Бонфельд М. Ш. Северный Авиньон : [о фестивале «Голоса истории» ] / М. Бонфельд // Мезон. – 2001. – N8. – С. 26-27, 30.
М. Ш. Бонфельд
Северный Авиньон :
[о фестивале «Голоса истории» ]
По утрам и днем Вологда жила обычными летними делами – суетой рынка и тишиной библиотечных залов, стайками студентов и тех, кто только готовит себя к поступлению в вузы, бесконечным шумом машин на центральных улицах и запустением боковых улочек, словом, нормальной жизнью провинциального, средней руки города. Но вечерами все менялось: гудела толпа у входа в театры, а, затем, в преддверии ночи, осаждался в поисках лишнего билетика или приглашения вологодский Кремль. В город пришел театральный фестиваль «Голоса истории» – уже шестой по счету.
Десятый год этот фестиваль принимает Вологда, и постоянным его посетителям видно, как раз от разу фестиваль мужает, становится все более весомым, значимым событием не только для небольшого региона России, но и для театрального искусства всей страны, а, возможно, и за ее пределами. Во всяком случае, театральные критики Москвы и Петербурга, чей комментарий к фестивалю звучал постоянно на обсуждениях спектаклей, не однажды заявляли, что в появившейся в России «фестивальной индустрии», которая уже вызвала обезличивание, подчиненность некоему стандарту, штампу, «Голоса истории» отмечены не только очень высоким уровнем фестивальной афиши, но и незаурядностью – «лица необщим выраженьем».
Это сугубо индивидуальное выражение «лица» фестивалю сообщают, по-видимому, две принципиальные особенности. Во-первых, сама идея фестиваля, сопрягающая в единое целое театр и историю, придает особый обертон каждому спектаклю в его афише. И постановщики спектакля, и зрители не просто воспринимают его как художественное произведение, но и стремятся – одни выделить, обозначить, другие – услышать и понять – тот особый «голос истории», которым говорит конкретное театральное действо. Ведь история – это не только жизнь более или менее отдаленного прошлого, и это не только события, в которых задействованы государства и целые народы, но это и совсем недавно минувшее, но и повседневность коммунальной квартиры или отдельной семьи, увиденная и показанная через призму ее осознания как факта истории.
А, во-вторых, неповторимую прелесть фестивалю придают спектакли, поставленные на открытом воздухе – на двух, уже ставших традиционными «сценических площадках» вологодского Кремля – Консисторском дворе и у Пятницкой башни. Это относительно замкнутые пространства, огражденные мощными кремлевскими стенами с бойницами, арками и башнями, в которых возникают богатые возможности для формирования и горизонтальных, и вертикальных конструкций, а часто действие происходит на самих стенах и внутри них. Хорошая акустика, неземная подлинность и в то же время зрелищная яркость кремлевских интерьеров создают впечатление чуть ли не изначального их предназначения для исторических театральных постановок.
Многоопытные и искушенные театральные критики, о которых я уже упоминал, смогли увидеть в качестве аналога Вологодскому фестивалю только фестиваль в Авиньоне, где спектакли также проходят в окружении древних стен. Немного забегая вперед, сразу же скажу, что нынешний фестиваль выплеснулся и за пределы Кремля – прямо на площадь перед ним, где для всех желающих, отбросив все билеты и приглашения, был показан «площадной» вариант «печальной повести» о Ромео и Джульетте. Этот подарок жителям города сделали артисты греческого театра «Омма студио» из города Ираклиона. И площадь, окруженная Воскресенским собором и церковью Александра Невского и виднеющимися на втором плане знаменитым Софийским собором и его колокольней, очень радушно приняла в свои объятия персонажей древней и вечной истории о любви и ненависти. Всего за восемь дней было показано 18 спектаклей, из них 12 – конкурсных. Было бы, наверное, неразумно в небольшой статье пробежаться «галопом» по каждому из них. Поэтому расскажу только о некоторых, задевших за живое, надолго поселившихся в памяти.
Открылся фестиваль спектаклем, в котором история преломилась гротеском фольклорного сознания – это мистерия-буфф «Царь Максимилиан» в постановке Московского театра им. М.Н. Ермоловой. Многочисленные народные варианты этой пьесы были обработаны и отлиты в литературную форму Алексеем Ремизовым, чей труд и положен в основу спектакля (постановщик – Борис Морозов). Трагедия, в которой угадываются реальные исторические события (казнь Петром I своего сына Алексея), подана в спектакле в виде клоунады и фарса, но сама трагедия не становится от этого менее глубокой. И здесь заслуга и постановщика, сумевшего создать исключительно богатый нюансами, аллюзиями, реминисценциями спектакль, и великолепного артиста, исполнителя роли Максимилиана, Владимира Андреева, грустные глаза которого, резко контрастировавшие с клоунским облачением и гримом, все время придавали особое измерение и образу и спектаклю в целом. Именно с ним перекликались монологи Могильщика (засл. арт. России Лев Борисов), тихие, лишенные клоунады, пропитанные искренней болью за страну (они заимствованы из эссе Ремизова «Огненная Россия»). Шли они под звон колоколов Софийского собора, и первый из этих монологов произвел неотразимое впечатление. Во второй и особенно в третий раз это впечатление было не таким сильным – возможно, этот прием достаточно было бы использовать только однажды – в самом конце спектакля. И – уж коль скоро была сделана эта замечательная находка – использование «живого» колокола, то нужно было снять звучащую в это же время в записи музыку: она выглядела в этом случае лишней, не нужной.
