Выдающиеся люди Вологодского края

Дьяконицын Л. Творчество Н. П. Дмитревского // Искусство. - 1965. - № 1

Творчество Н. П. Дмитревского

За последние годы графика занимает все большее место в жизни советского человека. Все чаще встречаем мы в жилых интерьерах оригинальный эстамп вместо репродукций, все шире в индустрии используется промышленная графика, улучшается качество издания книг, разнообразнее становится их оформление, в котором по-прежнему остается незаменимой роль гравюры.

Советская книжная гравюра развита высоко. Она имеет свою историю, она опирается на крепкую школу профессионального мастерства старой русской гравюры. Мы знаем имена многих советских графиков, прославивших своими иллюстрациями и оформлением книг наше искусство далеко за пределами Родины. Это Фаворский и Гончаров, Кравченко и Константинов, Пиков и Ильина и многие, многие другие.

Сродни таким умным, афористичным и вместе с тем декоративным гравюрам этих мастеров и работы Николая Павловича Дмитревского (1890-1938), замечательного, безвременно погибшего художника.

Проведенная в Вологде в 1964 году первая посмертная выставка его гравюр и рисунков - событие культурной жизни, выходящее за пределы области. Работы этого видного графика украшают страницы лучших советских изданий Пушкина, Блока, Герцена и Огарева, древних греческих и римских поэтов, они заслуженно вошли в собрания крупнейших отечественных и зарубежных музеев. Многие из листов Дмитревского выполнены с таким же мастерством, как гравюры Фаворского или Кравченко. Трудно, например, отдать предпочтение Кравченко или Дмитревскому в оформлении одной и той же книги Н. Сергеева-Ценского "Гоголь уходит в ночь". Каждое из них хорошо по-своему - более трагичное у Дмитревского и элегическое у Кравченко. Подняться до таких художественных высот Дмитревскому помогла его огромная внутренняя культура и взыскательность к своей работе. А ведь художник нигде не учился специально технике гравюры, и его первые широко

известные ныне линогравюры к альбому "Старая Вологда" (1922) были нарезаны самодельными инструментами.

Жизненный путь художника был внешне несложен. Сын русского консула в Китае, свои детские и юношеские годы Николай Дмитревский провел в Вологде, в старом родовом доме. Выставки работ участников Северного кружка любителей изящных искусств в Вологде открыли юноше современную ему русскую живопись и графику, главным образом "Мира искусства", к которому кружок тесно примыкал.

С 1907 года Николай Дмитревский занимался в частных студиях Петербурга, в школе Общества поощрения художеств (1909-1910) и одно время был учеником Д. Н. Кардовского. Это помогло ему поступить в 1911 году в Московское Училище живописи, ваяния и зодчества. В эти годы молодой художник с увлечением помогал работе Северного кружка любителей изящных искусств и, приезжая на каникулы в Вологду, зарисовывал и фотографировал древнерусские постройки и фрески для книги Г. К. Лукомского "Вологда в ее старине" (1914). Изучение древнерусского искусства благотворно сказалось на творчестве Дмитревского, особенно на композиционном строе его гравюр. Первая мировая война вскоре, однако, оторвала молодого графика от искусства. Он смог вернуться к нему лишь после четырех лет службы в стрелковых частях. В январе 1918 года уволенный в запас Дмитревский приехал в родную Вологду и сразу отдался общественной работе. Он заведовал музейным делом, охраной памятников искусства и старины в губернии (ноябрь 1918 - февраль 1920), преподавал в Вологодских художественных мастерских, а затем в техникуме, в Вологодской школе полиграфического производства (1919-1924), оформлял постановки Народного театра революции, читал лекции по искусству, рисовал в газетах, участвовал в оформлении революционных празднеств.

Первой значительной работой художника был цикл автолитографий, составивший альбом "Памяти А. Блока. Театр" (1922). Условные персонажи блоковских лирических драм обрели у Дмитревского глубокую созвучность эпохе. В листах "Театр" по-своему передано смятение интеллигента, его страх перед разрушением старого быта, театральная призрачность и нелепость старого мира, но в них была и жажда счастья, борьба за него, огромная вера в человека, восхищение его силой и благородством. Скупые линии рисунков "Театра" в сочетании с широкой заливкой литографской тушью напоминали технику гравюры. Общая стилизация и чистота, изящество рисунков очень близки традициям графики "Мира искусства". Лучшими иллюстрациями без сомнения явились "Песня Пьеро" к драме "Балаганчик" и сцена "В кабачке" к пьесе "Незнакомка".

