Выдающиеся люди Вологодского края

Прошин, Георгий Георгиевич Черное воинство : Рус. православ. монастырь : Легенда и быль. - М. : Политиздат, 1985

... фигурой, характеризующей деятельность монашества той поры, станет в нашем рассказе уже известный Нил Сорский. Он наиболее последовательно развивал нестяжательскую мысль о необходимости аскетического ухода от мира. Нил считал, что истинный монах не должен быть привязан к этой жизни. Единственное, что связывает его с нею, - это грехи. Избавиться же от них можно, лишь последовательно отметая все, что хоть в какой-то степени привязывает к жизни, - следовательно, вводит в грех. Нил требовал, чтобы никто в келье не держал ничего ценного, труд для всей братии был обязательным. "Кто не работает - тот не ест" - этот евангельский тезис лег в основу Нилова общежития. Правда, пользоваться приношениями "христолюбцев" разрешалось, но единственно, если собственных трудов, например по болезни, "за немощь", окажется недостаточно для пропитания. Брать же можно "не излишняя". Каменного храма, ценной утвари и прочего в пустыни Нил не разрешил - "излишняя".

"Предание" и "Устав" сорского аскета полны такого рода ограничениями. Вплоть до похорон: свое тело, по примеру восточных аскетов, завещал бросить в лесу - ибо по грехам недостоин погребения, но тут же спохватившись, то ли что дисциплинированная братия может буквально исполнить последнюю волю, то ли понимая, что пустынники не станут кощунствовать над покойным настоятелем, завещал похоронить себя в обители, но "со всяким бесчестием", как большого грешника. Все это характеризует умонастроение Нила и принятый в пустыни образ жизни. Изучая патристику на Афоне, Нил особенно старательно занимался текстами Исаака Сирина - аскета и подвижника, религиозного писателя VII века. В трудах Исаака виден психолог, тонко и точно анализирующий душевное состояние человека. Размышления Исаака о праведности и греховности, о борьбе со страстями и способах нравственного самоусовершенствования стали основой, на которой Нил разрабатывал свое понимание страстей и их обуздания человеком.

Конечно же Нил пользуется религиозной терминологией, но эти термины не должны вводить в заблуждение современного читателя. У Нила зло - это бес. Не богословское извечное, предопределенное миру зло. Бес - человеческие страсти, человеческие пороки. Благодать у Нила - добро, справедливость, а не сверхъестественная способность, ниспосылаемая свыше.

В религии Нил находил опору нравственным ценностям. В его "Предании" - мысли о человеческом достоинстве, назначении человека в жизни, его нравственном самовоспитании. Заметим, что сочинения Нила и Исаака оказали влияние на Ф. М. Достоевского в его понимании психологии человека и внимании к ней.

Уродливость многих сторон социальной действительности вызывала и религиозный протест против этой действительности. Протест пассивный - материальное и духовное ошибочно разрывалось (а это и есть религиозное понимание), материальному противопоставлялось духовное. Чтобы достичь добра и преодолеть зло, нужно подавить свои естественные склонности - так обстоит дело в религиозной морали. Постоянное насилие нравственных императивов делает поведение человека неестественным, неадекватным самой нравственности. У Нила религия обессиливала человека - она лишала все высшие ценности их земного, человеческого смысла.

Нил, строгий постник и аскет, располагает грехи по восьмеричной схеме: "чревообъястный, блудный, сребролюбивый, гневный, печальный, уныния, тщеславный, гордостный". От неумеренности в пище до гордости, которая - самый страшный грех. Но и чревоугодие, пусть по иерархии самая малая беда, - оно "начальный грех и корень всем им". "Чревоугодники, - предупреждает Нил, - все худо кончали".

Сходная схема была разработана в V веке Иоанном Кассианом, позднее откорректирована Григорием I. В средневековье нравственно-богословское творчество занимало важное место, определяя отношение к миру и человеку. Сходство схемы вовсе не означает, что Нил заимствовал ее, но даже если и так, то значительно более важен смысл, который вкладывает русский аскет в византийское понимание греха. Гордыня, "помысл гордостный" в трактовке православия (и в католицизме) - это мятеж против бога, то есть мятеж против церкви, именно поэтому гордыня - самый страшный смертный грех [Здесь не следует упрощать: и Джордано Бруно, и Ян Гус, й русские еретики попали на костер за грех гордости - усомнились в церковном учении о боге. Средние века ставили знак равенства: церковь=бог. Николай Коперник десятилетия готовил свой труд о небесных сферах и опубликовал его, лишь чувствуя приближение смерти. Каноник Николай прекрасно знал, что его труд в глазах церкви именно мятеж против бога, то есть гордость сатанинская, и за это - костер. В России говорили: "Коперник - богу суперник", и в эти слова вкладывали разный смысл, одни ужасались, другие восторгались.].