Еще не успев «остыть» от впечатления, оставшегося от этой замечательной мистерии, зрители были ошеломлены чуть ли не в еще большей степени спектаклем тоже московского театра «Мастерская П. Фоменко» «Семейное счастие», поставленного Петром Фоменко по ранней повести Л.H. Толстого. И вот ведь что поразительно – язык этой повести, перенесенной на театральные подмостки, невероятно тяжел для сцены, труден для произношения вслух, и, однако постановщик и актеры сумели его подать таким образом, что он сам по себе стал удивительно музыкальным, естественным. Этот спектакль – еще одна древняя и вечная история о том, как, говоря словами А.П. Чехова, «два человека полюбили друг друга, поженились и были несчастливы». Истинным фейерверком воспринималось исполнение Ксенией Кутеповой роли главной героини, Маши. Порхающая невесомость Маши-девушки и скованность душевной тяжестью ее же – жены и матери – переданы с обезоруживающей подлинностью, искренностью, убедительностью. Но главная заслуга постановщика, как кажется, заключается в парадоксальном соединении безупречного перевоплощения, достигнутого артистами, с подчеркнутой театральностью – т.е. с великолепно поставленными сценами, насыщенными гротеском и условностью (особенно в этом смысле впечатлил музыкальный капустник – пение с аккомпанементом в два рояля, причем, роль второго сводилась к повторению в нужное время простенького пассажа). Сложнейшую пьесу Л. Пиранделло «Генрих IV» поставил Ульяновский театр драмы (режиссер – нар. арт. России Ю. Копылов). Впечатляющая сценография спектакля, но, главным образом, мощная, захватывающая поистине стихийной энергетикой игра актера Бориса Александрова обеспечили этой драме бесспорный успех. Здесь история говорит голосом безумца, вообразившего себя человеком совершенно другой эпохи, но сумевшего, в итоге, гораздо в большей степени осознать реальность, чем окружающие его персонажи с одномерным мышлением. Уже не один, а три персонажа, держали зрителей в напряжении на спектакле Вологодского драматического театра «Кого-то нет, кого-то жаль» по пьесе С. Коковкина (постановка В. Бартосика и А. Шерстнева). Это – искренняя, как бабочка на огонь, бросающаяся навстречу любви юная Устинья (Наталья Абашидзе), которая, однако, категорически не согласна на суррогат чувства, и находит она эту любовь в лице скомороха, непонятно каким образом прорывающегося из века семнадцатого в реальность века двадцатого. И это сам скоморох Яшка (Игорь Рудинский), шатун и ёрник, но для которого любовь тоже становится монетой неразменной. А третьим «персонажем» оказывается музыка Дины Бортник, которая тонко и деликатно вписывается в общую атмосферу спектакля и которая, подобно главным героям, отмечена талантом, искренностью и подлинностью. «Человек из Ламанчи», поставленный тоже вологодским Театром для детей и молодежи, захватил прекрасным актерским ансамблем. Все роли – и большие и маленькие, от Дон Кихота и до эпизодически появившегося цирюльника – прорисованы постановщиком Борисом Гранатовым и артистами с ювелирной точностью, исполнены ярко и темпераментно. Поэтому спектакль о блуждающем по историческим дорогам (и отнюдь не только Испании) Рыцаре Печального Образа воспринимался блистательным фейерверком – многокрасочным и одновременно с четкими очертаниями.
Совершенно особое и поистине ошеломляющее впечатление оставил спектакль Театра «У Никитских ворот» «Песни нашей коммуналки» (постановщик засл. деятель искусств России Марк Розовский). Казалось бы, что можно выжать из обычного монтажа трех десятков песен? А на сцене песнями говорила История. Весь быт изначально противоестественной как тюремная камера, но ставшей родной для миллионов наших соотечественников коммунальной квартиры, тот быт, которым были насыщены многие десятилетия – предвоенные, военные и послевоенные, – весь он как бы прошел перед глазами, воплотившись в таких узнаваемых, до боли знакомых образах. Образах песен, и их носителей – артистов Театра Розовского.
Так во все дни фестиваля разными голосами с нами говорила История.