Словно легкие видения в снежном вихре, возникают на листе вечные и несчастные герои балагана: пляшущий Арлекин и тоскующий над мертвой Картонной Невестой Пьеро. Едва намеченные бестелесные персонажи этой легкой стремительной сцены на общем глухом фоне тяжелых городских громад невольно рождают у нас ощущение хрупкости человеческих судеб, трагического одиночества в мире слепых сил. Полным хмельного гула, обнаженных признаний, споров, тоски и тайного ожидания романтических перемен предстает перед нами лист "В кабачке". Перекошенная динамичная композиция и неожиданные сгущения в рисунке удивительно верно передают весь этот дух неустроенного богемного быта.

В этом же 1922 году художник удачно дебютировал в высокой гравюре. В линогравюрах к альбому "Старая Вологда" Дмитревский монументально, крупным планом показал дорогие его сердцу "избранные" памятники и фрагменты вологодской художественной старины. Шероховатые линии эстампов Дмитревского трепетно обрисовывали облик Вологодского кремля, деревянный ампир бывших дворянских особняков, величавые фигуры из фресок Софийского собора и забавные мотивы старых поливных изразцов. Поверив в свое "граверное" призвание, художник с той поры настойчиво, с энтузиазмом овладевает мастерством гравюры на дереве. Освоив линейные рисуночные приемы старой классической гравюры, Дмитревский позднее предпочел не возвращаться к ним в своем творчестве. Его волновали новые стилевые искания современной ему гравюры.

Смелость мысли, стремление к большим, сложным образам, истолкование современности в литературно-философском плане, режиссерское умение обыграть главные, характерные детали образа присущи уже первым самостоятельным работам Дмитревского. Все более избавляясь от угловатости, некоторой робости резьбы, привкуса нарочитой манерности ранних композиций, художник шел к суровой, сжатой форм выражения.

Как это свойственно истинному таланту, иные свои недостатки он сумел обращать в достоинства. Обычно вспомогательный белый штрих - у Дмитревского в ряде гравюр стал основным. Используя его вначале по необходимости, облегчая им работу по перенесению контура рисунка на дерево, художник вместе с тем придал ему новое эстетическое качество. Белый штрих па темном поле, силуэтность рисунка резко усилили драматизм его "Прометея" и иллюстраций к "Двенадцати" Блока. Большой творческой школой для Дмитревского послужил в 20-е годы экслибрис.

Эта форма малой интимной графики (к сожалению, еще недооцененная нашими современными молодыми графиками) побуждала Дмитревского к созданию лаконичных портретно-иносказательных определений владельцев книги. Подмеченные художником характерные черты вкуса и людских привычек в его книжных знаках, как всегда, красиво сочетались со шрифтом. Экслибрисы Дмитревского принадлежат к числу лучших советских книжных знаков.

Представленные на выставке гравюры 20-х годов говорят о быстром созревании таланта художника. Иллюстрации "Город" и "Восстание" (1923) под стать широкому панорамному охвату мира в поэзии Э. Верхарна. Гравюры Дмитревского пронизаны потоками света; словно грозная лава вливаются на дымящиеся улицы людские толпы восставших, нелепым забытым манекеном повис сорванный с креста Христос.

Бурной революционной романтикой овеяны лист "Прометей" (1924) и пейзаж "Ветер. Вологда" (1925), с его ослепительно-белыми прорывами в грозовом небе и зашумевшими от ветра кронами тополей.

Вдохновенно, с большой теплотой и скорбью был исполнен художником ленинский портрет для траурной листовки в январе 1924 года. Чуть намеченный фон и руки не отвлекают нашего внимания от мудрого и испытующего взгляда вождя.

Все более растущую репутацию крупного мастера закрепил за Дмитревским цикл иллюстраций к "Двенадцати" Блока (1926), по своей художественной силе близкий к знаменитым рисункам Ю. Анненкова. Дмитревский более глубоко и убежденно, чем Анненков, раскрыл правоту революции, ее "державный" шаг. Запевы поэмы "Вперед, вперед рабочий народ", "Товарищ, гляди в оба", "Как пошли наши ребята в Красной Гвардии служить" и другие пока еще не нашли лучшего художника, чем Дмитревский. Точно найден весь сумрачный, суровый колорит гравюр с леденящими всплесками снега, выхватывающими из мглы решительные фигуры красногвардейцев.

