Но Русь была, и есть, и будет
При нас, до нас и после нас!
В. Коротаев
С. Ю. Куняев
Возрождая из пепла
В поэзии вологодского, а вообще-то давно уже общерусского поэта Виктора Коротаева в сердцевине всех его сомнений и страстей – «одна, но пламенная страсть»:
Привет вам, дедовы места!
Проселок, выгон, лесосека...
Но родина уже не та,
Коль нет родного человека.
Лирический герой его стихов – воплощение боли и совести за все, что дорого ему на земле, – за любовь, за ребенка, за пропавшую речушку. Как по-некрасовски переживает он за сегодняшнюю женщину-крестьянку, которая, подоив корову, накормила сначала всех домашних – хозяина, сына, кошку, собаку и лишь потом
Прошлась со вздохом по избе,
К столу присела,
Улыбнулась:
– Ну вроде можно –
И себе.
А вот еще со щемящим чувством вины и благодарности о ней же, русской женщине:
Все шатанья села Ты осилить сумела,
С плачем – превозмогла,
С хрипом преодолела.
Что ж склонилась в пути
Над осенней травою
Ты с повинной почти
Золотой головою?
Настолько связан Коротаев не с какой-то мистической, внеисторической жизнью, а сегодняшней, которая на глазах творится, что может с таким же живым чувством написать о неурожае как о бедствии народном и циника заклеймить страстным словом, а когда душа разойдется, то и самого себя не пожалеет – что делать, коль попался под горячую руку! Мучается поэт, желая развязать все жизненные узлы, разрешить все вопросы – не завтра и не послезавтра, а сегодня, сейчас, сию минуту, врукопашную хочет пробиться он к взаимной любви и человеческому пониманию, что не всегда удается нам. Впрочем, такие неудачи тоже неплохо питают лирику – это в традиции русской поэзии.
В такие минуты упадка духа и воли в стихах Коротаева, вообще-то наполненных жизненной силой, появляется нечто рубцовское – беззащитное:
Я не заживусь на этом свете.
Не случайно кажется, вот-вот
И меня, рванув, осенний ветер
Заодно с листвою унесет...
Строки искренние, но столько в поэте жизни и воли, столько природной цепкости, что всегда находит его душа спасение в надежде, которая, что бы ни случилось, самозарождаясь от способности к труду и вере, существует в глубинах народного бытия.
И сердце прощается с летом,
Но – странно – оно не скорбит,
И только на холоде этом
Лишь ярче и жарче горит.
Ему словно самое время,
Вступая на новую пядь,
Светло побрататься со всеми
И новую жизнь начинать!
Мудрая наивность, как итог всех метаний и всех сомнений, живет в этих строках Виктора Коротаева.
И есть у него еще одна спасительная «крыша», под которой можно укрыться от «бренности страстей человеческих», – способность подшучивать над самим собой, над всеми своими «загибами и закидонами», способность к самоиронии – не к той «провокаторской иронии Гейне» (по словам Блока), а к доброй и человечной самоиронии.
Вот как переживает поэт любовную неудачу:
Я пойду по берегу неспешно,
Малость подрасстроенный, конечно, –
Размышляя вслух и в пустоту:
Как сильны мы в армии и флоте,
Яростны в сраженье и работе
И почти беспомощны в быту.
Но все же самая главная опора поэта в судьбе и в лирике – это ощущение себя частицей громадной России, громадной народной жизни, частицей всего, что поддерживает его в борьбе и в душевных поисках и что будет с ним пребывать до последнего вздоха. Вот его последний и окончательный ответ циникам, дельцам, ловкачам всех мастей, исповедующим принцип «где хорошо, там и родина»:
А упругую свежесть сада,
Шелест раннего листопада,
Несмирившийся огнь заката,
Ивы тихой седую прядь,
Потемневшие за ночь воды,
Обнесенные синью своды –
Чувство родины и свободы –
Это вы не вольны отнять.
Характерным знаком времени явилось и то, что многие молодые поэты в эпоху семидесятых годов сумели продолжить такую традицию, сумели, опираясь на опыт предшественников, взрастить в себе, как вечный ориентир, столь необходимое таланту патриотическое чувство.