Гордыня в учении Нила - грех не перед богом, а перед людьми, и возникает она от слишком большого материального изобилия, от бездуховности жизни. "Чем гордятся? - спрашивает схимник и отвечает: - Хорошим монастырем, а обычай таков, что монастырь хорош от неправд: от стяжания сел и многих Имений". Что же хорошего в такой гордости? - спрашивает Нил. Ответ нестяжателей и самого Нила нам уже известен. Действительно, гордиться здесь нечем. Нил обращается к личной деятельности человека: например, человек гордится красивыми вещами, принадлежащими ему, - "хитрости рукоделия". Но что тут гордиться, если это не ты сам сделал, а купил? Гордиться ли своими родственниками, которые "в миру славны"? Или своими заслугами, "мирской славой"? Здесь Нил не распространяется, все настолько ясно, что он просто пишет: "Это скрывать следует,.." И вести себя соответственно, на трапезах или собраниях выбирать место последнее, среди братии, а не среди начальствующих, из одежды "худшие ризы носить", в разговорах "не выситься".

Так, снимая с поучений Нила религиозный покров, мы видим разумность его требований к личному поведению человека, его нравственному облику. Нил этого покрова, конечно, снять не мог.

Не впадай в печаль и уныние, пишет игумен Сорский. Если же человек обстоятельствами приводится к печали и унынию - а жизнь давала и дает для этого различные поводы, - Нил советует, как преодолеть в себе печальные мысли. "Читай, работай! - пишет Нил, - если не помогает - молись".

Здесь, по всем религиозным нормам, преподобный должен был остановиться. Столько в христианстве рассуждений разных религиозных авторитетов о силе молитвы! Об этом и сейчас пишут христианские богословы. Но в спасающую силу молитвы Нил верил "не твердо". На церковном языке это означает: вовсе не верил. Сказав о молитве, Нил предлагает избавиться от печали волевым переключением мысли на какой-нибудь иной предмет: "иную некую вещь". Вещь эта у Нила может быть не только "божественной", но и "человеческой" тоже. Это - вразрез религиозной норме, которая предписывает монаху только "божественные помыслы". Но, продолжает Нил, это тоже может не помочь. И тогда следует идти к человеку, его дружеская поддержка, его сочувствие, помощь, даже просто беседа могут, пишет Нил, "разорить" уныние в душе. Прийти к человеку и у человека искать помощи в беде - иного пути Нил не видит, хотя это и противоречит его предыдущим богословским рассуждениям.

"Избегай тщеславия. Хвалят тебя? А ты спроси себя, достоин ли я таких похвал? Рассуждай трезво, храни себя от тщеславия". И как вывод: бесы (страсти! - Г. П.) скверны, но "хуже бесов тот, кем они владеют". Все это разумно и привлекательно, как нормы морали. Но вся беда нравственности религиозной в том, что в грех вводит все мирское. И тогда надо бежать от мира, чтобы не впадать во все более и более тяжкие грехи. Беседы могут разогнать уныние, но они, по словам Нила, допустимы только с братией монастыря, с единомышленниками, и ни с кем иным. Общение с миром категорически вредно: "ни видети любых мирских людей, ни слышать их речей, ничего от них" не следует.

Совершенствовать себя надо в уединении, стремясь к богу - конечному смыслу земной жизни. Это и есть подоплека учения сорского старца. Все лучшие качества человека оказываются ни собственно ему, ни его ближним ненужными - они лишь путь к богу.

В "Предании" Нила Сорского легко выделить зачатки психологического учения и своеобразной психотерапии, вырастающей из наблюдений за собственными душевными порывами, стремлениями, за движениями души учеников, к которым и были обращены его наставления.

Вассиану Патрикееву Нил, интеллигент XV века, пишет о книгах: "тем научаюсь и в том нахожу жизнь и дыхание для себя". И только другу, только единомышленнику мог он поведать: "Теперь я особенно занимаюсь испытанием духовных писаний и прежде всего испытываю заповеди Господа и их толкования , и предания апостолов, потом жития и наставления св. отцов: О всем том размышляю, и что, по рассуждению моему, нахожу богоугодного и полезного для души моей, то переписываю для себя" (выделения в тексте сделаны нами. - Г. П.). Испытывать, то есть проверять наставления святых отцов, монах, конечно, может, но испытывать заповеди господа и послания апостолов! Хорошо, что это письмо Нила не попало в руки Иосифа Волоцкого - одним костром было бы больше.

Правда, Нил тоже кончил печально. Отстоять жизнь еретиков на соборах он не смог и при всем теоретическом отрицании земного, видимо, перенес это тяжело. В последние годы жизни мы уже ничего не слышим о Ниле, он умирает в заволжской пустыни, страстно отрицая этот жестокий мир молитвой, постом и аскезой.