Выдающиеся люди Вологодского края

Очерк о священнике Иоанне Верюжском - авторе книги «Исторические сказания о жизни святых, подвизавшихся в Вологодской епархии...»

1

Вологодский край издавна зовётся Северной Фиваидой. Это название, данное Вологодчине во времена незапамятные, живо в среде людей православных и поныне. Так, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II после хиротонии 10 апреля 1993 г. епископа Вологодского и Великоустюжского Максимилиана в своём напутственном слове нарёк его епископом Северной Фиваиды (1).

Действительно, земля Вологодская, подобно древней Фиваиде Египетской, преизобильно украшена именами святых угодников Божиих. Около восьмидесяти имён образуют Собор Вологодских святых, как всероссийски прославленных, так и местночтимых. В сем славном сонме есть мученики и преподобные, юродивые и блаженные. Происхождением были они из княжеских и боярских семейств, из купцов и простых крестьян-землепашцев, но все они, как поётся в тропаре Вологодским святым «крест Христов от юности своея на рамена вземше, усердно Тому последовали есте», житием своим прославили Христа, веру христианскую, озарили её светом наш северный край. Кто из русских людей не знает имён Димитрия Прилуцкого и Прокопия Устюжского, Дионисия и Амфилохия Глушицких, Галактиона Вологодского, Феодосия Тотемского и многих других?!

Но подвизались на Вологодской земле и люди, не прославленные в лике святых, однако тоже несшие свой тяжкий житейский крест, пожившие жизнью праведной, много потрудившиеся на пользу родной Православной Церкви и своего Отечества, оставившие после себя благие плоды, над которыми бессильно даже всепобеждающее время.

Несколько лет назад Православным Свято-Тихоновским богословским институтом была переиздана прекрасная душеполезная книга «Исторические сказания о жизни святых, подвизавшихся в Вологодской епархии, прославляемых всею Церковью и местночтимых». Первое её издание вышло более ста лет назад. За прошедшие десятилетия она стала редкостью, сохранившись в единичных экземплярах. Усилиями добрых людей она возвращена к жизни, возвращено к жизни имя её автора - священника Иоанна Верюжского, о жизненном пути которого до последнего времени не было ничего известно, кроме некролога в «Вологодских епархиальных ведомостях».

Эта статья - первый краткий опыт его биографии.

2

Будущий агиограф или - по-русски - святописец угодников Божиих в стороне Вологодской просиявших, родился 5 мая 1820 г. в семье дьячка Введенской церкви Вельского уезда Вологодской губернии (ныне Архангельская область) Петра Верюжского. Фамилия семьи получила название от речки Верюги, протекающей здесь.

Место рождения о. Иоанна было необычным, некогда тут подвизался прп. Прокопий Усьянский, честные мощи которого «земля издаде» (3) во второй половине XVII века, после чего началось его местное почитание.

Вот как пишет сам о. Иоанн о своей родине: «Редко можно встретить на севере такую прекрасную и очаровательную местность, как «у Праведного». Тут природа постаралась превзойти саму себя и на небольшом пространстве раскинула все свои красы, как бы для того, чтобы и само место вечного покоя праведника соответствовало красоте души его... Большая река Усья, с красивым островком и стаями плещущихся на поверхности её речных птиц, тихо катит свои воды с востока на запад... С правой стороны две речки, в полуверсте одна от другой впадающие в Усью, образуют меж собой ровный, испещрённый цветами луг. Две церкви, высокая шатровая, деревянная и белеющаяся каменная, красивой архитектуры, стоят на уступе высокой горы, к лугу круто обрывающейся в виде отвесной стены. Высоко над церквями, на самой вершине горы, виднеется небольшая деревня, огни коей в ночное время издалека кажутся звёздами. Внизу, под горою, по берегу извилистой речки стоят дома церковнослужителей, утопающие в густой листве рябин и черёмух. Дорога проходит по самому берегу Усьи и далеко, за несколько вёрст не доходя до села, видим с неё сияющие главы и кресты церквей».

Благодатное соседство мощей святого угодника, частое присутствие на богослужениях рядом с отцом, красота родной природы, живой ясный ум и богатое воображение, любовь к книгам, чутьё к слову, как к величавым красотам церковно-славянского языка, так и ёмкой, энергичной простоте языка литературного, - эти и другие, неизвестные нам причины рано развили мальчика, его блестящие способности, благодаря которым впоследствии он всегда успешно учился, затем достойно священствовал и стал, наконец, духовным писателем.

Ваня рано осиротел. С детства ему пришлось узнать нужду и лишения. В годичной ведомости Вельского духовного училища за 1832 год он числится как «умершего дьячка Петра Стефанова сын» (5).

Ещё будучи мальчиком, когда детям так свойственны по их возрасту шалости и проказы, он учится старательно, отличается примерным поведением, как из любви к учёбе, так и потому, что ожидать чьей- либо поддержки ему не приходилось, рассчитывать нужно было лишь на самого себя. В ведомостях Вельского духовного училища против его фамилии всегда стоят следующие пометы: способностей и успехов - очень хороших, поведения - кроткого или очень хорошего (6).

Этот жизненный крест, что определил ему Господь, - нищету, каждодневный труд над собой, борьбу с невзгодами - он будет нести всю жизнь. И нести не сломившись, не ропща, претерпевая горе и беды, которые едва ли оказались бы под силу человеку заурядному. Помогала ему в этом пламенная, истовая вера и то стойкое, свойственное лишь корневым русским людям, всё преодолевающее терпение.

В 1836 году, закончив училище, Иван Верюжский четырнадцатилетним подростком приезжает в губернский город Вологду и поступает в духовную семинарию. Вологодская семинария, имевшая к этому моменту почти вековую историю, была одним из крупнейших учебных заведений Севера. В разное время её закончили М.Я. Мудров, первый в России доктор медицины; П.И. Савваитов, историк-краевед, археограф; крупные богословы Н.Н. Глубоковский и Н.П. Малиновский; выдающийся проповедник протоиерей В.И. Нордов; поэт В.И. Красов; краевед B.C. Жиряев. Имена можно было бы перечислять и перечислять, но это не входит в задачу статьи, для нас важно то, что, поступив в семинарию, Ваня Верюжский почувствовал резкую разницу между уровнем преподавания в Вельском училище и семинарии и, конечно же, в требованиях к ученикам.

