Выдающиеся люди Вологодского края

Жигайлов Ю. Хлеб - не самородок : [о М. Г. Лобытове] // Красный Север. - 2007. - 19, 26 апреля; 3, 10, 17 мая.

ХЛЕБ - НЕ САМОРОДОК

Нет коня стремительнее, чем время. Кажется, не так давно ездили мы с Михаилом Григорьевичем Лобытовым по полям, спешили на утреннюю дойку, несколько вечеров подряд проговорили в его вологодской квартире о колхозных делах. А гляди-ка, уже четверть века минуло. Еще тогда, в восьмидесятых, я был благодарен судьбе за счастливую возможность ближе узнать этого необычайного человека. Теперь, спустя годы, накануне 100-летнего юбилея Лобытова ощущаю, что это была легендарная личность. Прав поэт Есенин: большое видится на расстоянии

Беседы при ясной луне

Эти вечера воспоминаний проходили вскоре после вручения Михаилу Григорьевичу второй звезды Героя Социалистического Труда и пышной встречи в колхозном Доме культуры, которую устроили ему земляки, едва он вернулся из Москвы. Зал тогда, словно на концерте эстрадной звезды, был, что называется, битком набит. Люди стояли в проходах, по двое теснились на приставных стульях, мешая телерепортерам, снующим в поисках удачного ракурса. Свет юпитеров падал на стол президиума, в центре которого сидел смущенный Михаил Григорьевич. Даже деревенские мальчишки старались протиснуться поближе, чтобы все увидеть своими глазами. Ведь накануне они слышали от учительницы, что таких колхозных председателей, как Михаил Григорьевич, во всей стране наперечет. А у взрослых был на памяти другой отзыв о нем: "Я Лобытова на дюжину академиков не сменяю", - сказал однажды первый секретарь обкома партии Анатолий Семенович Дрыгин. Сказал так не потому, что плохо думал об академиках. Напротив, сам когда-то занимался научной работой и знал ей цену. Просто высоко ставил Лобытова. Чем же заслужил Михаил Григорьевич такие отзывы?

Тогда с трибуны прозвучал такой факт: Тогда с трибуны прозвучал такой факт: в 1984 году колхоз "Родина" сработал на три "пятерки": собрано по 54,5 центнера зерна на круг, от каждой коровы надоено по 5080 килограммов молока, валовой доход достиг 5,2 миллиона рублей.

Казалось, были сказаны все возможные похвалы в адрес Лобытова, но в те памятные вечера в его квартире выяснилось, что "пятерок" на самом деле больше: рентабельность хозяйства составила в тот год 56 процентов - вложили рубль, а получили больше, чем полтора. Чем не "пятерка"! И Михаил Григорьевич, расчетливый хозяин, считал ее главной. Ведь эти 56 копеек, помноженные на миллионы, база для дальнейшего роста: строй, приобретай новую технику, заказывай новые проекты, улучшай жизнь колхозников.

В последний вечер мы просидели за интересной беседой и бутылкой хорошего армянского коньяка до полуночи. Меня удивляла в этом 80-летнем патриархе бьющая через край энергия, его острая память, хранившая детали событий многолетней давности. Выпив две маленькие рюмки, Михаил Григорьевич сказал:

- Все, свою норму исчерпал. Сегодня Дрыгин мог бы меня пожурить.

Имелось в виду, что Анатолий Семенович, объездив, бывало, какое-нибудь хозяйство, во время ужина, кивая на недопитую хозяином рюмку, шутил: "Как пьешь, так и работаешь". И начинал "разбор полетов" - все огрехи, увиденные днем, подвергал детальному анализу. Еще больше доставалось тем, кто лишнее за воротник закладывал.

- Да, у нашего брата должна быть трезвая голова, - рассуждал Лобытов. - Скольким руководителям пьянство судьбу сломало. Оно ведь как бывает: где выпивка, там и панибратство, кумовщина. А я за треть века ни у кого из своих колхозников даже рюмки дома не выпил.

Вообще-то в "Родине" порядки на этот счет были строгие - хоть территорией трезвости объявляй. Не то, что в страду, в любой рабочий день не доводилось увидеть на улицах подвыпивших мужиков. Даже выезжая с огарковскими рыбаками и охотниками на природу, Лобытов заранее предупреждал: "Раз едем на отдых, головы дурманить не будем". Пытаясь понять причины феноменального успеха "Родины", нельзя не заметить, что всеобщая трезвость, которой удалось добиться Лобытову, была одной из них.

В окно его квартиры заглянула ясная, полная луна.

- Завтра хороший денек будет, - удовлетворенно заметил Михаил Григорьевич. - Пожалуй, механизаторы дожнут дальние поля. Проведаю-ка я их утречком... Ну что ж, корреспондент, давай на посошок. Расслабил ты меня своими вопросами о днях минувших.

Спор за околицей

В те годы в Огаркове действовала областная школа передового опыта, где обучались крестьянской науке около семисот сельских специалистов.

- Учимся на Лобытова, - говорили они.

Работали в "Родине" школы комбайнера Владимира Петрова и доярки Клавдии Грачевой. Потом Совмин России решил организовать здесь учебу руководителей агропромышленных объединений всего Нечерноземья. Каждый год "Родину" посещало до двухсот делегаций. Возвращались они из Огаркова с немалым "багажом". По дороге горячо обсуждали увиденное. Бывало, салон автобуса гудел, как растревоженный улей. Нередко вспыхивал спор, подобный тому, который довелось однажды услышать и мне.

Автобус, заполненный гостями, выскочил за околицу села. По обе стороны дороги тянулись идеально ухоженные поля, окрашенные в изумрудную зелень.

- Легко Лобытову живется, - задумчиво заметил полный, рыжеватый мужчина, зоотехник из глубинки. - Ни в чем нет нужды. Ну, скажите, люди добрые, как нам огарковский опыт перенимать? Мы ломаем голову, как бы до весны дотянуть, а у них забота, чтобы скот не перекормить. Слыхали, говорят, ожирение для коров хуже голода! Экая проблема! Мы пол-области объехали из-за копны соломы, а они мудрят, чтобы в рационах был достаток белков да витаминов. Трудно ли, скажите на милость, с такими кормами хороший надой получать?

- Какой же дядя за тебя о кормах позаботится! - поддел зоотехника сосед.

- Разве наши поля да луга сравнишь с огарковскими? - разгорячился тот. - Мелиорацию им за счет государства провели. Поселки и фермы подрядчики построили. Лобытов все на тарелочке получил. Кто-то дерево растил, а он сладкие плоды снимает. Да нам все это предоставь - не хуже сработаем!

