Но Русь была, и есть, и будет
При нас, до нас и после нас!
В. Коротаев
К. Файнберг
Собственным голосом
Когда на первое заседание «Дискуссионного клуба» выносились на обсуждение стихи молодых вологодских поэтов Б. Чулкова и В. Коротаева, редакция обратилась к читателю: «Напиши, как ты вообще относишься к поэзии, что бы ты хотел находить в стихах, какое впечатление оставили прочитанные вещи Чулкова и Коротаева, какие чувства и ассоциации будят они...»
В редакцию пошли письма. Всяк по-своему судил о стихах: сколько голов – столько умов. К сожалению, многие авторы увлеклись скрупулезным разбором формальных достоинств опубликованных вещей и очень скупо, будто стесняясь, сообщали о том, какие чувства вызвало прочитанное. Мнения, подчас совсем разные, стоят на одном фундаменте: а насколько это хорошо сделано?
Думается, есть более гибкий и точный инструмент для определения качества стиха. Этот инструмент знаком и каждому выступившему в «Дискуссионном клубе»: а насколько мне необходим этот стих?
Хороших-то есть грамотных, технично сделанных, о чем-то все-таки говорящих – стихов на свете так много, что количество их нужно бы выражать в тоннах. А вот есть в этих тоннах сотня – другая стихов, написанных и века назад, и сегодня, которые становятся твоими жизненными спутниками, о которых ты даже и подумать не смеешь, что их могло бы не быть. Это – стихи поэтов.
Войдут в эту сотню-другую хоть по одному стихотворению Б. Чулкова и В. Коротаева?
Творчество современника всегда воспринимается более сложно: мы ищем в их произведениях не только поэзию «вечных вопросов», но и не в меньшей степени – ответы на тысячи «как» и «почему» сегодняшнего дня. Поэтому часто одно понятие подменяется другим, под цельность гримируется напыщенность, закономерность подменяется модой.
Критерий: в стихах должен быть слышен отзвук сегодняшних раздумий о мире. Но ведь он, этот отзвук, – не только в публицистических виршах, но и в строках о березах, жаре, дожде, траве и т. д. Конечно, читателю легче найти прямые ассоциации с жизнью в стихе Коротаева «В голубом доме», чем в миниатюре Чулкова «Здесь тихая застенчивая осень...» Хозяев «голубого дома можно подчас назвать по фамилиям. Но разве все, что легче и понятней – лучше?
Сказанное выше – ответ на многие письма, где Коротаева чуть ли не ставят в пример Чулкову: смотри, де, как человек пишет – ясно и трогательно...
Говорится это не в укор Коротаеву, но в защиту Б. Чулкова. Каждый поэт имеет в мире свой поэтический мир: свои представления о времени, о людях, о событиях. И относится к миру каждый по- своему: один гневно бичует или неудержимо радуется, другой – тихо грустит или мягко улыбается. Это их право. А право читателя – требовать от поэта, чтобы он не изменял своему пути, чтобы хрусталь не издавал на поверку звук дешевого стекла.
В письме «О стихах двух поэтов» подобный упрек адресован Б. Чулкову: было у поэта «что-то тютчевское», а теперь исчезло. Думается, что автор письма Железняк прав только наполовину. Конечно же, у Тютчева не могла появиться «Музыка», но ведь и Чулков живет во второй половине XX века, и вряд ли может шокировать соседство «уст» с «официантами» и «клиентами» (см. № 102 нашей газеты).
Думается, что поэт Б. Чулков идет все-таки своим путем, не всегда прямо, подчас оступаясь, но – своим. Его вещи, не вошедшие в первую книгу, подтверждают это мнение: в голосе поэта явственней слышны и радостное удивление солнцу сегодняшнего восхода и тревожный (подчас, к сожалению, болезненный, как ушиб) протест против всего, что мешает людям жить, разъединяет их, заслоняет от глаз великую светлую мозаику большой жизни.
Молодого поэта Коротаева тем более нельзя вроде бы упрекать за «сбой». А между тем последние работы В. Коротаева вызывают неприятное удивление. Поэт по натуре публицистический, горячего темперамента не должен сбиваться на риторику. Рядом с настоящими пафосными вещами – промежуточные, «областные» темы, иногда – любование, бывает – кокетство грустью. Вспомните:
«...Ты веруешь в незыблемость любви,
А я тебя с прохладцею встречаю,
И только по привычке отвечаю
На поцелуи чистые твои...»
Тут все само так и просится на пародию. Но вот стихотворение «В голубом доме». Так называемое «серьезное», «без интима». Правильное стихотворение. Но, может быть, слишком правильное? Гладкое, как лист бумаги, на котором оно написано? Все здесь есть: актуальная тема, удовлетворительная образность, пафосный вывод. Но – длинно, в лоб, «местно». Такой стих пошел бы, пожалуй, с точным адресом. А на поэтическое открытие весу не хватает.
Или другой стих: «Я будто воин в выкованном панцире». Смешно упрекать поэта за нескромность, как это делают некоторые читатели: почему Коротаева хулить, а Маяковского за то же самое – нет? Но побудительный источник упреков понятен: воинственное заявление – не Коротаева, а любого поэта вообще, концовка «картинно в воздухе Повисла». Зачем же мечи ломать?
У В. Коротаева – завидный поэтический дар: поэт рвется в гущу жизни, берется, засучив рукава переделывать мир: уничтожать все, что мешает жить советскому человеку и что под силу уничтожать В. Коротаеву, утверждать коммунистическое отношение между людьми. Его поэтический костюм – не чистоплюйские брючки в дудочку и не вымазанная красками вельветка, а рабочий комбинезон. Обидно, если человек в рабочем комбинезоне вдруг начинает строить не огромные корпуса, а спичечные домики.
Любопытно, что опубликованные в «Дискуссионном клубе» стихи вызвали у читателя тревогу, чтобы не пошли поэты по пути, который «протоптанней и легче» (№104, письмо В. Баскакова). Не случайная тревога.
Повторим: читатель требует, чтобы поэт пел только своим голосом, шел только по своему пути. И еще: шел, а не заплетался ногами за камешки. А в стихах Чулкова и Коротаева проскальзывает тенденция пойти на компромиссы – тематические и чаще – формальные. Можно привести много примеров небрежности, недостаточной работы над словом, над темой. Хочется, чтобы поэты учли это мнение своих читателей.
Мы верим в Б. Чулкова и В. Коротаева, верим в их большое поэтическое будущее, в их большую талантливость. Эту веру читателей молодые поэты должны оправдать.