Выдающиеся люди Вологодского края

Север - 1994 - № 1

Евгений Тарланов

НЕ ДАЙ ЗАБВЕНЬЯ СЕРДЦУ...

Длительное время мысль Пушкина об уважении к минувшему как о черте, отделяющей цивилизацию от дикости, оставалась не то что не понятой, а не прочувствованной многими из нас. Не будем вдаваться в причины этого, но скажем, что печальное состояние, к которому наше современное общество пришло в последние годы, как раз и вызвано почти полной атрофией собственного чувства истории в самом широком смысле - того, без чего нельзя представить полноценного умственного и нравственного существования личности. Надежду на восстановление исторической памяти даст нам обращение к основам нашего исторического мироощущения - черточкам отдельных биографий и семейным, родовым духовном традициям, миновавшим линотипы, микрофоны и телекамеры. К написанию этого очерка меня подтолкнули размышления об истоках обаяния человека, с которым мне "недавно посчастливилось познакомиться близко, - заведующей приемным покоем Республиканской больницы Валентины Ивановны Захаровой.

Бесспорно, что пищу не для одной, а нескольких публикаций может дать прежде всего ее врачебная деятельность, известная всей республике: доктор Олонецкой больницы, главный терапевт Минздрава Карелии, врач Республиканской больницы. В памяти всех, кто прошел через ее приемы, запечатлевается образ удивительно обаятельного человека, обладающего тонким тактом в обращении с больными, соединенным с высоким профессионализмом. В любое время двери ее дома распахнуты для каждого, нуждающегося в помощи и совете - в особенности для товарищей по трудным детдомовским годам.

Семнадцати лет девушка заканчивает школу с серебряной медалью и поступает на первый курс Первого ленинградского мединститута, оканчивая его с большими успехами. Несмотря на полученное направление в Псков, судьба приводит молодого врача в Олонец, на родину матери. Затем вновь напряженная учеба, на сей раз уже в ординатуре Ленинградского мединститута, и высококвалифицированный ревматолог накрепко связывает свою профессиональную жизнь с Минздравом Карелии, с ее главной, Республиканской, больницей.

Если бы я был профессиональным журналистом, то, возможно, рассказ, предложенный читателю, ограничился бы развитием предыдущих трех абзацев. Ведь все мои собеседники из числа знакомых Валентины Ивановны, всей душой чувствуя ее глубокую интеллигентность, бескорыстную отзывчивость и деликатность, конечно, не задумывались над истоками или даже предысторией этих ее личностных качеств. Так же, как ее коллеги, пациенты, не задумывался и я, пока совершенно случайно, что называется "под настроение", не узнал от Валентины Ивановны, как много хранит в себе трепетно живая семейно-родовая память этого удивительного человека. Валентина Ивановна рассказала мне о семье своей матери - В. В. Красовой, повествуя об этом просто, скупо, но как ярко отразилась в судьбе одного красовского рода история России, нашей культуры, Севера, Карельского края!.. История светлая и трагическая, прозаически-будничная и возвышенно поэтическая, история простая и одновременно неимоверно сложная...

Семья Валентины Ивановны Захаровой с материнской стороны по боковой линии восходит к популярному русскому поэту-лирику 1840-х годов, разделившему напряженные философско-этические искания своего времени, - Василию Ивановичу Красову (1810 -1854). В самом деле, творческая деятельность, говоря словами Чернышевского, "едва ли не лучшего из наших второстепенных поэтов в эпоху Кольцова и Лермонтова", выразила это десятилетие всеми своими главными сторонами. С Василия Ивановича начинается живая семейная память, охватывающая теперь чуть не полтора столетия.

Сам В. И. Красов, родившийся в городе Кадникове и проведший детские годы в затерян ном среди вологодских лесов селе Флоровском, был выходцем из духовного звания - отец его - священник. Как и все молодые люди его положения, первоначальное образование он получил в духовном училище, а затем перешел в Вологодскую семинарию, где резко выделялся своей тягой к знаниям и подготовкой по древним языкам. Однако стезя священнослужителя в провинции явно не устраивает одаренного юношу. Начав писать стихи еще на семинарской скамье, он решается оставить духовное поприще и сдает экзамены в Московский университет. Судьба окончательно меняет жизненную орбиту Василия Ивановича и вводит его на равных в высшие интеллектуальные круги России последекабрьского времени.

Конец тридцатых годов, непосредственным свидетелем которого довелось быть В. И. Красову, проходил под знаком усиленного интереса к классической немецкой идеалистической философии и более всего - к Гегелю. Гегеля штудировали и ближайшие университетские друзья поэта - Николай Станкевич, Михаил Бакунин, будущий вождь славянофильства Константин Аксаков и познавший первые успехи Виссарион Белинский.