- Бодливой козе бог рог не дает, - пошутил сосед. Салон взорвался смехом, но кое-кто в глубине души был в чем-то согласен с зоотехником.

Действительно, многие тогда считали, что у "Родины" чуть ли не тепличные условия. Михаилу Григорьевичу не раз приходилось слышать подобное. Даже обижаться на это перестал. Порой то, чем другие оправдывают свое отставание, Лобытову в преимущество ставили. Взять близость к Вологде.

- Хорошо вам, - говорили Михаилу Григорьевичу. - Помощь любая тут как тут. Да и в театр колхозников хоть каждый вечер вози. А если спросить в обезлюдевших хозяйствах, расположенных вокруг других городов, о причинах оттока населения, ответят, не задумываясь:

- Город же под боком. Сманивает народ своими огнями.

И верно, еще как сманивает. Не просто было Лобытову преодолеть его притяжение. А помощь от него какая? Огарковцы и в жатву, и в сенокос уже много лет не только сами управляются, еще и соседям помогают. Может, имели выгоду от соседства с областной Сельхозтехникой? Опять нет. В свое время пробовали привлечь ее к обслуживанию ферм, поломок больше стало. Ремонтникам-то платили не за безаварийную работу механизмов. Вспомнилась тогда Михаилу Григорьевичу шутливая история о пожарной команде. Когда стали давать ей премии за потушенные пожары, их прибавилось. А решили платить за профилактику, загораний не стало. Словом, пришлось огарковцам отказаться от услуг Сельхозтехники, а оплату своим ремонтникам установить с учетом горького опыта пожарных.

Соседство с большим городом - это палка о двух концах. То электролинию станут прокладывать по колхозным полям, то газопровод. А однажды отобрали целое поле гектаров в двести, где устроили торфяной карьер, снабжающий топливом ТЭЦ. А торф, между прочим, самим позарез нужен. Сколько лет у Лобытова душа за потерянное поле болит.

Это только на первый взгляд может показаться, что колхоз в выгодном положении. А копни глубже - преимуществ немного найдешь. Взять мелиорацию. Да, ее, как и всем, провели за счет государства. Но и свои мелиоративные звенья работали, а в целом пока улучшена лишь половина колхозных угодий. Зато огарковский осушенный гектар дает тройные урожаи в сравнении со среднеобластными. Лобытов считает мелиорацию только первым шагом по улучшению земли. Назову один штрих: каждую зиму у здешних механизаторов начиналась не менее напряженная страда, чем посевная или уборочная. Ежегодно они вносили в почву до 50 тысяч тонн торфонавозных компостов. Это же больше десяти железнодорожных составов! Поистине богатырская работа! Мало кто в области давал пашне столько органики. Отсюда и урожаи.

Напрасно упрекают огарковцев и в том, что им все подрядчики построили. Хорошо бы так. Но ведь каждый год до миллиона рублей они осваивали хозяйственным способом - столько стоило строительство 5-этажного панельного жилого дома. Для этого в межсезонье создавали специальные бригады, что и другим хозяйствам, между прочим, под силу.

Словом, какое уж тут преимущество. Напротив, кто больше везет, на того и наваливали. То просили кормами поделиться с соседями, то план прибавляли, чтобы чье-то отставание перекрыть. Лобытов с пониманием относился к подобным просьбам, хотя колхоз, конечно, немало терял на этом. А бывало, звонили из области:

- Выручай, Михаил Григорьевич. Возьми на буксир отстающих, пошли тройку комбайнов в соседний район. Зашиваются там.

- Так мы сами еще не убрали.

- Ничего! Твои орлы справятся.

Не первый год езжу по северному Нечерноземью, забираюсь в самые глухие уголки и невольно примеряю здешние хозяйства к колхозу "Родина". Контраст бывает столь разительным, словно попал в иную климатическую зону. Но довелось убедиться: на Северо-Западе не найти деревушки, где не знали бы об "оазисе" под Вологдой. Правда, здешние урожаи воспринимаются будто некий дар природы. Есть, мол, в любом краю уголки с особым микроклиматом и на редкость щедрыми почвами. Видать, и в Огаркове что-то подобное, эдакая вологодская Кубань. Наслышаны северяне и о славном колхозном вожаке Лобытове. Только не каждый знает, что в 1954 году принял он один из самых отстающих колхозов Вологодчины, что при нем обрела земля сегодняшнюю богатырскую силу.

Трудный выбор

Шел к финишу 1953 год. Первый без Сталина сентябрьский пленум ЦК партии по хозяйственному вопросу с небывалой ранее остротой обнажил назревшие, как нарывы, болезненные сельские проблемы. Среди регионов, допустивших крупные недостатки, называлась и наша область.

Лобытову, в ту пору председателю Вологодского райисполкома, надо было выступать на предстоящем районном форуме. Хотелось побывать в деревнях, набраться свежих впечатлений. Едва легкий морозец сковал укрытую снегом землю, Михаил Григорьевич поехал в пригородную "Красную Звезду", один из лучших колхозов района. Увиденным остался доволен - все здесь добротно, основательно, по-хозяйски. Вскоре перебрался на территорию сельхозартели имени Ворошилова. Ту самую, которая после ряда укрупнений, вобрав в себя в общей сложности двенадцать хозяйств, станет знаменитым ныне колхозом "Родина".

Лошадь без понуканий весело катила по первопутку. Мелодичный скрип саней звонким эхом отдавался за угором, в ближайшем лесочке. От первозданности заснеженной земли, величия и покоя, царствовавших вокруг, на душе Лобытова было светло и празднично. Искрились вдали припорошенные метелью стога. Ели, окутанные инеем, смотрелись после сумрачно-дождливой осени, будто на новогодней открытке.

И вдруг тревожно заныло в груди. Добрый настрой как рукой сняло. Михаил Григорьевич даже не сразу понял, что произошло. В этот момент он въезжал в Огарково, откуда еще издали так приятно попахивало березовым дымком. Но вблизи от ветхих, покосившихся изб с дырявыми крышами веяло сиротливостью. Впервые так обнаженно бросился в глаза контраст между божественной красотой земли и убогостью деревни, между увиденным в "Красной Звезде" и тем, что предстало перед ним здесь. Лобытов знал, что перед войной Огарково было многолюдным, веселым, казалось, не знавшим нужды.

Да, пленум ЦК назвал причинами отставания сельского хозяйства не только послевоенную разруху. Они крылись в забвении материальных стимулов, волюнтаристском стиле руководства. Но теперь многое должно измениться. Набирало силу движение тридцатитысячников, которые шли поднимать слабые колхозы. Но где же набрать целую рать умелых хозяйственников? Не временщиков, которым скажут в райкомах: "Или клади на стол партбилет, или иди в отстающий колхоз", а людей, делающих это по зову сердца, самозабвенно любящих и знающих землю.

