Главная →
Алфавитный список → Багров Сергей Петрович → Сочинения
Багров С. Мои проселки : миниатюры / С. Багров // Маяк. – 2011. – 26 апреля. – С. 6.
СЕРГЕЙ БАГРОВ
МИНИАТЮРЫ
ТЯГА
– Хорошо в больницу-то съездил?
– А и сам не пойму. Доктор сказал, что еще поживу, коли брошу пускать по горлу.
– Но ты же у нас не пьющий?
– В том и загадка – не пьющий, а бросить пить надо.
– Ты чего, не говорил, что ли доктору-то об этом?
– Говорил. Да только он не поверил. Таблеток вот выписал. На целую тыщу.
– Это зачем?
– Чтобы не было тяги к спиртному.
– А у тебя она есть?
– Нет. И не было никогда.
– Да плюнь ты на эти таблетки.
– Не знаю... Ведь доктор сказал, что, если их принимать не буду, то она меня в алкоголика превратит.
– Кто она-то?
– Да эта, тяга.
– И что же делать теперь?
– Пойду в магазин. Куплю для начала одну. Проверю себя: будет или не будет?
– Ты это... о чем?
– Да все о ней, об этой чертовой тяге...
СЕРЕБРЯНАЯ ТРУБА
– Дедо, на! – на ладошке у внучки – спелая земляничка.
Дед смущается, словно на крохотной ручке сияет не земляничка, а чья-то взволнованная душа. Надо же так! И всего-то девуле шесть лет, а такую власть имеет над ним, что любое ее повеление отдается ему стариковской нежностью, и где-то в груди начинает играть серебряная труба.
БЕРЕЗОВЫЙ ПЕНЬ
– Кто был самый-то боевущий?
– Да Федька! Ой, озорун! Молодых баб да девок любил по гузке оглаживать. Я его страсть боялась. «Пулей» дразнили его.
– За что?
– За скорость. Иноё поедёт на Сухону – и лошадь рядом. Дак от него отстает. Вот какой был быстряк.
– А теперь?
– Теперь все скорости растерял.
– Как же так?
– Жену себе выбирал, чтоб такая, как он была, боевая. И выбрал. Не баба, а командирка. Шумней не бывает.
– Горлом, что ли, берет?
– Не горлом, а визгом. Дерево продирает, как она завизжит. От визгу Феденька и охляп. Был озорун, стал – березовый пень.
ОТ ГОРИЗОНТА ДО ГОРИЗОНТА
Какие румяные, крепкие, озорные! Идут после утренней дойки. Все четверо в полушалках.
Апрельское солнце выкралось из-за леса, и низкий свет его так прошелся по женщинам, что видишь на них не ватные телогрейки, а соболиные шубки, а около бедер играют складками не халаты, а выходные атласники-сарафаны.
От коровника до деревни – полкилометра. Такой широкой дорогой, чтоб простиралась она до самого горизонта и чтоб сияла не снегом, а серебрящимся скатом, по которому катятся, как колеса, бодрые голоса – можно только гулять, и обязательно в праздник, когда кто-то выглядывает тебя, и ты кого-то до счастья ошеломляешь.
– Совнышко! Эко заподымалось!
– Краснопогодье!
– А наст-от! Наст-от! Крепкой какой!
– Что вторая броня!
– По экой броне только по сено и ездить!
– А мы уж раза обернулись. Сани-то в креслах. Вдвое шире дровянок. Полстога вместилось! Везешь, как Моськоськую башню!
– Сестры, поди, пособляли?
– Гранька с Галинкой! Обе на выданье!
– Девки тугие! Женихов бы им поздоровше!
– Таких бы, как нашенские мужья!
– А то!
– Они у нас сортовые!
– Элитные!
По искристому насту катится смех. От горизонта до горизонта. Умеют русские женщины веселиться и быть счастливыми от погоды, от незатейливой шутки и даже от запаха белого наста, который бодрит и вливает в чуткую грудь что-то душевное и родное, от чего становится по-весеннему трепетно, как на свидании, где тебя с нетерпением ждут.
ТОЛЬКО У РУССКИХ
Продавщица вологодского универмага бежала по центру города со стодолларовой купюрой и спрашивала у встречных:
– Китайцев не видели?
В конце концов кто-то ей показал на группу пёстро одетых людей, шагавших к партийной гостинице, что в двух кварталах от магазина.
– Вот! – воскликнула девушка, догоняя гостей. – Это Ваше! Возьмите!
Деньги, которые обронил в магазине генеральный секретарь Аньхойского отделения Союза китайских писателей Цзя Манлэй, были возвращены ему прямо в руки.
– Это же надо! – сказал он, сияя.
– Я по рассеянности часто теряю и вещи, и доллары. И чтоб кто-нибудь мне хоть раз возвратил? Такое, возможно, видимо, лишь у русских. И не где-нибудь, а в красивом городе Вологда. Хорошо бы такое взять и в книгу Гиннеса занести.
Занесем. Однако не сразу, не в летний день 1991 года, а в весенний 2011-го, двадцать лет погодя. И не в книгу Гиннеса, а в газету «Маяк», благо свидетелем этого случая был среди прочих писателей Вологды, привечавших гостей из Китая, и я.
ВОСКРЕСЕНИЕ
Дивно было увидеть в ночи, как встает из земли, без лучей, без сиянья, огромное алое солнце. Такое бывает только в начале июля. Черные крыши домов, застывающая листва, пролетевший с мышью в когтях хищный филин.
Нет. Земля не погасла. Не к смерти она подбирается – к воскресению. И спасет ее, как всегда, тихий свет, разливающийся над миром, как Божья милость.
НА ЗАКАТЕ
Поля за деревней переливались, качаясь колосьями ржи, куда от запольных осин стекали робкие тени, рожденные тем, что солнце падало в лес, и земля, где прошелся его малиновый луч, стеснительно улыбалась, укладывая себя в самое мягкое ложе, какое ей приготовила молчаливая ночь.
ТУЧА К ТУЧЕ
Неспокойно вверху, туча к туче, будто вывели из конюшни серых коней, и они, устилая гривами поднебесье, грозно ржут и несутся куда-то вперед, не умея остановиться.
СЕДАЯ БАБУШКА
Осень уже не краснеет на тихих опушках. Оголившись до самой последней ветки, перебирается в ели и сидит, как седая бабушка, на которую вот-вот высыплются снежинки.