Да и сам губернский город произвёл на вчерашнего деревенского паренька сильное впечатление. Величественный, огромный Софийский собор, панорама храмов на берегу реки Вологды, на котором находилось и здание семинарии, площади и улицы, бульвары, множество людей поразили его. Воздух города, казалось, дышал историей. Всё здесь было овеяно именами бывавших в городе Иоанна Грозного и Петра Первого, легендами Смутного времени и эпохой Отечественной войны 1812 г., когда вывезенные святыни Московских Кремлёвских соборов и Троице-Сергиевой лавры, хранились в Спасо-Прилуцком монастыре. А всего за двенадцать лет до приезда Вани в Вологду город посетил Император Александр I, слова которого - «Всё, Мною виденное в Вологде, далеко превзошло Моё ожидание» - золотыми буквами были высечены на мемориальной доске в здании Дворянского собрания.

Свято-Духов монастырь в Вологде

Сенная плошадь в Вологде. Гравюра XIX века

Однако пока молодому семинаристу было не до городских красот и легенд. Программа обучения в семинарии была очень насыщенной: риторика, поэзия, церковное красноречие, всеобщая история, философия, математика, история Библейская, катехизис, богословие: Догматическое, Полемическое, Практическое, Пастырское, история Церквей, археология, каноническое право, патристика, изъяснение Священного Писания, чтение и изъяснение отцов Греческих и Латинских, греческий, латинский и немецкий языки (7).

По большинству предметов Иван Верюжский находился в числе первых учеников. Система оценок знаний в те времена отличалась от нынче принятой, выражаясь не в баллах, а описательно. Оценке «пять», как правило, соответствовали выражения: успехов отлично-хороших, очень хороших, препохвальных, прилежания ревностного, примерно-ревностного, постоянно-ревностного, честного (8). Заметим, кстати, выражение «успехов отчасти не худых» означало «единицу».

Вот выдержка из документа той поры:

«Правление Вологодской семинарии 5 июля 1836 г. в присутствии наставников произвело устное испытание учеников в знании всех предметов. На сем испытании... отличились ученики... в знании немецкого языка: Иван Верюжский... Определено: имена учеников, оказавших лучшие перед прочими успехи в учении, вписать по надлежащему в книгу успехов» (9).

Встречается его фамилия и в нравственных ведомостях об учениках ВДС. В них он постоянно заслуживает одобрения «скромностью или скромностью и прилежанием» (10).

Но и здесь его преследует нужда. Самый ранний документ, относящийся к учёбе Ивана Верюжского в семинарии, говорит о его бедности. Перед началом второго года, вернувшись после каникул в Вологду, он подаёт в Правление семинарии покорнейшее прошение:

«Хотя я по определению начальства Вологодской семинарии и пользуюсь 50-ю рублями в год, но оных денег по нынешней дороговизне хлеба для меня недостаточно. Поелику вотчим мой, по своей бедности и по далёкому расстоянию, мне никакого пособия доставить не может, а по сему Вологодское семинарское правление всепокорнейше прошу вникнуть в крайнюю бедность мою, принять меня на казённое содержание или назначить достаточное денежное пособие и тем самым доставить способ к продолжению моего учения. К сему прошению Вологодской семинарии низшего отделения ученик Иван Верюжский руку приложил. 16 сентября 1837 г.»

Согласно резолюции на прошении «за хорошие успехи» денежное содержание было увеличено до 80 рублей в год (11).

Много ли 80 рублей в год для молодого юноши? В эту сумму входила и оплата за проживание, расходы на питание, покупка одежды и обуви, письменных принадлежностей, а ведь иногда хотелось и полакомиться, побаловать себя. В таких условиях жесточайшей самодисциплины, самоограничения приходилось учиться и жить будущему духовному писателю. В этих обстоятельствах закалялась воля, вырабатывалась самостоятельность суждений и поступков.

Несомненно, годы учения в Вологде, несмотря на нужду и лишения, много дали любознательному, даровитому юноше. Без той солидной богословской и культурно-исторической подготовки, полученной им в ВДС, вряд ли он смог бы стать тем, кем мы знаем его сейчас. Врождённое в Ване чувство любви к старине, к церковной истории, к житиям святых в Вологде оформилось сознательно, получило чёткие границы того чувства, которое называется русским патриотизмом. Здесь он воспитался не только как священник, но и как гражданин.

В те времена жизнь русского человека разительно отличалась от нынешней жизни. Пронизанная воспоминаниями прошлого, когда в семье, в училищах, в семинариях, в гимназиях человек не только впервые узнавал, но и вновь и вновь слышал о славных князьях и святых угодниках, созидавших российскую державу, о победах русского оружия, о государственных мужах, для которых честь и слава Отечества были выше личной чести и славы, - эта жизнь воспитывала в человеке чувство гордости за свою Родину, развивала и образовывала совершенно иных людей, каких мы видим сейчас вокруг себя (да что греха таить, и сами недавно такими же стали).

Это чувство истории о. Иоанн так выразит в предисловии к своей книге: «Мы должны дорожить и стараться сохранить и передать потомству хотя то немногое, что уцелело от руки времени и дошло до нас. Это святой долг и непременная обязанность наша как пред святыми угодниками страны нашей, так и пред детьми и потомками нашими» (12).

Промелькнули годы учения, пусть трудные, но всё же радостные и незабываемые, как незабываемы для каждого человека годы его юности. За порогом семинарии его ожидала самостоятельная жизнь.

Закончив семинарию по первому разряду со званием студента, 24 сентября 1842 г. Иван Верюжский был рукоположен епископом Иринархом во иерея и направлен в родной уезд сверхштатным священником к церкви Рождества Христова в с. Шадрино. Началось его пастырское служение, к которому он готовился с детства и которое длилось без малого почти 60 лет. За годы пребывания на своём первом приходе он присоединил к Православию два лица иноверческого вероисповедания (должно быть, язычников, которые ещё встречались в этом глухом углу), преподавал в Шадринском сельском училище. Здесь родилась у него старшая дочь Екатерина и сыновья Иннокентий и Димитрий. В 1848 г. по жалобе прихожан его переводят к Богоявленской Пожемской церкви того же уезда. На новом месте его семья увеличивается ещё на четверо детей, и здесь же его постигает первая скорбная утрата (а сколько их будет впереди!) - умирает жена. Он остаётся один с семерыми детьми. Старшей дочери 14 лет, младшая ещё совсем малютка. Материальные условия крайне тяжёлые, заботы о семье, об элементарных условиях человеческого существования не оставляют о. Иоанна ни на день.