Понял тогда Михаил Григорьевич, что сами перемены не грянут, проводи хоть сотню подобных пленумов. И вдруг его поразила мысль: а почему бы не взять на себя отстающий колхоз? Наверное, справился бы не хуже других. Опыта не занимать, только на районных должностях проработал лет двадцать. На его кресло в райисполкоме десятки желающих найдутся, а отыскать охотника взвалить на себя такую развалюху, как эта, не так просто. Он даже представил себя в новой роли среди колосящегося хлебного поля, на току, где молотят рожь, на ферме во время утренней дойки, и это вроде бы пришлось ему по душе.

Основательно поговорив в колхозной конторе с прежним председателем Владимиром Степановичем Ивановым, побывав с ним на фермах, Лобытов мало что нового открыл для себя. Огарковский колхоз, прочно сидящий на мели, он хорошо знал не только по районной статистике. Урожаи мизерны: пуд посеют - два соберут. По пять центнеров зерна на круг намолачивают. Надои, стыдно сказать: по тонне, а то и девятьсот килограммов от коровы. Хорошая коза больше дает. В колхозной кассе, разумеется, одни нули. Вот и нечем оплачивать людям трудодни.

Возвращался Лобытов вечером в Вологду с невеселыми мыслями: как поднимать сельское хозяйство, если каждый второй колхоз под стать огарковскому. За деревней лошадь догнала прихрамывающего мужика в тулупе и солдатской шапке. Он тащил за собой санки с десятилитровой таркой.

- Садись, подвезу, - предложил Михаил Григорьевич.

- Спасибо, мил человек, - забравшись в сани, тот сразу узнал Лобытова. - Кажись, с главным начальством района прокачусь. А пошто сам правишь-то? Или кучер не положен?

Михаил Григорьевич улыбнулся, промолчал.

- Не от нас ли едешь? - продолжал допытываться словоохотливый попутчик.

- Угадал. А сам-то куда шагаешь? - Лобытов крепче натянул вожжи и лошадь сразу прибавила ход.

- В Вологду. Путь недальний, сам знаешь. Все дела улажу, а завтра вечером, как штык, дежурить на ферму поспею. Младший сын у меня недавно на завод устроился. Вот и проведаю, а утром тарку молока распродам на базаре. Часто приходится такие ночные рейды совершать. Жить-то надо. А старший сын у меня давно Череповец строит. Нравится, говорит. Восемь часов отработал и гуляй себе. А мы с женой день-деньской с фермы не вылазим. Скоро и вовсе не отлучимся. К весне, думаю, падеж начнется. Стога, что недавно проехали, вроде бы последние. Да и соломы не густо.

- Хороший хозяин сани летом готовит, - заметил Лобытов.

- А кто готовить-то будет? У нас на двадцать шесть деревень полсотни мужиков не наберется. Да и израненные все, вроде меня. Вот прошелся чуток, и осколок в ноге зашевелился. До войны народу в наших деревнях тьма была, но многие с фронта не вернулись, другие на стройки да лесозаготовки подались, а иные просто спились. Самогонки нахлещутся, свалятся в сугроб, а наутро уже не поднимутся.

- Вот слушаю и думаю: зачем же ты детей от дома отвадил? - перевел Лобытов разговор на другую тему.

- Да ты рассуди, - оживился попутчик, назвавшийся Степаном Кустовым. - Получим мы нынче на трудодень по килограмму зерна да копеек по десять деньгами. Помножь на пятьсот трудодней, что начислят нам с женой? Кабы не огород, коровушка да лесной приварок - не знаю, как бы жили. У меня ведь кроме сыновей еще пол-избы старых да малых. Молчишь? То-то же!

Что тут скажешь? Эти люди, победившие в самой жесточайшей войне, достойны лучшей доли. Но чем могла оплатить их подвиг в послевоенные годы лежавшая в руинах страна. Хоть и не рвались здесь снаряды и бомбы, но война могучим смертоносным катком прошлась по этой и десяткам тысяч других деревень. Страна же и теперь продолжает забирать из них лучшие молодые силы, чтобы отстроить разрушенные города, возвести новые предприятия. А ведь даже родники иссякают, когда из них черпают сверх меры.

Лобытов не один месяц примерял себя к роли колхозного председателя. Он из тех, кто сгоряча ничего не делает. Рассуждал и так, и сяк. Вроде бы, ему уже сорок седьмой год идет. Трудового стажа и заслуг, пожалуй, на две персональные пенсии хватит. Ведь свою первую крестьянскую страду встретил еще мальчишкой: в двенадцать лет ему уже лобогрейку доверили. Почему же в таком солидном возрасте хочет взвалить на себя столь трудное дело? Считай, новую жизнь начинать. Но не всегда объяснишь, почему у развилки дорог мы выбираем свою, единственную. Конечно, поездка в Огарково, разговор с попутчиком, боль за неустроенность людей были неким толчком, первопричиной, заставивший его принять это трудное решение. Жене долго ничего не говорил, но наконец решился.

- Да за что ж тебя, Миша, с райисполкома убирают? - всплеснула она руками. - Вроде только что в Вологде жизнь наладили. Квартира есть, дети устроены, у меня своя работа, наконец. Нет, ты как знаешь, а я из Вологды не уеду.

- Ну, что ж, буду на выходные приезжать, - с улыбкой ответил Михаил Григорьевич.

Так совпало, что после визита к секретарю обкома Леониду Андреевичу Власенко Лобытову предложили возглавить именно огарковский колхоз. В апреле 1954 года состоялось здесь отчетно-выборное собрание. Не было жарких споров по поводу предложенной райкомом кандидатуры нового председателя. Колхозники лишь удивлялись, ради чего Лобытов согласился бросить город. Были даже сочувствующие.

- Вроде ничего мужик, за что его наказали? - спрашивали они друг друга.

Голосование прошло дружно. Но это вовсе не означало, что огарковцы поверили, будто с Лобытовым сумеют сдвинуть колхоз с мели. Просто не хотели затягивать собрание, торопились по домам. Какая, мол, разница, кого выбирать. Дальше уж дело не завалишь. После войны с десяток председателей сменилось, а результат у всех один. Не справится этот - пришлют другого. Михаил Григорьевич почувствовал по настроению зала, что доверие еще предстоит заслужить.

В первые дни после избрания Лобытов еще затемно появлялся в колхозной конторе. Однажды утром, поджидая предшественника, чтобы продолжить приемку документации, вспомнил недавний разговор с ним.

