Для меня безделье – худшая мука… Напряженное размышление на интересную тему – это такая же роскошь, как роскошь человеческого общения.
Морис Бонфельд
Наталия Серова
Памяти Мориса Бонфельда
Культура вологодской земли понесла невосполнимую утрату. Ушел из жизни известнейший российский музыковед, композитор, профессор Вологодского педагогического университета Морис Шлемович Бонфельд.
С «Красным Севером» его связывали многие годы совместной творческой работы. Рецензии на концерты, музыкальные обозрения, выходившие из-под пера этого строгого и компетентного музыкального обозревателя, были весьма востребованными материалами, которые читали все. На них ссылались в спорах, их цитировали с кафедр, их просто запоминали наизусть.
Во времена его наибольшей активности в печати не раз доводилось обнаруживать удивительную вещь: языком его статей, скрытыми фразами из них говорили и музыканты, и любители, когда пытались формулировать свои впечатления о музыке. Не секрет, что музыка, открытая всем, очень сложна для истолкования. Было приятно сознавать, что Морис Бонфельд и «Красный Север» научили вологжан понимать и толковать её.
Он был трудным автором, работа с которым доставляла проблемы и дарила настоящую радость. Газета просила своего музыкального обозревателя быть подемократичнее, писать попроще «без мажоров и миноров». Он был категорически не согласен с таким подходом, считая своих читателей людьми образованными и музыке преданными. Он хотел и писал на уровне исполняемой музыки и не желал опускаться до низкого уровня любителей попсы. В сущности, он всегда поднимал свою аудиторию до высоты своего понимания музыки и жизни.
Морис был фантастически работоспособным и деятельным человеком, погруженным в музыку 24 часа в сутки. Он знал о ней всё и щедро делился со всеми своими знаниями. Он очень остро ощущал скукоживающееся пространство для настоящей музыки в реальной жизни и делал всё, чтобы его расширить. Он мог сказать вдохновенное слово перед аудиторией сложного по программе концерта, собрать со всей России самых интересных и авторитетных музыкальных деятелей на научную конференцию в Вологде. Он собрал большую и неоднозначно встреченную книгу об областной филармонии и начал вплотную заниматься творческим наследием Валерия Гаврилина. Он многое начинал и поразительно много успел за свою короткую рабочую и творческую жизнь.
На гражданской панихиде в университете о нем говорили как о просветителе, о явлении в культуре не только российской, но и в мировой музыкальной культуре. Свидетельство тому – многочисленные телеграммы отовсюду: из Германии, Австралии, Южной Африки... Потеря оказалась огромной и действительно невосполнимой. Горюя об уходе давнего автора, любимого собеседника, неутомимого работника, не могла избавиться от непонятно почему воспринимаемого как похвала слова «неудобный». Потом поняла: он был жрецом настоящего знания и высочайшего профессионализма. Его планки всегда были высоки, и он ни при каких обстоятельствах не соглашался на их снижение, адаптацию «к тяжелым условиям нашей жизни». Он работал так, что обрел имя мирового звучания в музыковедении, признаваясь при этом, что это стало возможным только благодаря Вологде: живи Бонфельд в другом месте, вряд ли сумел бы сделать столько. Наверное, это были слова любви городу, ставшему родным, от очень сдержанного человека. Он состоялся бы везде.
Его особая роль в Вологде состояла в том, что он не давал её культурному пространству погрузиться в спячку. Он обозначал тот высокий уровень, на котором может работать любой профессионал и олицетворял его личным примером.
В скорбные часы прощания много говорилось о сохранении его наследия. Среди прочих важных вещей – это чувство того самого неудобства не соответствовать требованиям времени и профессии, которое он вызывал своей работой, своей активностью, своей, такой модной сейчас, фантастической креативностью. Работать много, качественно, с полной отдачей всех сил, наверное, пожелал бы нам так обидно рано ушедший от нас Морис Бонфельд.