В этом приходе на пастырском попечении о. Иоанна находилось 10 деревень (202 двора, 657 душ мужского и 732 души женского пола). Самая дальняя деревня отстояла от приходской церкви на десять верст, туда нужно было добираться на лошади.

У нас много написано о героических земских врачах второй половины XIX века, спешивших в любую погоду, в любое время суток к больному в сельской глубинке, но до сих пор не сказано тёплого слова о сельских священниках той поры, когда земских врачей ещё не было и в помине. А ведь именно они тряслись на телеге в осеннюю непогодь, летели на санях в лютый мороз напутствовать умирающего, спешили к роженице окрестить младенца, спешили туда, где ждали от них слов утешения, вразумления и любви.

Земский врач получал жалованье, а о. Иоанн, почти всю жизнь пробывавший сверхштатным священником, существовал на плату за совершение треб, да на приношения прихожан.

Согласно клировым ведомостям Богоявленской Пежемской церкви жалованья на один штат (о. Иоанн, повторяем, в него не входил) полагалось 258 рублей. Кружечный сбор за год насчитывал 420 рублей. Кроме того, собиралось руги (приношения от крестьян): 5 четвертей ржи - 1050 кг, 2 четверти ячменя - 420 кг, 3 пуда пшеницы - 48 кг, на Петровщину 2 пуда 20 фунтов коровьего масла - 40 кг и 1500 яиц. На Пасху за недостатком пахотной земли у духовенства собиралось печёного 60 пудов - 960 кг, а также Никольские хлебы 20 пудов - 320 кг (13). Кажется, не так и мало, цифры-то какие большие, но если мы (вдруг!) узнаём, что духовенства на приходе вместе с детьми и сиротствующими было 52 человека, и поделим четверти ржи на 52 рта, то цифры уже большими не покажутся. Существовали в основном за счёт своего хозяйства, тянулись, считали каждую копейку. И хотя имели священно-церковнослужители 4 лошади, 28 коров и 8 овец, жили, конечно, тяжело и бедно. Так и пишется в клировой ведомости: «Содержание священно-церковнослужителей не совсем достаточно» (14). По системе семинарских оценок знаний это, видимо, что-то между «двойкой» и «единицей».

А о. Иоанн, обременённый семьёй, по-прежнему, помимо священнического служения, занимается миссионерством, и в этом приходе присоединяет к Православию двух лиц иноверческого исповедания, ведёт и здесь преподавательскую деятельность. Его кипучая, богатая натура ищет своего разностороннего применения, что вовсе не означает, что он пренебрегает или халатно относится к своим прямым иерейским обязанностям. Разными благочинными за несколько лет он аттестуется с самой лучшей стороны: «Поведения совершенно трезвого и честного, поведения отличного, поведения хорошего, постоянно трезвого и назидательного» (15).

А Господь опять посещает его, как Иова Многострадального, тяжким испытанием - умирает старшая дочь. За этим ударом следует другой - на него подана в Консисторию жалоба, приехала комиссия, начинается разбирательство.

Строго следуя исторической правде, нельзя уклониться от этих фактов (это уже вторая жалоба прихожан на о. Иоанна), сделать вид, что их не было. Но нельзя и преувеличивать их, придавать им большее значение, чем они того заслуживают. Вообще, в отношении человека, совершившего великое дело, обыватели бывают особенно придирчивы, следят за каждым его шагом, дотошно выискивая и смакуя мельчайшие оплошности и недостатки. А насколько важнее постараться вникнуть в душу этого человека, попробовать понять его, оправдать, а не осудить, постараться полюбить, а не развенчать.

В жалобе прихожан (больше похожей на донос) упоминаются события десятилетней давности, о которых большинство свидетелей не помнят. Свидетели путаются и отказываются от своих показаний. Два основных пункта жалобы заключаются в том, что о. Иоанн промедлил окрестить младенца и тот умер некрещёным, а также совершил погребение умершей крестьянки, не напутствовав её перед смертью. Возглавлявший комиссию по расследованию жалобы священник из Вельска о. Дмитрий Пахолков указал в своём особом мнении, что никем вполне не доказано, что нарушения эти произошли по вине священника Верюжского, что главная причина доноса и вообще настроений на приходе состоят в интриге настоятеля церкви священника Глеба Пыляева против о. Иоанна, тогда как сам отец настоятель «ныне состоит под судом за пристрастие к горячим напиткам и за исправление треб в нетрезвом виде» (16). Кроме того, о. Глеб Пыляев за год произнёс 5 проповедей, а о. Иоанн - 50, хотя, как сверхштатный, не обязан был делать этого.

Однако о. Дмитрий Пахолков указал, чтобы о. Иоанн «при вразумлении прихожан не употреблял горячего тона» (17).

Прихожане и сами говорят о «громогласном голосе» о. Иоанна, о его горячем, беспокойном характере (18).

В чём же заключалась его беспокойность, горячность? Конечно, не в какой-то его природной злобности или даже жестокости, а именно горячности в вере. Человек выдающихся способностей, высокого уровня образования и духовной жизни, он стремится окружающих подтянуть до своего уровня, расшевелить их, заставить исполнять долг христианина. О. Иоанн признаётся, что не допустил к исповеди и причастию одного прихожанина за его слабую к сему Таинству подготовку, что требует при крещении от восприемников знания Символа веры (очевидно, раньше от них этого не требовали), а за незнание обличает их (19). Но, видимо, по своему темпераменту обличает их тоном «неприличным кротости пастырской», так что прихожане принимают «вразумления и обличения за грубую брань» (20). То есть способ вразумления не вполне соответствует его благой цели.