- Я подавал несколько заявлений об освобождении, - признался Иванов. - Наконец, удовлетворили. Гиблое хозяйство, не одну шишку набьешь.

Расхаживая по кабинету, Михаил Григорьевич раздумывал, с чего же начинать? Конечно, в голове уже созрел предварительный план. Надо перестраивать развалившиеся фермы, заняться обновлением скудной пашни, крохотными клочками разбросанной среди заболоченных низин да перелесков. Предстояло всерьез взяться за улучшение лугов. Разве это годится, что тысячи гектаров угодий не могут прокормить четыре сотни коров. Не было надежды и на дальние покосы, отведенные колхозу в Присухонской низине. Каждую весну их надолго заливало, поэтому росшую там осоку не успевали выкашивать. Словом, за какое дело ни возьмись - везде нужно много рабочих рук. А они наперечет. Причем люди продолжали разъезжаться в шумные города, разуверившись в то, что скудная земля когда-либо даст им достойную жизнь. А те, кто еще оставались, безнадежно опустили руки. Получалось так: народ разъезжается потому, что хилое хозяйство не может оплатить его труд, а разоряется оно потому, что некому работать. Попробуй разорви этот заколдованный круг!

Первое испытание

За окном колхозной конторы тоскливо стонал промозглый весенний ветер, навевая тревогу. Михаил Григорьевич старался отогнать невеселые мысли, успокаивая себя тем, что выход обязательно найдется. Вдруг за дверью послышались звуки, схожие с завыванием ветра. Распахнув дверь, Лобытов увидел женщину, вытирающую заплаканные глаза.

- Не знаю к кому обращаться - к старому или новому председателю, - чуть всхлипывая, заговорила она. - Беда на ферме. Коровы в лежку легли, ослабели от голода.

Набросив куртку, Лобытов заторопился к ферме. То, что он увидел, буквально потрясло его. Доярки пытались поднимать коров и подвязывать к стойлам веревками.

- Ноги не держат. Иные вторые сутки лежат без движения. Значит, пролежни будут. Падеж начнется, - объяснили пригорюнившиеся доярки свое странное нововведение.

- На веревках поднимать нельзя, бока коров изотрутся до крови. Они ж - кожа да кости, - запротестовала только что появившаяся на ферме пожилая доярка.

- Я еду в Вологду в пожарное депо, - на ходу крикнул Лобытов. - Постараюсь выпросить списанные пожарные шланги.

Реальность, с которой столкнулся председатель, вмиг вышибла из головы радужные планы о предстоящем переустройстве хозяйства. Стало ясно, с чего начинать. Надо любой ценой продержаться до первой травы, не допустить падежа. Но легко сказать: ведь до хорошего травостоя еще долгих полтора месяца.

Вскоре Лобытов завез на ферму шланги, собрал правление. Надо было посоветоваться, что делать дальше. Говорил взволнованно, что ему вообще было не свойственно, чтобы передать свою тревогу колхозным правленцам.

Кому-то пришла мысль пустить на корм солому с крыш скотных дворов. Если ее распаривать горячей водой, не ахти что, но все же фураж. Другой предложил снарядить бригаду за хвойными ветками. Для свинофермы решили нарезать болотных кочек, пронизанных множеством корней и покрытых гривками прошлогодней травы. Хоть и не шибко питательный корм, а все же минеральные вещества в нем есть. Особенно ухватился Михаил Григорьевич за такую идею. Осенние дожди и ранние заморозки превратили часть накошенной на Присухонских лугах осоки в ледяные глыбы. В начале зимы перевезли к фермам то, что получше, а смерзшиеся куски брать не стали. А ведь распарь их, измельчи - какой-никакой фураж! Так что надо срочно мастерить ручные соломорезки, делать хотя бы примитивные кормокухни. Иначе не дотянуть до травы.

Словом, дел невпроворот. Нужно как-то поднять разуверившихся людей на дружную работу. Договорились, что все правленцы пройдутся по домам. Но не станут командовать, покрикивать на людей, а потолкуют по душам. Михаилу Григорьевичу как раз досталась улица, где находилось подворье недавнего попутчика Степана Кустова. И внешний вид, и внутреннее убранство избы красноречиво подтверждали дорожный разговор. Пока говорил с хозяином, с печки внимательно наблюдали за Лобытовым три пары ребячьих глаз. Потом он долго помнил эти взгляды, в которых заметил не просто любопытство и почтение к старшему, присущее деревенским детям. В них было нечто такое, от чего Михаил Григорьевич остро ощутил свою ответственность за судьбу ребятишек. Показалось председателю, что глаза их светились надеждой. Кажется, и у взрослых удалось заронить веру в перемены. На другой день притихшие было двадцать шесть колхозных деревенек ожили, словно муравейники по весне.

Пожалуй, самое трудное Лобытов поручил Николаю Сивову, будущему прославленному бригадиру, в то время только что вернувшемуся из армии в звании старшины. Ему предстояло во главе большого обоза ехать за десятки километров на Присухонские луга и подбирать там на месте старых стогов смерзшиеся остатки осоки. Начали готовиться к поездке, оказалось, почти вся сбруя изорвана. Едва трех из десяти лошадей запрягли. Николай хотел доложить о непорядке Лобытову, но раздумал: где же ему взять столько исправной сбруи. В армии, бывало, Сивов требовал от солдат инициативы и смекалки. Теперь самому надо их проявить. Перетащил он сбрую домой и всю ночь чинил уздечки, перетягивая один хомут за другим. Под утро стало получаться не хуже, чем у заправского шорника. Нужда всему научит.

Узнав об этом случае, Лобытов проникся симпатией к парню. А вообще не раз в ту трудную весну убеждался, что большинство огарковцев душой болеет за колхоз. Редко кого мог он упрекнуть в нерадении, в равнодушии к делу. Доводилось видеть, как доярки несут на ферму ведро картофельных очисток, чтобы подкормить коров, тащат из дому старые корыта и бочки для запаривания фуража. А однажды встретил он идущую к ферме старушку с охапкой соломы на плече. Теплая волна захлестнула грудь, комок подступил к горлу.

- Спасибо, за доброе дело, - поклонился Лобытов старой женщине.

- Невелико дело, - махнула она свободной рукой. - Я перед войной дояркой была, поважнее дела для колхоза делала. А теперь только это и могу. Вот всю свою сарайку раскрыла. Да уж, ладно, недолго покрыть заново. Было бы чем.

