Ратников Ю. «Нет, песня главная не спета…» : заметки о поэзии В. Коротаева / Ю. Ратников // Красный Север. – 1970. – 30 января. – С. 4.
Ю. Ратников Ю
«Нет, песня главная не спета…»
Заметки о поэзии В. Коротаева
В поэзию, во всяком случае вологодского масштаба, Виктор Коротаев вошел стремительно. По душе, особенно студенчеству, пришлись молодая напористость его стихов, эффектность позы, яростная броскость красок:
Былых времен и поколений слепок –
Собор стоит вдали один, как перст.
И золоченый купол,
Точно репа,
Хвостом зарылся
В чернозем небес.
Вслед за первым стихотворным сборником «Экзамен» появился второй – «Мир, который люблю», затем третий – «Мальчишки из далеких деревень». В конце прошлого года на книжные полки магазинов легли еще две книжки стихов – «Липовица» и «Жребий» (последняя вы шла в издательстве «Советский писатель»). В эти же годы В. Коротаев печатался в периодических изданиях, его не обходили вниманием и столичные журналы.
Таков, вкратце, послужной список поэта. А вот его «визитная карточка»:
Живу в этом мире. Живу.
О, как мне непросто живется.
Глядят сквозь меня в синеву
Развернутой пастью колодцы.
Растут сквозь меня не спеша
В суставах окрепшие травы,
С целительным соком смешав
Снедающий пламень отравы,
И каждая боль их. остра,
Пройдя по моим волоконцам,
Как хряский удар топора,
Под пятым ребром отдается.
Я в почву, как дерево, врос.
И, словно подавшись из кочек.
Земная скрипучая ось
Прошла через мой позвоночник.
К Венере уйдут корабли
От русского смеха и грусти,
И только меня от Земли
Земля никуда не отпустит.
(«Жребий»).
Согласитесь: по одному, даже в некотором роде программному стихотворению нелегко составить сколько-нибудь целостное впечатление о личности поэта, диапазоне его интересов и тем, социальной и нравственной позиции, тем более о творческом росте. Думается, сравнение двух отрывков из стихотворений разных лег кое-что прояснит.
Я домой погостить. Вы глядите, пижоны, глядите
На упругую с легкой развалкой лихую походку мою.
Я по городу шествую в шапке и катанках рыжих.
Весь пропахший сосной. Излучаю березовый звон...
(Из сборника «Мальчишки из далеких деревень»).
И второй отрывок:
На душе такая тишина –
Даже слышно, как ржавеют крыши,
Как трава настуженная дышит
И звенит над ухом седина.
(Из сборника «Липовица»).
Не правда ли: сколько в первом отрывке мальчишеской бравады, максимализма, грубой позы – лирический герой бьет себя в крепкую грудь крепким кулаком, словно бы похваляясь; «Каков я, а?!». И сколько во втором отрывке какой-то чуткой задумчивости, до предела восприимчивого, как бы второго, слуха, сколько неподдельного знания «психологии» природы. Кстати, когда-то меня поразила одна фраза из рассказа В. Белова «За тремя волоками»: «...и здесь была тишина, и майору казалось, что он слышит, как обрастают щетиной его напрягшиеся скулы!».
В связи с этой вспомнившейся беловской фразой вдруг увиделась последняя строка – «И звенит над ухом седина» – не просто намеком на деталь пейзажа, а дерзким проникновением в другое что ли состояние человеческого духа, в отдаленную – с сединами на висках – старость. Всего лишь на одно мгновение, на чет верть взгляда...
Вообще, под тридцать лет, в пору творческой зрелости, многие большие поэты старались заглянуть «вдаль», предугадать или просто проконстатировать то, что будет. Как, например, С. Есенин: «Увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым». Примерно об этом же самом В. Коротаев сказал несколько иначе, с большей долей оптимизма: «И чтоб немало передумавший, как будто проживший века, я сам себя почуял юношей, надевшим маску старика».
Нет, конечно, размышления о грядущей старости в поэзии В. Коротаева – продукт, как говорится, побочный. Но само по себе обращение к ней, выражение ее поэтическим словом – ново для поэта, и лишний раз подчеркивает, насколько сложнее, сильнее по подспудному течению стали его стихи последних лег. Они стали прозрачнее, мудрее, хотя в основе своей несут те же темы, что и раньше: только налет ныли убран, и стихи, протертые до блеска, заиграли, засветились.
Поэзия В. Коротаева, несомненно, набирается внутренней силы. Былая – чаще всего сама по себе – густота красок уступает место острой пронзительности, психологическому рисунку, тонкости восприятия душевного мира человека, природы.
Извечная тема родины, России контурно, в общих чертах намеченная в ранней, если так можно выразиться по отношению к В. Коротаеву, поэзии, теперь решается через подробности, детали, сладостно-горьковатые, как воспоминания о детстве:
И задумаюсь, чем этот блеклый
Так мне мил косогор и земля,
С любопытством глядящие в окна
Добродушные морды телят.
Это небо, где ласточки реют.
Это полюшко с редким овсом...