К тому же мы подчас смотрим на деревню как на идиллически-патриархальную раскрашенную картинку, а ведь среди крестьян были богатеи, требовавшие к себе особого отношения от священника, хотевшие подчинить его себе. О. Иоанн, понимая высоту своего священнического сана, не желал угодничать, подклонить им свою выю, за что и навлёк на себя их вражду. О. Иоанн в письме правящему архиерею прямо указывает на это как на главную причину доноса.

Разобрав жалобу прихожан, комиссия вынесла решение: «О. Иоанна Верюжского по окончании сельских работ (жалоба рассматривалась в июне) послать в Вельский собор на усмотрение в поведении через настоятеля собора... сроком на один месяц» (21). О. Дмитрий Пахолков не подписал решения комиссии, представив своё особое мнение.

Невозможно без волнения и слёз читать письмо о. Иоанна епископу Христофору с мольбой о снятии наказания:

«Припадая к стопам Вашего Преосвященства униженнейше и покорнейше прошу своею отеческою и Архипастырскою властью избавить меня от наложенного на меня наказания. Не говорю о том, справедливо ли оно, - только прошу обратить внимание на то, сколько для меня тяжело оно будет во всех отношениях... Квартира и содержание моё в городе в продолжение месяца слишком для меня обременительны. Там надобно каждый день носить рясу, а я щеголяю ещё в той, которая была делана мне ко дню посвящения в 1842 году (прошло 23 года! - Р.Б.) и третьего сына не представляю в училище единственно потому, что нет средств. Консистория в указе своём, в случае моего неисправления, угрожает перевести меня на худшее место. Но какое ещё может быть хуже мною занимаемого? Как сверхштатный, не получая жалованья, я уже другой год не получаю хлебных доходов, следующих мне по закону. Как родитель, наконец, я не могу бросить и оставить без своего надзора и попечения моих детей - сирот, мальчика и трёх дочерей...

Преосвященнейший Владыко! Простите моей дерзости, что осмеливаюсь утруждать Вас, и как бы не повиноваться решению Вами утверждённому. Чаша горестей моих и без того полная, ныне ещё добавилась смертию старшей замужней дочери, родами скончавшейся. Я и так едва стою и не падаю под тяжестью моего бремени. Чтобы не впасть в отчаяние и совершенно не почернеть, одна надежда на Вас, моего Отца и Архипастыря. Не подаст отец сыну вместо хлеба камени.

Вашего Преосвященства... усерднейший и нижайший послушник... священник Иоанн Верюжский. 1 января 1865 г.» (22).

Епископ Христофор внял мольбе, в г. Вельск о. Иоанна не послали, но уже долее служить с о. Глебом Пыляевым стало невозможно, и о. Иоанн переводится к Троицкой Верхнетотемской церкви Сольвычегодского уезда. Прослужил он тут недолго. Меньше чем через год в его жизни происходит, пожалуй, самая решающая перемена.

После прочтения пробных лекций (такая соревновательная практика была обычной в русских учебных заведениях той поры) он занимает первое место среди трёх соискателей учительской должности и 18 сентября 1868 г. утверждается в должности наставника Вологодского духовного училища. До того времени о. Иоанн занимался учительством больше по собственному желанию (ему за это не платили), то теперь он становится профессиональным преподавателем. В должности учителя он, наконец-то, получает твёрдое жалованье, будучи избавлен от необходимости добывать себе и детям пропитание продовольственными приношениями прихожан (что иногда бывало унизительным). В первые два года работы в ВДУ он не имеет никаких замечаний и, судя по журналам заседаний правления училища, считается одним из лучших преподавателей.

Чтобы лучше почувствовать внутреннюю атмосферу духовного училища того времени, приведём выдержки из двух документов.

Из правил поведения в ВДУ:

«1. Ученики духовного училища прежде всего должны знать и содержать в памяти, что они приготовляются на служение Богу и святой Церкви Его. <...>

8. Ученики должны быть всегда честны, правдивы, откровенны, почтительны и благопокорливы своим начальникам и наставникам; не оказывать перед ними невежливости ни в голосе, ни в движениях, а тем паче грубыми словами, на предлагаемые вопросы должен отвечать почтительно и стоя» (23).

А вот как должны преподаватели обращаться с учениками:

«Постановлением училищного Правления.. . определено употреблять против ленивых и нерадивых учеников следующие меры:

а) действовать внушениями на нежное в детях чувство совести, возбуждать в них стыд и отвращение к лености и последствиям ея;

б) лишать места в классе и отсылать к дверям <...>

д) лишать полного казённого содержания или денежного пособия.

Меры к прекращению излишней резвости и шалостей (должны быть) употребляемы большей частью предупредительные и кроткие, а именно: внушения ученикам правил приличия и взаимного дружеского обхождения» (24).

Как эти добрые, сердечные слова, проникнутые уважением и любовью к учащимся и учащим, отличаются от «Очерков бурсы» Помяловского, которые на протяжении десятилетий служили образчиком нравов в русских духовных школах.

В годы работы в училище о. Иоанн начинает целенаправленно работать над главной книгой своей жизни. В Вологде, центре не только епархиальной, но и умственной жизни губернии заниматься этим было, конечно, несравнимо удобнее, чем находясь на отдалённом, окраинном приходе. С 1865 г. в городе выходят «Вологодские епархиальные ведомости», редактируемые основоположником вологодского краеведения Н.И. Суворовым. В Ведомостях наряду с чисто церковными, епархиальными сообщениями публикуются материалы по истории Вологодской епархии, храмов и монастырей. Печатаются заметки и статьи по краеведческой тематике и в «Вологодских губернских ведомостях». Поэтому не трудно предположить, что если бы, по стечению обстоятельств, о. Иоанн не оказался в Вологде, «Исторические сказания...» не были бы написаны. Во всяком случае, до его переезда в Вологду неизвестно ни одной его публикации, они появляются лишь в вологодский период его жизни.

Через два года службы в ВДУ он получил почти двойную прибавку в жалованье, нередко произносит проповеди за архиерейским богослужением, награждается набедренником за добрую и честную службу, получает признательность Владыки за труды по обревизованию приходно-расходных книг, аттестуется Правлением ВДУ как «проходящий должность при весьма хорошем поведении и с особенной ревностью, исправностью и пользой для училища» (25). И в это же время епископ Палладий не утверждает Постановления педагогического собрания об объявлении о. Иоанну благодарности с внесением в послужной список, «по причине резкого и сурового обращения о. Иоанна с мальчиками-учениками» (26).