Понял тогда Лобытов, что с таким народом можно горы свернуть. Он верил, что рано или поздно появится в колхозе достаточно машин и удобрений, будет возможность внедрять новейшие технологии, но механизмы без человека мертвы. Любое дело надо начинать с людей, с заботы о них.

Посей добро

Накануне сева Лобытов приглядел на складе МТС чугунные котлы, в которых варят пищу. Потом заехал в заготзерно, где выпросил в долг, под новый урожай, пару тонн пшеницы. Смололи ее, забили бычка и во время сева задымили походные кухни, вкусно запахло кашей, наваристой лапшой и свежеиспеченным хлебом. Жили еще несытно, так что все были благодарны председателю. Даже повеселел народ. В сенокос опять задымили кухни, люди впервые за многие годы шли на работу с песнями.

Михаил Григорьевич ломал голову над тем, как помочь людям поскорее выбиться из нужды. Любая задумка требовала средств. А где их взять? Пришла мысль завести пасеку, которая стала приносить немалую выручку от продажи меда. Причем часть его начали выдавать на трудодни. Занялись овощами, которые сами продавали на рынке. И денежки закапали в колхозную кассу. На первом же собрании, несмотря на скромные итоги года, Лобытов предложил вдвое увеличить оплату трудодня. Правда, огарковцы не очень-то верили в прибавку: мало ли что сулили им прежде! Убеждать приходилось по-разному. Одно время бригадиры стали даже привозить деньги в поле. Убрал сотку льна - получи, что причитается. Вскоре колхозники убедились, что слово председателя - кремень. Сказал - сделает, чего бы это ни стоило. Ни разу за треть века не было случая, чтобы Михаил Григорьевич не выполнил обещание. Да и напоминать о слове, которое он давал, никому не приходилось. Стоит раз обмануть людское доверие - и все твои горячие призывы станут пустым звуком, считал Лобытов.

Кстати, в первую зимовку коровы съели не только крышу бабушкиного сарая, но и некоторые другие оказалось полураскрытыми, а Михаил Григорьевич обещал тогда выделить солому из нового урожая. Но собрали ее так мало, что и фермы укрыть не хватило бы. К тому же солома нужна была как страховой запас кормов. Как тут сдержишь слово? Где-то в Вологде Лобытов выпросил списанный станок для изготовления дранки - тонких деревянных дощечек для крыш. Нашлись в Огаркове умельцы, которые смастерили к неисправному станку новые узлы. И вскоре лошаденка завертела его на полную катушку. К осени все скотные дворы и сараи колхозников были перекрыты.

Частенько делал Лобытов и то, чего не обещал. Однажды он договорился с командиром воинской части о передаче колхозу списанных сапог, кителей, другого обмундирования. Вроде бы и не обязан этим заниматься, но рассудил так: почему бы не обеспечить спецодеждой колхозников. И они оценили заботу.

А как-то у Сергея Терепкова корова на пастбище объелась - пришлось прирезать. А каково крестьянской семье без кормилицы! Ходил Сергей Иванович мрачнее тучи, пока Лобытов сам не предложил:

- Пиши заявление на телку. Рассмотрим на правлении и продадим за небольшую цену в кредит, за несколько месяцев рассчитаешься.

Поворот к повышению материальной заинтересованности людей кое-кто в Вологде воспринял болезненно. Лобытова стали упрекать:

- Разбазариваешь народное добро.

- Так ведь этим добром народ и пользуется, - возражал он с шутливой иронией.

- Не с той стороны берешься. Ты сначала базу создай, колхоз укрепи, а потом уж заботу проявляй.

- Без людей базу не создашь, - опять возражал Михаил Григорьевич и продолжал гнуть свою линию.

Не раз доводилось слышать от огарковцев: Михаил Григорьевич по-отцовски заботлив к людям. С благодарностью вспоминает свои первые встречи с председателем главный зоотехник Софья Николаевна Стогова. Приехала в колхоз после института с одним чемоданчиком. Вскоре зима нагрянула - по-северному лютая, с долгими вьюгами да трескучими морозами. А новенькая в осеннем пальтишке по фермам мотается. Как-то Лобытов говорит ей:

- В Вологде овчинные полушубки продают. Да такие ладные - залюбуешься. Вот тебе деньги. Заработаешь - вернешь.

Давно износился полушубок, уже и телогрейку из него сшила, а память душу греет.

Михаил Григорьевич был человеком активного добра. Если кому-то требовалась помощь, он включался с ходу. Однажды на Октябрьской демонстрации стояли мы с ним рядом на главной областной трибуне. Студеный ноябрьский ветер с колючим снегом так и пронизывал насквозь мое легкое пальтишко.

- Не по сезону одет, - заметил Лобытов. - Ты ж говорил, что и Воркута, и ненецкая тундра - твоя корреспондентская епархия. В чем ездишь-то?

- Есть куртка потеплее, - смущенно ответил я.

- Тебе не куртка, а хороший овчинный полушубок нужен, - он повернулся к слушавшему наш разговор председателю облисполкома Александру Григорьевичу Корнилову, взял его за воротник дубленки и с несвойственной для себя властностью сказал. - Надо корреспонденту "Правды" помочь, а то мы его в Вологде заморозим, до Воркуты не доедет.

Вскоре я уезжал на Север в командировку в добротном полушубке нашей Вологодской фабрики.

Есть люди, которые создают вокруг себя ауру добра. Так и Михаил Григорьевич, он был бескорыстен в большом и малом. Как-то правление выделило Лобытову однокомнатную квартиру, чтобы он, когда задерживается допоздна, мог заночевать в Огарково и не ехать в Вологду. Ведь утром чуть свет ему надо быть на ногах. Но недолго он пользовался благом. Прибыл по распределению молодой специалист, и Михаил Григорьевич вручил ему ключ от своей квартиры. Позднее Лобытову выделили пустующий старый дом, но вскоре он снова уступил его нуждающимся. Себе стал строить за собственный счет дом в соседнем Погорелово, хотя колхоз ежегодно вводил десятки бесплатных квартир. Когда Михаил Григорьевич достиг пенсионного возраста, он и вовсе всех удивил: написал заявление, что от начисленной ему колхозной пенсии отказывается.

"Добро рождает добро", - слышал я не раз от Лобытова. Нравственный климат в колхозе был, что называется, самым благодатным. Влиял на него, конечно же, сам Михаил Григорьевич. В отношениях между людьми царила доброжелательная атмосфера.