Много теплых слов, особенно в послед них сборниках, посвятил В. Коротаев «деревенской родине», ее полям, людям, их взаимоотношениям. Здесь и раздумья о крестьянском труде, о власти земли и над землей, и картинки сельской жизни, и рассказ о скромности, душевной тепло те и отзывчивости людей Севера. Все чаще обращается поэт к русской природе. Если природа раньше нередко давала ему повод для жесткого юмора, что вполне соответствовало тональности тогдашней «задиристой» его поэзии: «Здесь был разбой устроен на рассвете, ослепла после этого сова и боровик в горячке не заметил, что вся в крови лихая голова» («В осенней лесу»), – то теперь видит и слышит он в ней иное: «О чем стихи? О том, что ветер стих у реки, а от звезды идут лучи, и пахнут сети глубинной свежестью воды».
Более частое обращение к теме русской природы заметно обогатило поэзию В. Коротаева, дало ему изощренность мысли, новые оттенки чувствований, на метило сближение двух поэзий – ума и сердца.
Не станем перечислять других направлений в поэзии В. Коротаева. Лишь слегка коснемся интимной лирики поэта. В ней, по сравнению с предыдущим периодом (три сборника), наметились определенные качественные сдвиги. Есть хорошие и даже больше, чем хорошие, стихи: «Отбиваясь от грусти упорно...», «Пока звезда не закатилась...», «Нет, песня главная не спета...». Но все же, думается, стихам о любви, как, пожалуй, ни каким другим, должны быть чужды торопливость, суетность, мелкостность, сентиментальность. Этим, к сожалению, В. Коротаев нередко грешит. И досадно, и не смешно читать:
«Есть в нашей дружбе что-то от мужской...»
Или: «О пустяках болтая без затей, мы тянем чай, пофыркивая, с блюдца.
Нам в нежности признаться тяжелей, чем...».
Если просчеты в любовной лирике можно как-то понять – все-таки неизъяснимо огромная, трудная тема, то один поэтический прием, сопутствующий поэзии В. Коротаева на протяжении многих дет и обедняющий ее, невозможно не за метить. Создается впечатление, что целый ряд стихотворений В. Коротаев заставляет «работать» на их последние строчки: «И только я решить сейчас могу: иль меч картинно в воздухе повис нет, или отрубит голову врагу» – это в первой книжке. И в последних стихах: «И плачет, худосочною косицей размазывая слезы по щекам... Нам кое-что со временем простится, но эти слезы ото льются нам» («Совесть»).
Если прежде эффектность позы лирического героя (вспомните: «Излучаю березовый звон...») являлась что ли естественным его состоянием (по неопытности музы), то теперь она не бьет особенно в глаза, она скрыта в технике стиха, только нет-нет да и проглянет из- под элегантного пальто кокетливо вздернутый носок «рыжего катанка».
Чтобы лучше уяснить, как сказывается на содержании этот формальный прием «последних строк», попробуем посягнуть на святую- святых поэзии – пройдемся прозаическим скальпелем по. живой ткани стиха и посмотрим, что же там. Вот конечные строки одного из стихотворений об ушедшем детстве: «О, жизнь, от дай другим мое прозренье, верни мне те счастливые глаза». Лирический герой стихотворения, с детства пристрастившийся к акварели, однажды пожалел о том времени, когда «на мир безоблачно смотрели» его девятилетние глаза. Рисуется в воображении идиллическая кар тина: здесь и труба над крышей, и речка под окошком, и солнышко на небесах. «Я рисовал песчаный бережок и вместо жидкой грязи на дороге – зеленый незаслеженный лужок». И дальше: «Теперь я вижу беспощадно дальше». Почему – объясняется. И опять обращение к детству: «Где вы теперь безоблачные полдни? Над головой – летящие из мглы скрещения ломающихся молний и острые кирпичные углы» (а что же «зеленый незаслеженный лужок»? Оставим на совести поэта своеобразное понятие о диалектике). И оказывается, что радость пропала и пришла беспощадность взора по той причине, что «Наставники опасливей и реже при встречах расточают похвалы», что маме «боязно за чада своего; чтоб, где не надо, лишнего не ляпнул и при гостях не выкинул чего». И все. И последние, уже цитировавшиеся, эффектные строки. В чем же, где же «прозренье»? И при чем оно?
Любовь к пышной фразе, что наиболее отчетливо проявляется в финале стихотворений, ведет к мелкотемью, надуманности, ложной многозначительности. Мысль, втиснутая в заданную схему, – это уже декларация, назидание, уводящие с «лица» стихотворения страсть, то есть поэзию.
Ю. Тынянов как-то посетовал: «Писать о стихах сейчас почти так же трудно, как писать стихи». Все же – почти. Стихи писать трудней. О чем и как в дальнейшем напишет В. Коротаев – не будем загадывать. Несомненно одно: он не раз еще порадует нас талантливыми стихами и, вкладывая в каждую новую книжку по нескольку «секретов», постепенно, оттачивая мысль, расскажет о своей большой тайне. «Главная песня» еще не спета, она зреет.