В чём же дело? С одной стороны - одобрение и всемерное поощрение его деятельности, а с другой - отзыв отрицательный.

Заметим, что в те годы преподавателя чаще именовали «наставником», нежели «учителем». При синонимичности этих слов есть между ними чуть заметное, почти неуловимое различие. Научить, натаскать (выдрессировать) можно и бессловесное животное, а наставить (на путь истинный) возможно лишь человека. Научить - значит передать свои знания, а наставить - поделиться с обучаемыми не только знаниями, но и своим опытом, передать ему частицу своей души.

Вероятно, о. Иоанну недоставало как раз этой тонкости, он умел учить, но не умел наставлять. Есть такой тип людей - учёного-книжника, исследователя, обладающего глубокими знаниями, но, к сожалению, не всегда способного передать их людям. Талант учёного, проповедника, писателя не сочетается у таких людей с даром терпеливого, чуткого педагога, искусного методиста. Годами упорной работы над собой, закалив свою волю, воспитав самих себя, беспощадно требовательные к себе, они переносят эту требовательность на окружающих, на учеников, забывая, что созидаемое годами, не может явиться готовым в одночасье. И в детской необязательности они склонны видеть леность, а повышенную подростковую возбудимость клеймить, как распущенность.

Богатой, но противоречивой натурой был о. Иоанн. Сложная, неординарная, необъяснимая с первого, поверхностного взгляда личность. Не зря уже современники называли его знаменитым. Широта дарований, острый ум, невероятное трудолюбие - и тут же порывистый, горячий и, случалось, несдержанный характер. Он мог обратиться к архиерею не только со смиренным письмом, но и сказать едкое, язвительное слово, хотя при всей горячности он никогда не выходил из рамок, за которыми начинаются бесчинство и разнузданность. Он всегда помнил о себе, что он - священник.

Через шесть лет после поступления в ВДУ о. Иоанн оставляет должность учителя, назначается приходским (увы, опять сверхштатным) священником.

Не перестают преследовать его житейские тяготы. Старший сын Иннокентий, кончивший в 1868 г. землемерно - таксаторский класс, не упоминается в числе его детей в формулярном списке за 1871 г. (в списке отмечались только живущие); в этом же списке чья-то рука вычеркнула карандашом имя дочери Александры, а в клировой ведомости Казанской церкви за 1872 г. нет имени сына Димитрия, учившегося в медико-хирургической академии.

Хотелось бы надеяться, что это ошибки писарей, заполнявших список и ведомости, да только трёх ошибок многовато.

О. Иоанн не порывает связей с ВДУ, избирается делегатом на училищный съезд, выставляет свою кандидатуру во время выборов в члены Правления училища и получает при голосовании 22 голоса «за» при 3 «против». Но епископ Феодосий не утверждает его избрание с резолюцией: «Священника Иоанна Верюжского по его характеру нахожу неудобным допустить к занятиям в училищном Правлении» (27).

Не исключено, что эта резолюция Владыки послужила причиной того, что приблизительно полгода спустя о. Иоанн увольняется из Введенской церкви г. Вологды, где он тогда служил, а затем и вовсе из Вологодской епархии.

Дальнейший его жизненный путь протекает за её пределами. Переведясь в Санкт-Петербургскую епархию, он поступает в братство Александро-Невской лавры, где постригается в монахи. Через несколько лет он назначен настоятелем Кирилло-Новоезерского монастыря. После 15 лет настоятельства в 1901 г. в сане архимандрита он возвратился в Александро - Невскую лавру, где пребывал на покое до кончины, последовавшей 1 января 1907 года. Погребён о. Иоанн на Никольском кладбище Лавры, могила сохранилась.

Завершилось земное странствие человека трудной судьбы, целиком отдавшего себя служению Богу, исполнению Его заповедей. Личные недостатки о. Иоанна не должны заслонять от нас высоты его жизненного, духовного подвига. В самом деле, не был он ни блудником, ни вором, ни хищником, кои Царствия Божия не наследуют (1 Кор. 6, 9 - 10), а мелкие слабости своего характера, от которых он сам по собственному признанию мучился, он искупил своей полной страданий жизнью, искупил своей книгой, которая будет жить вечно.

3

О вологодских святых писали также В.Мордвинов (Жития угодников Божиих в пределах Вологодской епархии почивающих, прославленных Церковно и местночтимых. - М. 1879. - 102 с) и Н.А. Коноплёв (Святые Вологодского края. М., 1895. - 131 с.), но книга о. Иоанна по замыслу, широте охвата материала и по литературному исполнению далеко оставляет их за собой, продолжая оставаться и ныне явлением церковной истории, нашей культуры.

Автор некролога об о. Иоанне так сказал о его книге: «Вся Вологодская епархия должна помнить его (о. Иоанна - Р.Б.) и чтить его память за его труд. Он сделал свой труд необходимым для церковной истории нашего края» (28). Добавим от себя - и для истории края вообще.

Никаких документов, связанных с работой о. Иоанна над «Историческими сказаниями...», не сохранилось. Об истории создания книги можно судить по скудным упоминаниям самого о. Иоанна в предисловии к ней, да кое-что вскользь упоминает автор некролога.

Книга создавалась по благословению Владыки Феодосия, управлявшего Вологодской епархией с 1873 г., а в свет она вышла в 1880 г., т. е. период работы над ней падает на эти шесть лет. Видимому этапу работы над книгой всегда предшествует более длительный скрытый этап: возникновение и созревание замысла, сбор материалов, обдумывание композиции книги и сама работа над текстом.

«Семечком», из которого произросло древо «Исторических сказаний...», вполне мог быть список Вологодских святых, который составил в свою бытность Вологодским епископом митрополит Евгений (Болховитинов), с минимальными сведениями о них. Развернуть эти сведения в обширные очерки на основе житий - таков мог быть ход мысли творческого человека.

Нелишне заметить, что когда о. Иоанн переехал в Вологду, епархию возглавлял епископ Павел (Доброхотов), известный духовный писатель, археолог, ценитель и собиратель древностей. Нельзя полностью исключить его (хотя бы косвенного) участия в зарождении книги.