Приезжая в Огарково, я всякий раз слышал какую-нибудь историю на эту тему. Вот доярке-героине труда Клавдии Грачевой колхоз выделил на четверых трехкомнатную квартиру. Нет, сказала она, дайте двухкомнатную, а в просторную пусть многосемейные вселяются. А ее старшему сыну - механизатору, только что вернувшемуся из армии, новый трактор предложили. Нет, говорит он, дайте списанный. Восстановлю, мол, своими руками, поработаю на нем, тогда и нового буду достоин. Потом узнаю: комбайнеру Владимиру Петрову за собранный 58-центнеровый урожай выделили бесплатную путевку в Болгарию. Нет, говорит, пусть самый молодой в звене Николай Горохов мир поглядит. Вот так и жили в те годы огарковцы, пожиная посеянное председателем добро и сея свое.

Может, Михаил Григорьевич из тех, кого называют "добренькими"? Как бы не так! Приходилось понижать и снимать людей с должности, нагоняи давать и наказывать. Как-то рюмка водки обошлась каждому нарушителю лишением годового вознаграждения, равного двухмесячному окладу.

А однажды Анастасия Белова поехала с сыном на мотоцикле посенокосить для своей буренки. Объезжать было далеко, и сын направил мотоцикл через хлебное поле, примяв немало колосьев. Выписали Беловым 40 рублей штрафа, что по тем временам было немалой суммой. Как ни странно, за штраф самих себя корили, а не председателя. А сколько бывало подобного! Но за треть века колхозники не написали на Лобытова ни одной жалобы. Все знали: справедливый он человек. Даже ненароком не коснулась его тень позаглазной хулы.

Гаврильцево поле

Слух о хлебной ниве, что раскинулась за околицей Огаркова, словно среди степного приволья, смахивал на небылицу. Виданное ли дело, чтобы гектар северных подзолов давал по семьдесят центнеров зерна. Редкий председатель колхоза, приехав в Вологду, не сворачивал к чудо-ниве, чтобы все увидеть самолично. Благо, от областного центра сюда рукой подать: пятнадцать минут езды по асфальту - колес не замараешь. Лобытов вспомнил, как однажды зашел к нему агроном из Кубани, приехавший на побывку в родные места.

- Попов, - коротко представился кубанец, положив перед собой большую широкополую шляпу, занявшую добрую часть стола. - Узнал про ваши урожаи, дай, думаю, погляжу. Небось опытная грядочка, для которой агрономы семена по штучке отбирают, а под каждый стебелек шприцем подкормку впрыскивают. Поблизости вырос, местные суглинки знаю. Нет, что ни говорите, чудес в природе не бывает.

Лобытова трудно вывести из себя, но насмешливые слова гостя задели за живое:

- Я как раз туда собираюсь. Могу показать нашу грядку, - предложил он.

Михаил Григорьевич любил бывать на этом просторном поле, унаследовавшем название от деревушки Гаврильцево, что стояла здесь в былые времена. Посевы тянулись вдоль дороги километра на два, уходя к синеющему на горизонте ельнику. Грядочка, эдак гектаров в двести! Кубанца, конечно, размерами не удивишь, а вот урожаю пусть позавидует. Тучные стебли ячменя стояли плотной стеной. Попов почесал затылок, сорвал колосок, растер его в ладонях, сосчитал крупные, налитые зерна:

- Небо над вами другое, что ли? - агроном метнул свою огромную шляпу на краешек поля, проверяя, как это делали в старину, силу и густоту хлебных стеблей, которые слегка спружинив, почти не прогнулись под тяжестью. - Больше шестидесяти центнеров должно быть!

- В хороший год по семьдесят овса брали, - заметил Лобытов. - А ячменя по шестьдесят пять бывало. Посмотрим, сколько нынче получим. Хлеб не только вырастить надо, но и умеючи убрать. Комбайны ведь для такого урожая не приспособлены.

Услышав цифру "семьдесят", Попов даже присвистнул от удивления. Присел на корточки, вывернул охотничьим ножом комок жирной, черной как смоль, земли:

- Мать честная! Гумуса-то сколько! Не меньше, чем на Кубани. Оттуда же он взялся!

Попов знал, сколько времени нужно природе, чтобы создать плодородный слой чернозема. Тысяча лет уходит, чтобы он прирос на сантиметр - другой.

Лобытов хорошо помнил, какой труд вложили огарковцы в некогда заросшее ивняком урочище, где среди хлюпающей под ногами болотной жижи было лишь несколько островков пашни. Сначала здесь появились мелиораторы: раскорчевали кустарник, выровняли бугорки и низины, проложили закрытый дренаж. Потом колхозники дважды завозили сюда торфонавозные компосты. Каждый раз - по полтораста тонн на гектар. Это ж только на одно поле около десяти железнодорожных составов органики! Так что землю буквально пересоздали. Вот и стали бывшие суглинки похожими на южные черноземы. Попов оказался прав в одном: чудес на свете не бывает. Все сделали руки человеческие.

- А много таких полей? - поинтересовался он.

- Суди сам, - охотно отозвался Михаил Григорьевич. - Почти полторы тысячи гектаров зерновыми занимаем. Бывало, собирали на круг по 55 центнеров. Теперь ближайшая цель - получать такой урожай при любой погоде. Возможности есть: ведь где семьдесят берем, а где и до сорока недотягиваем.

На обратном пути Лобытову надо было заглянуть на Погореловскую ферму. Гость напросился в попутчики. Сразу обратил внимание, что на вид помещение самое обыкновенное, а внутри чистоты и порядка побольше, чем в иной колхозной конторе. Коровы прямо загляденье: справные, спокойные, ухоженные. Бока так и лоснились, словно лаком покрыты. Пока Михаил Григорьевич беседовал с бригадиром, Попов разговорился с доярками. У каждой на попечении полсотни коров. Но на ферме полная механизация, давно двусменка введена, люди получали отпуска, так что нагрузка посильная. С кормами тоже никаких проблем, даже соседям каждую зиму перепадало из огарковских запасов. Надои, само собой. Скажем, Клавдия Грачева и ее молодая напарница Зина Перерукова достигли областного рекорда, перевалив за шеститысячный рубеж. А в среднем на ферме получали молока от коровы, как сказал бы кубанец, по пять тонн с "гаком". Доярки округлили цифру, но дотошный гость поинтересовался, сколько же тот "гак" весит. Оказалось, целых двести килограммов.

По пути к конторе Попов разглядывал ухоженные, с асфальтированными "половичками" сельские улицы, застроенные домами разной этажности, что называется, с полным городским комфортом. Проехали большую школу-десятилетку и поликлинику со стационаром, быткомбинат и стадион со стрелковым тиром. За зеленью парка, заложенного еще в пятидесятые годы, промелькнул красивый Дом культуры, где разместились музей, картинная галерея, музыкальная школа. Покинув здешние места четверть века назад, Попов хорошо помнил огарковский колхоз той поры. Так что было чему подивиться.

