Выдающиеся люди Вологодского края

Ладыженский В. Дни и встречи // Вестник Европы. - 1917. - Февраль

IV.

Шестидесятые годы вызвали большой интерес к только что освобожденному крестьянству. И этот интерес тотчас же нашел себе отражение в художественной литературе. Появились писатели-народники. Большинство из них, впрочем, обладало скромными по размеру талантами, и их блеск они еще уменьшали, заливая его самой тенденциозной публицистикой. Но таково уже было требование времени, и оно сыграло свою роль в демократизации нашей литературы. Это можно сказать о многочисленных dii minores тогдашней беллетристики а не о таком гиганте творческой мысли, каким был, например, Глеб Успенский. Беллетристика из народной жизни наполняла страницы журналов, и мы, тогда юноши, за нею с интересом следили. И я был очень обрадован товарищем, обещавшим меня познакомить с одним из писателей-народников, - Павлом Владимировичем Засодимским. Я ждал этого знакомства, предполагая встретиться с одним из ярых революционеров. Дело в том, что имя Засодимского было известно тогда в литературных кружках и среди молодежи благодаря недавно напечатанному в "Отечественных Записках" его роману - "Хроника села Смурина". В романе этом, сколько помнится, мужики стремились исключительно к правде, и стояли за правду. А его герой. Василий Кряжев, так прямо поражал своей стойкостью за "мир" и общественные интересы. Роман вышел отдельным изданием, часто спрашивался в библиотеках, распространению его не препятствовали. И все-таки в некоторых кружках молодежи были почему-то убеждены, что роман издан был за границей. Неудивительно поэтому, что в лице Засодимского я ожидал встретить сурового и непреклонного революционера. Но совсем иное впечатление ожидало меня в маленькой квартирке пятого или шестого этажа. Были жарко натопленные три комнатки, и среди них чрезвычайно добрый и ласковый человек с седыми вьющимися волосами в бархатной художнической блузе. Это и был П. В. Засодимский. Он и тогда страдал какой-то грудной болезнью, боялся простуды, а по летам пил кумыс. Жил он вдвоем с женой, пожилой уже и тоже очень доброй женщиной, и жил очень небогато, на границе приличной бедности. Литературный заработок являлся для него, разумеется, единственным источником жизни. А для некрупных писателей это, как известно, тяжелый хлеб. Заботливость четы Засодимских друг о друге была поистине трогательной. И как в первое посещение, так и во все последующее, - ибо я искренно подружился с семьей Засодимских и посещал их довольно часто, - я всегда уносил впечатление чего-то задушевного и ласкового, впечатление идиллии, современных Филемона и Бавкиды. Таковыми они и были в своей всегда скромной, трудовой жизни. Многочисленные романы и повести Засодимского громким и большим успехом не пользовались, но писались всегда с хлопотливой любовью. Очевидно, Засодимский был призванным литератором, и другим делом в жизни заниматься не мог бы, но литератором с небольшим и не ярким талантом. Наибольшим успехом пользовались его детские рассказы, дававшие ему, кажется, и наибольший заработок. И пользовались, думается мне, потому, что в них личные свойства Засодимского, как человека, могли высказаться ярче, чем в художественном творчестве с задачами более крупными. Дожил Засодимский и до своего писательского юбилея, который праздновался прогрессивной частью русской литературы и собрал видных ее работников с Н. К. Михайловским во главе. И в юбилейных приветствиях отмечались и прекрасные его качества, как человека, и то искреннее и всегда честное отношение к писательству, которому он , как мог и умел , служил всю свою жизнь.