Нельзя пренебречь и впечатлениями детства о. Иоанна, ибо они подготовили благодатную почву, на которую упало семя. Ещё ребёнком о. Иоанн был очевидцем исцеления бесноватого у мощей прп. Прокопия Усьянского. По рассказам отца и местных священнослужителей, духовный мир которых был и его миром, он мог знать о соединённом с многими трудностями и препонами процессе освидетельствования мощей святого угодника. Всё это западало в душу ребёнка, рождало в ней ещё смутное желание постараться узнать как можно больше о жизни святого, сберечь узнанное и поведать другим людям.

В творчестве всегда присутствует тайна, и сколько бы мы ни перебирали причин возникновения замысла книги, мы никогда их не узнаем. Да и это не нужно, иначе и тайна перестанет быть тайной.

Поставив перед собой цель написать книгу, о. Иоанн ездил по церквям и монастырям, собирал летописи, списки житий, другие отрывочные письменные источники, устные предания, сличал их, анализировал, переплавляя в глубине своего верующего, горящего любовью к отечественным святыням сердца. Будучи в то же время священником и преподавателем ВДУ, отягощенный заботами о семействе, он мог заниматься сбором материала и его обработкой, только жертвуя своим отдыхом и личным временем и, скорее всего, затрачивая на это личные средства. Его труд иначе как подвигом не назовёшь.

Всю книгу о. Иоанн написал собственноручно, не имея возможности пользоваться наёмным писцом. Ему могли помогать в переписке рукописи (так оно, очевидно, и было) младшие дочери. Таким образом, в создании книги участвовала вся семья о. Иоанна. Эта книга - безмолвный памятник семейству Верюжских.

Тысячи читателей узнали о вологодских святых из книги о. Иоанна. Учились подражать их житию и подвигам, укрепляясь в вере. Духовное значение книги неоспоримо.

Жития некоторых местночтимых и малоизвестных святых сохранились только в его книге. Устная традиция после 1917 года насильственно прервалась, тогда же были уничтожены многие письменные свидетельства. Следовательно, в отношении отдельных святых книга о. Иоанна! приобрела значение первоисточника.

Теперь должно сказать об «Исторических сказаниях...» как о произведении литературы.

Историей стилей светской литературы наука занималась и в дореволюционное, и в советское время. Классической работой в этой области до сих пор является книга академика В.В. Виноградова «Очерки по истории русского литературного языка XVI - XIX веков». Исследований о книгах, подобных книгам о. Иоанна Верюжского, у нас практически нет. Это серьёзный пробел филологической и богословской науки. В результате получается, что мы рвём единую русскую культуру на две части - светскую и церковную - тем самым противопоставляя одну другой. Ясно, что такое положение ненормально.

Жанр книги обозначен автором в заглавии - сказания. Название необычное, у читателя может возникнуть смысловая параллель со «сказкой». Следует пояснить: греческие аэды, скандинавские скальды и наши сказители, слагатели, передатчики былин «о делах давно минувших дней» - звенья одной цепи. Однако замысел автора раскрывается этим только отчасти. Сказы, сказания - произведения устной речи, позднее зафиксированные письменно. В книге о. Иоанна чувствуются разговорные, проповеднические интонации. Автор книги как бы произносит проповедь перед слушателями. Проповедь - это разновидность ораторской прозы.

Главная идея книги проста: собрание наиболее полных сведений о вологодских святых, объединение их в одну книгу, изложение их жизни доступным языком проповеди.

Проста и композиция книги - короткое предисловие, объясняющее предысторию создания книги, список святых святителя Евгения, тексты сказаний, послесловие и в конце алфавитный список для удобства читателя.

Сказания о жизни святых расположены в хронологическом порядке, тексты построены по житийному принципу: где возможно, повествуется о детстве святого, о его иноческих подвигах и кончине, а затем приводятся чудеса святого.

Одна их особенностей и достоинств книги такова: автор не стремится ничего усложнить, от читателя ожидается только благое расположение, автор поведёт его за собой.

К композиционным приёмам, призванным оживить внимание читателя, относятся разнообразные начала житий. Одинаковых начал почти нет. Сказание начинается то кратким историческим экскурсом, то картиной природы, то цитатой из древнего жития святого. Это говорит не только о литературном мастерстве автора, но и о том, что, имея в виду высокую цель - духовную, он не забывал и о занимательной стороне дела.

Приведу несколько отрывков из «Исторических сказаний»...

«В первой половине XIII века, во дни славы и могущества Новгорода, когда вольные его жители, обогащаемые выгодной торговлей с ганзейскими купцами, с уверенностью говорили: кто против Бога и Великого Новгорода? - в числе заморских, торговых гостей, приезжавших ежегодно во множестве, прибыл однажды в Новгород с богатым грузом немецкий купец Прокопий». (Сказание о Прокопии Устюжском, с. 61. Уберите дату и перед нами начало великолепного эпического сказа).

«Однажды праведный Прокопий устюжский поклонился в ноги трёхлетней девочке Марии и при этом воскликнул: «Вот идёт мать великого Стефана, епископа и учителя Пермского». Странными и несбыточными показались тогда слова святого Прокопия устюжанам». (Стефан Пермский, с. 131. Как энергично в данном случае о. Иоанн начинает повествование, сразу вводит читателя в действие).

«Великий угодник Божий и чудотворец святой Димитрий родился в начале XIV века в Переславле-Залесском от благочестивых и богатых родителей купеческого звания и под их бдительным присмотром провёл свои юношеские годы». (Димитрий Прилуцкий, с. 105. Казалось бы, вполне традиционное начало, но как гибко, мастерски построена фраза.)

Этому приёму о. Иоанн остаётся верен на протяжении всей книги. Так в самых последних сказаниях он старается с самого начала привлечь внимание читателя.

«Странным и непонятным для мира кажется образ жизни юродивых. Многие не только не видят в нём ничего хорошего, но находят ещё много неприличного, бесполезного и даже вредного. Тем не менее юродство есть самый высокий и самый трудный подвиг жизни: духовные и юродивые ради Христа являлись в православной Церкви, подавая пример веры и терпения, и своим буйством посрамляя мирское мудрование». (Максим Тотемский, с. 664. Здесь в качестве начала использовано рассуждение.)