- Похоже, все необходимое уже построено, - заметил он.

- Многое еще хотелось бы, - возразил Лобытов. - Например, нужны спортзал, торговый центр. Деньги есть, да строить некому. Но и до этого дойдет очередь.

- Неплохо у вас людям живется. Заработки, сказывают, больше городских. Вот доярка Грачева сообщила, что больше вас получает, - услышав подтверждение, гость неожиданно сказал. - А не возьмете на работу, Михаил Григорьевич? Жена у меня доярка, сын - механизатор. Тоскую я по родным местам. Давно собираюсь вернуться. Часто вспоминаю, какая знатная здесь охота и рыбалка, сколько грибов да ягод в лесах. Я, знаете ли, заядлым охотником был. А на Кубани такого раздолья нет, хотя там свои прелести. Но тянет домой и все тут.

- Я и сам люблю с ружьишком побродить, - с явным удовольствием поддержал Лобытов разговор про охоту. - По осени, когда все уберем, к зиме подготовимся, хоть раз, а выберусь. К этому времени и стараюсь отпуск приурочить. Звери в лесу пока не перевелись, так что без трофеев не возвращаюсь. Однажды поехал я в ваши края на курорт. Едва полсрока выдержал - сбежал домой.

Попов с любопытством покосился на собеседника. Ростом невысок, по-молодецки подтянут, не по годам энергичен, на моложавом лице ясные, не утратившие голубизны глаза. На вид возраст предпенсионный, а на самом-то деле скоро восьмидесятилетие отметит.

- А насчет работы опоздал ты, дорогой товарищ, - продолжал Лобытов. - У нас уже лет десять полный штат - в аккурат пятьсот человек. А заявлений десятки в год поступают. Приходится отказывать. Правда, приглядываем сейчас, кого из молодых кузнечному делу обучить. Кузнец-то у нас-то есть, но лет через пять на пенсию уйдет. А на селе без него нельзя. Так что о замене загодя думаем. Вот единственная вакансия - не взыщи. А что возвращаться задумал, считаю, правильно. Для работящей семьи в других хозяйствах место найдется. Хочешь - с соседями переговорю. Дорога домой не заказана.

- Жаль, что не к вам, - вздохнул кубанец и, помолчав, спросил: - Михаил Григорьевич, как же вам удалось такой рывок сделать: в десять раз подняли урожайность, впятеро - надои? Это ж настоящая революция!

- Само собой это не происходит. Молоко не из речки с кисельными берегами черпаем. Да и хлеб - не самородок.

Соратники

Любое дело на чьих-то крепких плечах держится. Вот и удивлялся дотошный гость из Кубани, увидев всюду в колхозе отменный порядок: "Не может же 80-летний председатель целыми днями носиться по полям и фермам, вникать в каждую мелочь". Не утерпел, спросил об этом Лобытова.

- Первые годы так и было, - ответил он. - Представь, двух лошадей изъездил! А потом хорошие помощники появились...

Кстати, Михаил Григорьевич всегда объяснял колхозные успехи дружной работой команды единомышленников. Повезло, мол, с помощниками - и все тут. Так-то оно так, но ведь выбирал он их сам. Поразительная интуиция на людей помогала ему быстро и безошибочно оценить человека. Выбирал по себе, отдавая предпочтение инициативным, хозяйственным, не терпящим шаблона. Едва специалисты становились на ноги, Лобытов давал им полную самостоятельность. Бывало, обратится кто-то за советом, а Михаил Григорьевич говорит:

- В этом ты должен лучше меня разбираться. Действуй сам. А вот по проблемным вопросам примем решение вместе.

И специалисты, бригадиры, проработав с ним не один десяток лет, были полными хозяевами своих отраслей и подразделений. Действовали смело, творчески. Каждый был яркой личностью. Лобытов же внимательно вникал в их инициативы, часто помогал "приделывать к ним ноги". Ведь сама идея мало чего стоит без серьезной работы множества людей.

Так было, к примеру, с чудо-плантацией, что довелось однажды видеть за околицей Огаркова. Прямо среди сугробов зеленели растения высотой в человеческий рост, похожие на молодые пальмы. По снегу шли косилки, наполняя тракторные тележки измельченной зеленью. Что за диво? Оказалось, главному зоотехнику Софье Стоговой пришла идея продлить жизнь капустному гибриду. Выведенный вологодскими учеными, он выдерживал 10-градусные морозы. Хотя обычно его убирали до снегопадов, Софья Николаевна предложила оставлять на корню вплоть до декабря. И вот измельченные растения, превращенные морозом в изумрудные льдинки, оттаяв на ферме, наполняли ее запахами лета. Буренки заметно прибавляли надои.

Лобытов, оценив идею, подключил к делу все службы: агрономам поставил задачу найти хорошую агротехнику для поздних посевов гибрида, инженерам - приспособить технику для уборки по снегу, бригадиру Николаю Сивову - вырастить добрый урожай. И все получилось: каждый год в начале зимы огарковцы убирали по несколько тысяч центнеров этого витаминного корма...

Михаил Григорьевич считал также важным для себя заботиться о том, чтобы специалисты в текучке дел не забывали о перспективе. Для этого ввел для них личные творческие планы, в которых было записано для каждого специалиста, что называется, главное дело жизни. Софья Николаевна, к примеру, создала уникальную картотеку, по которой прослеживалась родословная буренок за десятки лет. Кстати, уже в 1985 году в колхозе было полсотни коров, которые давали около 7000 и более литров молока в год. А надой рекордсменок переваливал за 10 тысяч литров. От таких животных и отбирали потомство. Кстати, именно за эту работу Стогова получила Государственную премию СССР.

А взять инженерную службу, которую возглавлял Леон Баграков. Он добился, чтобы техника, словно станки в заводском цехе, работала круглый год в две смены. Как раз в самое глухое межсезонье мелиоративные звенья успевали ежегодно из нескольких клочков земли создать одно крупное поле: корчевали кустарники, ровняли бугорки и низины, вволю кормили землю органикой.

У главного агронома Олега Мохте был свой перспективный "конек". Он до совершенства довел систему почвенных картограмм, по которым каждое поле получало ровно столько питательных веществ, сколько требовалось почве.

Михаил Григорьевич внимательно наблюдал за всей этой созидательной работой, но и сам без дела не оставался. Была у него миниатюрная записная книжица. Она вмещала данные за многие годы об урожайности и доходности всех сортов возделываемых культур. Полистает ее председатель, поразмышляет над цифрами, и вдруг - словно озарение приходит. Однажды спросил он Олега Мохте, вернувшегося после осмотра полей.

