Бонфельд М. Ш. Фантазии Кузьмина, или Движение эстрадного виртуоза к вершине пианистического Парнаса / М. Бонфельд // Красный Север. – 1998. – 7 апреля. – С. 3.
Морис Бонфельд
Фантазии Кузьмина, или Движение эстрадного виртуоза к вершине пианистического Парнаса
И вот, ровно год спустя, четвертый концерт пианиста в Вологде. Зал музыкального училища был полон до отказа: люди шли слушать артиста, которого знают, которого любят, выступления которого запоминаются, становятся событием. Скажу сразу же – концерт не только оправдал, но и превзошел самые смелые ожидания.
Ведь прошел всего только один год – время, которого достаточно, чтобы освоить какое-то количество новых произведений, чтобы несколько раздвинуть границы своих возможностей, но едва ли кардинальным образом их преобразовать.
Именно здесь и крылась основная неожиданность концерта. Кузьмин предстал перед публикой в новом качестве. Эстрадный пианист-виртуоз, который год назад еще был очень силен в нем, уступил место музыканту самого серьезного толка, не потеряв, однако, ни грана присущей и ранее его игре ясности и общительности. Об этом свидетельствовали и манера пианиста, и программа его концерта.
Если ранее на его концертных афишах были широко представлены виртуозные миниатюры, и их перечисление могло бы занять в короткой рецензии ощутимое место, то нынешний концерт включал всего четыре произведения – Сонату Бетховена N 14 и Фантазию Шуберта фа минор в первом отделении; Арабеску и Карнавал Шумана – во втором. Но каждое из этих сочинений – труднейший оселок даже для завоевавшего признание мастера. В большинстве своем многократно исполненные и слышанные, они требуют от музыканта самого трудного: своей позиции, которая должна быть и неожиданной, и убедительной в одно и то же время.
Сыграть в этих творениях ноты, даже сыграть их технически легко и безупречно – это значит не сыграть ничего. Предложить внешне оригинальную трактовку – но в этом случае легче легкого скатиться в болото дурновкусия: как нигде, в этих сочинениях слышна малейшая исполнительская фальшь. Фальшь не нот – смысла.
Пианист выдержал это испытание художественной правдой, выдержал его с честью, продемонстрировав и оригинальность, и зрелость таланта. Звучание этой музыки оказалось наполненным непрекращающимся током творческой мысли, которая сразу же забирала публику в горсть и не давала ей отвлечься от музыкального действа, разворачивающегося на эстраде.
И как всегда, когда речь идет о подлинно художественном явлении, очень трудно, почти невозможно расчленить его на какие-то элементы, объяснить – почему это было так интересно, так полновесно, так увлекательно.
Вот первая часть бетховенской Сонаты, которая с легкой руки поэта Рельштаба была названа «Лунной»; она долгое время по инерции воспринималась как некая предтеча шопеновских ноктюрнов. Леонид Кузьмин сумел услышать и передать правду этой музыки, которая на самом деле гораздо ближе к строгим баховским сочинениям. Столпы басов и мелодической линии, на которых как бы подвешены ажурные нити фигураций, напоминали у Кузьмина колонны и фигурации органных хоральных прелюдий Баха. А нервная и взрывчатая атмосфера финала этой сонаты казалась прямой предшественницей романтических высказываний Шумана и Листа.
Сам Кузьмин в кратком вступительном слове перед первым отделением подчеркнул свободный, «фантазийный» характер исполняемых в нем произведений. Но тот же характер имели и оба сочинения, прозвучавшие во втором отделении: причудливо орнаментированная фантазия-Арабеска и Карнавал – фантазия, расплескавшаяся в двадцати брызгах-миниатюрах. В беседе с артистом, уже после концерта, я почувствовал, как активно его воображение, насколько каждый музыкальный импульс отдается в его собственной фантазии интереснейшими образами, сюжетами, поворотами, историями.
Пианист ни в коей мере не потерял присущей ему виртуозности, но, как и положено в этой музыке, она была тщательно спрятана и преданно служила музыкальному смыслу. Зато Кузьмин-виртуоз взял реванш и, что называется, «убил наповал» умопомрачительным темпом в исполненной на «бис» соль-минорной Прелюдии Рахманинова. Казалось, что на мгновение воскрес сам великий автор сочинения.
Я помню, как несколько лет кряду приезжал в Вологду Эмиль Гилельс. Он был тогда уже одним из корифеев мирового пианизма. И для нас, вологжан, каждый его концерт был интересен преждё всего программой: вот как Гилельс играет Бетховена, а сейчас – Грига, а сейчас – Шумана. Но Гилельс был уже на вершине, и его движение шло не вверх, но вширь.
С Леонидом Кузьминым вначале было не совсем так: интересовал прежде всего творческий рост артиста, его мужание, его движение к вершине пианистического Парнаса.
Прошедший концерт, однако, убедительно показал, что вершина совсем рядом, что в значительной мере пианист уже добрался до той ее точки, когда интересно все, что он делает, когда интересен он сам в том, что он делает, интересна его – Кузьмина – очередная «фантазия на тему».
А это и есть печать, которой бывает отмечен только настоящий Художник.