Богата лексика о. Иоанна, те элементарные художественные средства, которые он применяет в своём труде. Разумеется, в его лексике много слов церковных, устойчивых словосочетаний, уже давно превратившихся в своего рода словесные блоки, без которых не обходится ни одна литературная постройка религиозного текста: угодники Божии; смиренный послушник; добрый старец: новоначальный инок, поставленный на свещнице Церкви; тщета мирских привязанностей; благоговейное безмолвие и т. п.

Есть прямые цитаты из Священного писания и их парафразы: восходил из силы в силу; как не может укрыться град, стоя на верху горы; искупленный яко злато в горниле и др.

О. Иоанн очень умело и дозированно пользуется церковной лексикой, она не является для него самоцелью, он, что называется, не пересаливает, как это бывает с неопытными авторами, которые до того, бывает, уснастят текст церковно-славянизмами и вдобавок так нашпигуют его цитатами из Ветхого и Нового Завета, Апостольских посланий и творений святых отцов, что продираешься сквозь эти дебри, мучительно думая: а что же, собственно, хотел сказать автор? Ничего подобного не наблюдается у о. Иоанна. Опытный проповедник и писатель, он во всём соблюдает меру. Рядом с церковной лексикой присутствует, не ослабляя её силы, а, наоборот, возвышаясь в соседстве с нею, лексика литературного языка той поры.

Прошедший основательную школу церковного красноречия в семинарии, о. Иоанн использует в своей книге различные ораторские стилистические фигуры: риторический вопрос, риторическое восклицание, риторическое обращение.

Столь же разнообразен, как и лексика, синтаксис о. Иоанна. Встречаются у него простые предложения, сложносочинённые и сложноподчинённые предложения, но предпочтение он отдаёт периодам, которые позволяют глубже развить мысль, создать развёрнутый запоминающийся образ. Мы не приводим здесь примеров, они очевидны, и заинтересованный читатель во множестве найдёт их в книге.

Оживляя повествование, о. Иоанн нередко вводит в него картины природы. Он предстаёт пред нами как тонкий наблюдатель, как человек созерцательного склада души, любящий прекрасное и умеющий выразить своё чувство.

«На Кубенском озере, неподалёку от северо-западного его берега, находится маленький остров, не имеющий даже и одной десятины пространства, называемый Каменным. Эта горсть земли, как будто для того и брошена природой в бурные волны озера на самом опасном месте, чтобы служить почти единственным удобным пристанищем для плавающих. Далеко виден Каменный со всех сторон Кубенского озера, его белеющиеся монастырские здания представляются как бы плавающими по гладкой поверхности воды, а возвышающиеся амфитеатром зеленеющие волнистые берега озера, с множеством на них сёл и деревень, красивых и высоких колоколен, дополняют картину и делают вид монастыря ещё прекраснее» (Преподобный Иоасаф Каменский, с. 299).

«Долго смотрел он на раскрывшуюся перед ним пустынную картину природы: пред ним извилисто протекала Глушица, на зеркальной поверхности которой отражались лучи заходящего солнца, лиственные деревья и кустарники окаймляли берега, на небольших луговых мысах, образуемых течением реки, зеленела высокая трава и пестрели цветы, наполняющие воздух своим ароматом, далее со всех сторон чернел дремучий лес... нигде не видно было следов человека, ни откуда не слышно было человеческого голоса, повсюду царствовало совершенное безмолвие» (Динсисий Глушицкий, с. 183.).

Но о. Иоанн владеет и приёмами экспрессивной прозы. Правда, их мало, ибо такова специфика книги.

«Вломившись в келью и не найдя в ней девицы, злодеи, подобно лютым зверям, бросились на святого отца, начали жестоко бить его и, схватив за цепь, волочить по земле, осыпая всяческими ругательствами и поражая мечами. Тяжки были побои, многочисленны и болезненны раны, которые они наносили преподобному, кровь омочила власяницу страдальца, но он, как твёрдый камень, всё терпеливо переносил и славил Бога» (Галактион Вологодский, с. 620).

Ещё пример:

«Между тем Стефан приказал сделать на Вычегде две проруби на льду и зажечь одну хижину, отдельно стоявшую от селения, и, когда пламя обняло её, он, помолившись Богу и благословив предстоящих, взял Пама за руку, чтобы по взаимному условию вместе идти в огонь. Тут только волхв увидел, что далеко зашёл в своих обманах и, оцепенев от страха, начал порываться назад. Напрасно звал и понуждал его Стефан, влача за одежду, чародей трепетал и просил его избавить от верной смерти» (Стефан Пермский, с. 152).

Любопытно сравнить эту живую, зримую картину с описанием этого эпизода, принадлежащим другому автору, в отличие от о. Иоанна всемирно известному.

«Тогда Стефан предлагает испытание огнём и водою: пройти сквозь костёр и броситься в прорубь. Волхв имел неосторожность согласиться. Но когда обложили уже огнём крайнюю хижину и святой взял за руку Пама, чтобы вместе идти на суд Божий, старый колдун не выдержал: «Аз не навыкох преобидети огонь и воду»; он предполагал, что Стефан научился этому особому виду колдовства у своего отца».

Сравнение явно не в пользу Г. Федотова (29).

А вот образец публицистической прозы о. Иоанна:

«Но не любовь и не усердие к распространению христианства, а жажда корысти и обогащения влекла новгородцев в дремучие леса севера - они были более носителями цивилизации и торговли, нежели Евангелия. Всеми силами стремясь к достижению материальных целей, новгородцы часто превосходили грубых язычников одной только смелостью и отвагой, ловкостью и опытностью в торговле, и мало отличались от них нравственностью и образом жизни» (Герасим Вологодский, с. 31).

Стиль о. Иоанна следует назвать высоким стилем, ибо о высоких предметах таким стилем и подобает писать. Однако, несмотря на некоторую приподнятость, автор не впадает в выспренность, в витиеватость, не увлекается, так называемым, плетением словес.