Принципы немецкого мыслителя привлекали к себе внимание образованного общества России прежде всего потому, что давали представление о бесконечности мировой истории и бес конечности самоусовершенствования личности, отчетливо противостоя догматической церковности и основанной на ней политике николаевского правительства в области просвещения. Они формировали те смутные социальные мечтания, которые пронизывали всю творческую жизнь Красова-поэта:

Как до времени, прежде старости

Мы дотла сожгли наши радости.

Хоть и нет седин в молодых кудрях,

Хоть не тух огонь в молодых очах.

Хоть и кровь кипит, у нас силы есть,

А мы отжили, хоть в могилу несть.

Лишь в одном у нас нет спасения:

Мы - несчастное поколение.

Идейная близость этих строк лермонтовской "Думе", едва ли не бросающаяся в глаза, говорит о том, в какой определяющей степени мысль Лермонтова оказывала влияние на его младшего собрата по перу. Краткое знакомство состоялось в студенческие годы, и немногие дошедшие до нас письма Красова представляют уникальную возможность увидеть непосредственное восприятие современника. Вместе со сверстниками, чей взгляд позже гениально высказал Лермонтов в "Воздушном корабле", созданном в 1840 году, он видит в Наполеоне освободителя Европы от рабства, одновременно тирана и - романтического героя.

"Думал о Наполеоне во все лучшие минуты его жизни, досадовал ужасно на Вальтера Скотта, - читаем в письме В. И. Красова 1837 года Михаилу Бакунину. - Клеветать так низко, как он, на мертвого уже, это, по-моему, хуже, чем тянуть жилы из живого". Без преувеличения можно сказать, что образ Лермонтова сопровождал Красова всю жизнь: круг Лермонтова был в полном смысле слова и его кругом. Собеседник Белинского и крупного журналиста 40-х годов Андрея Краевского, знавших офицера-поэта еще более коротко, его остающийся в тени сокурсник с жаром делится с ними в письмах то восхищением только что вышедшим "Завещанием", то рисует "энергическое, простое, львиное лицо" Лермонтова на балу в Благородном собрании (ныне Дом Союзов), - опальный поручик еще не знает, что этот приезд в Петербург будет для него последним... Из-под пера Красова выходит "Романс Печорина", навеянный сумрачной грустью его излияний:

Как блудящая комета,

Меж светил ничтожных света

Проношуся я.

Их блаженства не ценил я;

Что любил, все погубил я...

Знать, так создан я...

Горы бурей пролетели.

Я не понял, верно, цели,

И была ль она?

Я б желал успокоенья...

Сила сладкого забвенья

Сердцу не дана.

Но и творческая, и духовная биография Красова, однако, совершенно не сводится к перепевам лермонтовских мотивов и размышлений. Кроме близких друзей: Виссариона Белинского и выдающегося пропагандиста немецкой философии Николая Стенкевича, - среди его знакомых - и крупный историк средних веков Тимофей Николаевич Грановский, и талантливый критик Василий Петрович Боткин, у которого поэт подолгу живет в Москве, и видный немецкий востоковед, переводчик Лермонтова Фридрих Боденштедт. Тесная дружба связывает Красова с Кольцовым.

В одном из писем к Белинскому поэт благодарит "прекрасное и почтеннейшее семейство Аксаковых за прекрасные минуты, когда... прогащивал у них". В этом доме Василий Красов, без сомнения, мог встречаться не только со старшими сыновьями С. Т. Аксакова Константином и Иваном, но и с дочерью Верой, получившей тщательное и широкое домашнее образование: она писала великолепные портреты (написать портрет отца просил ее в одном из писем сам Гоголь) и оставила интереснейший дневник, куда занесла хронику всей общественно-литературной жизни 1840 -1850-х годов, которую наблюдала.

Вращаясь все это время в избранном московском литературном кругу и поддерживая с ним тесные связи, после окончания университета, Красов, тем не менее, не обретает какого-то прочного положения. Успешно сдав выпускные экзамены, он едет в качестве домашнего учителя в малороссийское имение. Некоторое время он живет частными уроками в богатых домах, а затем уезжает в Чернигов, где устраивается пре подавать словесность в гимназию. Работа там оказывается также недолгой: друзья Гоголя профессора М. П. Погодин и М. А. Максимович принимают в его судьбе деятельное участие, предложив ему в 1837 году место преподавателя теории поэзии в только что открытом Киевском университете. Профессорская деятельность захватывает восторженного поэта целиком, кроме того, он весь отдается работе над диссертацией о немецкой и английской поэзии, но совет университета не разделяет его симпатий к германской эстетике - и академическая карьера Красова заканчивается, едва начавшись.

Последние годы жизни, уже тяжело больной чахоткой, он работает в кадетских корпусах, кормя семью из девяти дочерей. Тяжелейший удар для Красова - смерть от туберкулеза любимой жены Елизаветы Алексеевны.

Через несколько месяцев умирает и сам поэт, унеся с собой в могилу несбывшиеся надежды...