В 1927 году гравюры Дмитревского с одобрением были отмечены на Всесоюзной выставке графики. Вскоре художник переехал в Москву, где первые годы оформлял обложки книг приключенческой и мемуарной литературы. Эти скромные, но достаточно нарядные обложки Дмитревского каждый раз с интересной заглавной ко всей книге гравюрой создавали привлекательный вид массовым серийным изданиям.

Награвированные в 1931 году иллюстрации к поэме В. Каменского "Пугачев" стали известны едва ли не более самой поэмы, - случай, впрочем, далеко не единственный в истории советской гравюры, достаточно вспомнить хотя бы оформление В. Фаворским книги "Фамарь" Глобы. Под штихелем Дмитревского возникли красочные жизненные портреты Пугачева и его крестьянских "генералов" - Хлопуши, Белобородова, Чики Зарубина и других, острые картины осады городов, полыхающих пожаром помещичьих усадеб.

Совсем в ином - зловещем и мрачном - ключе решены Дмитревским иллюстрации к книге Н. Сергеева-Ценского "Гоголь уходит в ночь" (1934). В ритм беспокойно пульсирующему рассказу в гравюрах художника возникает странная возбужденная фигура больного Гоголя. Невозможно этот исступленно-фанатичный жест писателя, бросающего в огонь свою книгу, и умирающего Гоголя наедине со своим предсмертным кошмаром.

Исключительной тонкости и стилевого единства художник достиг в оформлении "старой" книги для издательства "Academia": книги "Город солнца" Ф. Кампанеллы(1934) и поэмы Лукреция "О природе вещей", однотомника сочинений Горация и его избранной лирики (1935-1936).

Главы поэмы Лукреция снабжены прекрасными страничными иллюстрациями, где тончайшим, ювелирным перекрестным штрихом график достиг ощущения прозрачной глуби южных далей и чеканной, скульптурной объемности фигур. В гравюре "Раненый воин" пейзажа почти нет, весь лист занимает темный силуэт пронзенного копьем воина; мертвенные застылые линии падающей фигуры красноречиво говорят об угасании жизни.

Особый интерес представляют для нас неопубликованные рисунки и гравюры к "Русским сказкам" с блестящим "переложением" на язык книжной графики образов и мотивов народного лубка и вышивки. В своих причудливых "сказках" Дмитревский искусно разворачивал на одном листе все действие сказки. Вплетенные в общий светлый узор рисунка той или иной сказки, ее отдельные яркие эпизоды напоминают нам законченные вставные новеллы.

О творчестве Дмитревского периода зрелости можно судить также по чудесным книжным "мелочам" - буквицам к "Рассказам и повестям" Л. Н. Толстого и фронтисписам к лирике римских поэтов Проперция и Тибулла, где резец художника приобрел небывалый артистизм и где неповторимо по красоте серебристое свечение белого штриха.

Искреннее и веское слово сказал художник в портретной гравюре. Дмитревский открыл нам нового Пушкина (1934) - молодого и обаятельного в своем обычном домашнем наряде: в белоснежной рубахе со свободно завязанным галстуком, в феске и накидке. Художник оставил нам изящный, не лишенный язвительного кокетства портрет друга Пушкина П. Вяземского (1935), волевые, энергичные портреты Н. Герцена (1932), непревзойденные романтические портреты А. Блока (1926, 1927, 1929), запечатлел мятежный облик Н. Чернышевского (1928), доверчивый образ Н. Чурлиониса и много других своеобразных и умных портретов писателей, ученых и революционеров.

Работы Дмитревского во многом способствовали расцвету советской гравюры на дереве. В числе крупнейших русских графиков Дмитревский достойно представлял советскую гравюру на Всемирной Парижской выставке в 1937 году. Признание и известность не расслабили талант художника. По-прежнему скромный и взыскательный к себе, он работал целыми днями у себя в Тарасовке под Москвой, изредка приезжал в столицу по делам, но это не оградило художника от клеветы. Незаконный арест Дмитревского в октябре 1937 года, а затем смерть 2 января 1938 года оборвали творчество видного советского графика в самом расцвете. Это механически повлекло за собой замалчивание работ художника. Начатая XX съездом Коммунистической партии ликвидация последствий времен культа личности вернула творчество художника народу.

Неумирающие образы графики Дмитревского дороги не только любителям гравюры, они представляют драгоценное поучительное наследие для современных графиков, для широкого круга читателей.