В писательских юбилеях есть всегда много ненужного, фальшивого и забавно-помпезного. На многих присутствовал я, и уходил чаще всего с чувством стыда. Крики - "да будет ему триумф" по праву принадлежат или народу, или истории, а не тесным кружкам единомышленников. Но на этом довольно скромном празднике мне казалось, что писатель находит отраду в непреувеличенной оценке своей тяжелой трудовой жизни... Привожу здесь документ, оставленный мне в виде грамоты Засодимским после проведенного им у меня, лета в деревне. Мне кажется, что он характеризует и его юмор, и в перечне написанного за одно короткое лето указывает на сосредоточенность писательской работы Засодимского. Вот эта грамота:

"Сим точно удостоверяю, что я, нижеподписавшийся, дворянин Империи Российской, Павел Засодимский (он же Вологдин, Владимиров, Валевская и проч. и проч. и проч.) молитвами святых отцов, а также по приглашению добродетельного хозяина дома сего, провел благопотребно лето 1888 года от Рождества Христова, а от сотворения мира в 7396-е 1) [За точность последних цифр не ручаюсь, ибо упоминаемое здесь происшествие случилось, по-видимому, во времена довольно отдаленные] здесь в сельце Липнягах (или Липягах), у обладателя оного, Владимира Ладыженского, владельца одного Малого Трианона, многих овец, баранов и иных животных, коих десятою заповедью Моисеевой желать строго воспрещено, - впрочем, за исключением жены и осла 2) [Дабы не навлечь на себя нарекания за ложное толкование десятой заповеди, долгом считаю пояснить, что словами "за исключением жены и осла", я всеконечно не хотел провести ту мысль, что десятою заповедью якобы дозволяется желать осла и жены искреннего твоего. Отнюдь нет! Я только стремился указать на то, что вышесказанных домашних животных, насколько могу доверить свидетельству очей своих, у владельца Липягов еще не имеется, чего ради-для мною и сказано: "за исключением" и т. д.]. Жительствовал я оное лето в качестве негодяя и бездельника и в качестве такового не в похвалу себе и ближним моим не на поучение настрочил следующие писания, кои и тщусь помедля мало предать тиснению на страницах какого-нибудь российского ревю:

Во-первых: рассказ под заглавием "История одной уставной грамоты" - не из тех сюжетов, что бабам и девицам нравятся;

Во-вторых: рассказ "О том, как поп Киргиза купил" - по существу не столько трогательный, сколько глупый;

В-третьих: рассказ под заголовком "Старик", в коем читатель по желанию может найти и любовь, и розы, и чертей;

В-четвертых: повесть "Белый Левкой", о коей все умные рецензенты на свете, по совести говоря, должны в один голос заметить, что, судя по этому произведению, "наш известный" писатель (имя рек ) окончательно из ума выжил;

В-пятых: весьма основательно начата, но совершенно безосновательно не окончена повесть из жизни "любезных наших простолюдинов" - под заглавием "Грех старого чабана".

В-шестых: набросана вчерне повесть - "Недуг нашего времени", о коей могу только сказать, что уповаю на нее;

В-седьмых: начата статья об умственном движении во дни императора Александра I; статья - "сама по себе" ничего, но не особенно тому радуюсь, ибо мню, что ни одна собака, кроме цензора, ее не прочитает.

В-восьмых: писаны (но не окончены) в шутливо опереточном тоне весьма забавные очерки из времен царя Ирода.

Засим, - 1) [Сие стихотворение заимствовано мной с одной из спичечных коробок почтенного полковника Гессе]

"Изъявив за угощенье

Вот 2) [В слове "вот", по-видимому, не должно быть отыскиваемо особого смысла: сие речение, насколько можно догадываться, употреблено для сохранения размера стиха и без всякой задней мысли. Дети и некоторые поэты чаще впрочем в таких случаях ставят слово "уж".] признательность мою,

Я в сердечном восхищенье

За здоровье его 3) [Под сим местоимением должен быть подразумеваем не кто иной, как сам , т. е. Дон Трианонский] пью (т.-е. кумыс).

Дано в Липягах в 31 день (ненастный) июля месяца, а год смотри гораздо выше.

П. Засодимский.