Риторические фигуры, перемежаемые цитатами из житий и Священного Писания, живые бытовые сцены, пейзажи, краткие исторические экскурсы, нравоучительные замечания не дают повествованию стать монотонным. Сама интонация повествования упругая, живая. Лучшие страницы «Исторических сказаний...» не устарели, и сейчас читаются как прекрасная русская проза.

Значение книги о. Иоанна велико в истории церковной культуры, в истории национальной культуры в целом. Но как это часто бывает, он был и остаётся фактически неизвестным русскому народу. Его имени нет в словаре Брокгауза и Ефрона, в котором не мало лиц нынче никому не интересных, он не упоминается в Полном Православном Богословском Энциклопедическом словаре, хотя в нём имя должно было стоять. Такое отношение к нему сохраняется и в наше время. В многотомном «Словаре русских писателей. 1800 - 1917 гг.», создателю одной из капитальных русских книг места не нашлось, тогда как поэту П.И. Вейнбергу, автору посредственного романса «Он был титулярный советник», посвящена статья.

Книга о. Иоанна имела более счастливую судьбу. Автора вскоре забыли, а книгу принялись читать, и не только читать, а растаскивать по разным изданиям, за редким исключением, не ссылаясь на автора. Об этом горько заметил автор его некролога: «Последующие пересказчики тщательно избегают указания на пособия, каким они пользуются, чтобы и про них сказали «будто и они пахали» (30).

К великому сожалению, не погнушались пойти по этому пути авторы-составители трёхтомника «Жития русских святых», выпущенного в 1908 - 1916 гг.

Только два примера, хотя их значительно больше.

Если в житии Максима Тотемского авторы ссылаются на о. Иоанна, то нижеследующие «совпадения» они ничем не объясняют.

Жития святых, сентябрь - октябрь, с. 257:

Архиепископ охотно дал благословение преподобному Филиппу, как ближайшему ученику прп. Дионисия и сверх того снабдил всем необходимым для освящения церкви: самого подвижника Владыка поставил игуменом новосозидаемой обители.

О. Иоанн, Филипп Рабангский, с. 217:

Владыка, узнавши прп. Филиппа как ближайшего ученика Дионисия... охотно дал своё благословение, снабдив всем необходимым для освящения церкви, а его самого поставил игуменом новой обители.

И самый поразительный пример. Этот же том, с. 326:

Подобно тому, как православная греческая церковь установила совокупное торжество трём великим святителям, - Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоустому - хотя они жили не в одно время и скончались в разных местах, так и древняя Пермская церковь...

О. Иоанн, Герасим, Питирим и Иона Пермские, с. 326:

Как православная греческая церковь установила совокупное торжество трём своим великим святителям, хотя они жили не в одно время и скончались в разных местах, так и древняя церковь пермская...

Но в те времена были и примеры иного рода. Укажем хотя бы на издание «Книга глаголемая. Описание русских святых». - М., 1888 (репринтное переиздание. - М., 1995), в которой добросовестно помещены все ссылки на книгу о. Иоанна. Есть упоминание о ней и в книге Г. Федотова «Святые древней Руси». - М., 1990, и в книге В.О. Ключевского «Древнерусские жития как исторический источник». - М., 1988.

Книга о. Иоанна живёт, она нужна людям. Всего же о. Иоанн написал и выпустил восемь книг. Последнюю из них «Девять бесед о Святой Земле на Святой Земле» он опубликовал в 1900 году, в возрасте 80 лет.

Автор этой статьи надеется, что русские благочестивые люди, взяв теперь в руки «Исторические сказания о жизни святых, подвизавшихся в Вологодской епархии...», будут видеть за нею когда-то жившего человека, её автора, любившего всей душой родную Православную Церковь и наше земное отечество - Россию. И в минуты молитвы они вспомнят о нём и помолятся за упокой души усопшего, многострадального раба Божия Иоанна.

Источники

1.Журнал Московской Патриархии. Официальная хроника, № 4,1993, с. 38.

2.Вологодские епархиальные ведомости (далее ВЕВ), №2, 1907, с. 40-41.

3.О. Иоанн Верюжский. Исторические сказания о жизни святых, подвизавшихся в Вологодской епархии... Вологда, 1880. 2 - е изд. М., Православный Свято-Тихоновский богословский институт ( год переиздания не указан), с. 548.

4.О. Иоанн Верюжский, ук. соч. С. 547.

5.Государственный архив Вологодской области (далее ГАВО), ф. 466, оп.1, д. 139, л.290.

6.Там же, ф. 466, оп. 1, д. 159, л. 290; д. 165, л. 227, д. 173, л. 574.

7.Там же, ф. 496, оп. 1, д.13785, л. 77; ф. 14, оп. 1, д. 519, л. 1.

8.Там же, ф. 466, оп. 1, д. 192, лл. 121,131, 133; д. 200, лл. 8, 33; д. 202, л.37; д. 210, лл. 44,45,50, 196, 201 и т. д.

9.Там же, ф. 466, оп. 1, д. 201, л. 57.

10. Там же, ф. 466, оп. 1, д. 190 лл. 89, 92.

5–631

11.Там же, ф. 466, оп. 1, д. 186, лл. 124,181 -183.

12.О. Иоанн Верюжский, ук. соч.,с. 5.

13.ГАВО, ф. 496, оп. 1, д. 13785, л. 71.

14.Там же.

15.Там же, ф. 496, оп. 1, д. 11658, л. 229; д. 13715, лл. 4, 23; д. 13785, л.77.

16.Там же, ф. 496, оп. 1, д. 13785, л. 73.

17.Там же, ф. 496, оп. 1, д. 13715, л. 24.

18.Там же, лл. 17, 18.

19.Там же, лл. 18, 19.

20.Там же, л. 24.

21.Там же, л. 21.

22.Там же, л. 27.

23.Там же, ф. 467, оп.1, д. 85, л. 170.

24.Там же, ф. 467, оп. 1,д. 113, лл. 209, 211.

25.Там же, ф. 467, оп. 1, д. 93, л. 57.

26.Там же, ф. 467, оп. 1, д. 85, л. 124.

27.ВЕВ, №4, 1880, с. 46.

28.ВЕВ, №2, 1907, с. 41.

29.Г. Федотов. Святые Древней Руси. М., 1990, с. 132.

30.ВЕВ, №2,1907, с. 41.