- Как там ячмень наливается?

- Как всегда, "Отра" и "Московский-121" выглядят лучше. Урожайность будет центнеров на шесть больше, чем у сорта "Надя".

- А я вот думаю, что упор надо делать на сорт "Надя".

- Как так? - удивился Олег Александрович.

- Смотри, - листая книжицу, вслух размышлял Лобытов. - При дождливой погоде "Отра" и "Московский", сам знаешь, полегают, а "Надя" всегда выстоит. Полеглые сорта убираем двойным комбайнированием, больше горючего жгем, сроки затягиваем. В результате, их доходность меньше, чем у сорта "Надя". Выходит, ему и надо отдать предпочтение.

- Я, честно говоря, думал, раз те сорта урожайнее, их и надо сеять. А выходит, наоборот!

Та же книжица подсказала Лобытову, что льняной гектар самый денежный в колхозе. Поэтому сделали упор на льноводстве, расширив посевы аж до 350 гектаров. Это помогло хозяйству прочно стать на ноги.

Вообще Михаил Григорьевич, как мудрый стратег, все время думал о перспективе. Когда появились деньги, решил взяться за механизацию ферм, хотя в ту пору там даже света не было. Однажды приехал он к директору льнокомбината, территория которого граничила с колхозными землями.

- Ну как тут наши девчата работают? - спросил Лобытов.

- Какие ваши девчата? - удивился директор.

- Из наших двадцати шести деревень в разное время около сотни девушек к нам перешли. Теперь вот на фермах некому работать. Не пришло ли время помочь нам? Тем более вы наши официальные шефы.

Михаил Григорьевич изложил план прокладки электролинии. Мы, мол, сами заготовим столбы, вкопаем их, а остальную работу просим доделать ваших специалистов. Повздыхав, директор комбината подписал договор о совместном строительстве электролинии. Механизация ферм не только удержала последних доярок, но некоторые даже вернулись из города.

Пытаясь понять причины успеха "Родины", нельзя не заметить самую, пожалуй, главную. С самого начала Лобытов заметил, что большинство колхозников работают словно на чужого дядю. Там бесхозяйственность допустят, там сделают дело спустя рукава. Эта привычка, как ржавчина, въелась в психологию людей. Ни окриками, ни задушевными беседами ее не вытравишь. Нужна такая система, которая побудила бы работать на колхозных полях как на своем подворье.

Что же мешает? Взять льноводство. Каждую операцию делают зачастую разные люди. Поэтому они не очень заинтересованы в конечном результате, за который колхоз мог выручить хорошие деньги. Михаилу Григорьевичу пришла мысль внедрить систему, которую спустя годы назовут семейным подрядом. Каждой семье выделяли, скажем, гектар земли, на которой она трудилась от посева до уборки. А за сдачу тресты высоким номером или классных семян оплата полагалась куда больше обычной. Вот и удалось связать личный интерес работника с качеством его труда, с общим результатом.

Так же поступили и с механизаторами, отказавшись от оплаты за гектар и увязав ее с полученным урожаем. В каждом подразделении ввели систему, которую позднее в масштабах страны назвали внутрихозяйственным расчетом и внедряли повсеместно. Среди первых в стране огарковцы ввели и чековую систему учета затрат. Чеками или "лобытовками", как их называли в колхозе, подразделения расплачивались друг с другом за поставленную продукцию, выполненные услуги. Сэкономил ресурсы - получи доплату. Уже в семидесятые годы на ее долю приходился каждый пятый выданный колхозникам рубль. Все это в корне изменило отношение людей к делу, побуждало беречь каждую каплю горючего, клок сена, горсть зерна. Все поняли, что быть расточительными - себе в убыток. Механизатор Василий Поляков, к примеру, за пятилетку сэкономил горючего и запчастей на сумму, равную стоимости нового трактора. Другие - поменьше, но тоже весьма существенно. Многих удивляло, что здешние механизаторы расходовали на условный гектар вдвое меньше топлива, чем в среднем по области. Появились даже подозрения о возможных приписках выполненных работ. Те, кому положено, что называется, с пристрастием проверили якобы сомнительные факты и убедились, что в "Родине" все по совести. Словом, его величество рубль сделал, казалось бы, невозможное.

Легенды рождаются на земле

Судьба Михаила Григорьевича так тесно переплелась с колхозом "Родина", что не разнять их, как не отделить речку от берегов. А ведь здесь он проработал только треть века. Получается, что прожил он как бы несколько жизней, измеряемых не листками календарей, а чередою дел. И вершил их не в одиночку, подобно мифическому богатырю, а с людьми и для людей. То, что удалось сделать, словно звездный свет, доходящий к нам не сразу, и завтра будут ощущать потомки.

Вроде бы счастливая, но в какой-то мере и трагическая судьба выпала Лобытову. Родившись в 1907 году, он с детства ощутил вкус тогдашнего капитализма. Затем всю долгую жизнь строил социализм. Но спираль истории непостижимым образом, совершив вираж, снова перебросила страну без промежуточных остановок опять в капитализм. В 1987-м, отметив свое 80-летие, Михаил Григорьевич сдал пост председателя колхоза. Как раз в ту пору для селян начались трудные времена.

Мы жили в соседних домах, часто встречались во дворе, подолгу беседовали. Всегда веселый, оптимистичный, Михаил Григорьевич стал грустным, задумчивым. Он не понимал, почему надо делать реформы через обнищание масс и обогащение кучки назначенных сверху олигархов.

Умер он на 92-м году жизни. Умер не со спокойной душой, как умирают счастливые люди, а с болью за Россию, с ощущением напрасно прожитой жизни.

И все-таки ничто не проходит бесследно. Лобытов порадовался бы сегодня, что Геннадий Константинович Шиловский, которому он вручил штурвал, оказался мудрым хозяйственником. Хотя вел корабль в дикие штормы, но за два десятилетия в полтора раза улучшил многие показатели. Скажем, годовые надои от коровы достигли теперь 7700 килограммов. Выходит, колхозу "Родина" дважды повезло на руководителей.

Недавно я побывал в Огарково, положил к бюсту Михаила Григорьевича букетик подснежников, которые он так любил. Подумалось: Лобытов при жизни много раз проходил мимо своего бюста. Человек доброй и светлой души, поразительной скромности, он не возгордился, не забронзовел. Хотя кроме двух звезд героя труда у него был целый "иконостас" на груди. Теперь, чем дальше уходит эпоха Лобытова, тем легендарнее становится его личность.

Юрий Жигайлов