Романов А. А. «В тучах блуждает звезда…» : прощание с Виктором Коротаевым / А. Романов // Красный Север. – Вологда, 1997. – 27 июня
А. А. Романов
«В тучах блуждает звезда…»
Прощание с Виктором Коротаевым
Пока поэт жив-здоров, вокруг него толкутся всякие суды-пересуды. А когда умирает, имя его переселяется в народную память. Так издавна ведется на Руси...
Не стало среди нас Виктора Коротаева. Яркого поэта и деятельного друга. Он был разнообразно талантлив. Не дожив до шестидесяти лет, создал более двух десятков сборников стихов, поэм и повестей. И основал в Вологде свою книгоиздательскую фирму «Вестник». И завязал торговые связи с Москвой и Санкт-Петербургом. Никому другому из наших писателей – лишь Василия Белова надо особо выделить – не под силу такая многосторонняя деятельность.
Вот пишу это, а перо мое спотыкается от горького осознания, что никогда уже не встречу Виктора Коротаева. А я еще въявь чувствую его недавнее крепкое объятие. Перед нашим майским отъездом из Вологды в Петряево он забежал к нам на квартиру, чтобы сказать «до скорого свидания».
– Ждите! – сиял он лучистым прищуром и оглаживал свою черную с проседью бородку. – Прикачу к вам за рыжиками да белыми грибами!..
Нет, уже не прикатит в Петряево на своем «каблуке» (так называл свой маленький автомобиль), не выберет из наших корзин самую большую и не ринется в грибные и ягодные места по левобережью реки Двиницы...
И оживают теперь во мне лишь добрые воспоминания о друге. Вот оно, первоначальное наше знакомство. В шестидесятые годы довелось мне, члену Союза писателей СССР, руководить во Дворце культуры железнодорожников городским литературным объединением. В нем занимались и студенты Вологодского пединститута Витя Коротаев и Леня Беляев.
Всяких стихов приносилось на обсуждение много, но яркие и дерзкие попадались очень редко. И вот читаю:
Мы гуляем нараспашку
На двиницком берегу.
Седни я твою Парашку
На сарай уволоку.
Наше дело молодое,
И под мыканье коров
Мы узнаем, что такое
Настоящая любовь...
И авторская подпись – В. Крутой.
– Наконец-то! – обрадовался я, – пусть и Хулиганский, но это же поэтический порыв! «Кто такой В. Крутой?» - спрашивал я своих кружковцев. Все запереглядывались, но В. Крутого среди них не оказалось. И лишь когда завершили заседание литобъединения и стали расходиться, Витя Коротаев признался, что это они с Леней Беляевым сочинили такую «веселуху», чтобы проверить мою поэтическую чуткость. О, юные хитрецы!..
С давних времен и поныне тем и удивляет вологодская земля, что не пресекаются в ней народные таланты. И происходит это диво оттого, что в природе нашей, в красоте ее, и в народной жизни, несмотря и всякие политические вторжения, все еще таится многовековая духовность. Как не стареет мать-природа, так не меркнет в русском народе поэтическая чуткость и взволнованность.
Конечно, далеко не все, увлеченные стихами, становятся поэтами. Это труднопроходимая доля. И Виктор Коротаев тоже задавал себе «роковые» вопросы:
...Доживешь ли до звездного часа,
Ощутимый оставишь ли след?
И откуда ты, собственно, взялся,
И зачем появился на свет?..
Лишь взыскательный и сильный человек мог так «встряхивать» самого себя. Он легко сходился с людьми, которые гораздо старше его. Сходился без заискивания, с простецкой распахнутостью. Без назойливости, а обязательно с попутной какой-нибудь надобностью. В острых глазах его светилось дружелюбие и ещё что-то сокровенное, похожее на зарницу души.
...Много, странствуя, исколесил я,
Но отсюда мне стало видней:
Чем печальней и горше Россия,
Тем любовь обострённее к ней.
Оглядываясь в нашу молодость, надо с горечью отметить, что даже в институтские годы мы не знали своих талантливейших земляков Николая Клюева и Алексея Ганина. В тридцатые годы их расстреляли за воспевание родины своей – России. И книги их были запрещены. Однако истинную Поэзию расстрелять невозможно. Как подтверждение этой правды, вот всего четыре строки выдающегося русского поэта Николая Алексеевича Клюева:
Я – из ста миллионов первый
Гуртовщик златорогих слов.
Похоронят меня не стервы,
А лопаты глухих веков.
Какие провидческие строки! Спустя полвека после расстрела ожил Клюев в русской поэзии и в нас. Время и жизнь... Жизнь отстает от Времени? Что это? И почему чувство оказывается проницательнее мысли: томит тревогой, а ответа не дает?..
Поэзия требует великих пространств. Затворничество, конечно, необходимо, но плодотворнее оно после дальних дорог. По сию пору свежи в моей памяти два больших путешествия с Виктором Коротаевым. Первое – по земле коми с сосновыми борами, с древними поселениями и языческими могильниками. В этих местах когда-то уроженец Великого Устюга Стефан Пермский мужественно проповедовал христианскую веру...
А затем выбрались мы на суровую реку Печору и проплыли на пароходе до самого далекого городка Нарьян-Мара.
...Ведь не ради же славы комолой
Я готов, как сегодня, и впредь,
Распахнув на ветру свои полы,
Всех и ближних, и дальних согреть.
Потому – как велось и ведется
На российской земле испокон –
Никакой холодок превосходства
Не касается наших сторон...
Если же быть более точным, то кое-кто из коми писателей при наших встречах подчеркнуто ратовал за свою национальную самобытность, самостийность в творчестве и в жизни. И мы спорили с ними, говоря, что русский язык не стремится «подминать» под себя язык коми. Дружеские застолья тем и памятны, что откровенны.
Если иссиня-раскатистая Печора-матушка навевала, наплескивала нам обдумывание трудных вопросов жизни и соответствия ей нашей собственной поэзии, то вскоре уже Енисей-батюшка очаровал нас своим великим могуществом. Зазвал нас к себе на родину Виктор Астафьев, живший тогда в Вологде.
Огромны просторы и нашего вологодского края (поди-ко, вместилась бы вся Франция), и зазывна темнохвойная и белоберезовая оторочка родных горизонтов, однако шире сибирской земли и выше ее неба нигде нету на свете. Мы с Виктором Коротаевым пребывали днями на палубе, дивясь гористым очертаниям великой голубизны. Она хмелила нас, а енисейские перекаты молодо щемили душу. И Виктор Петрович Астафьев с доброй усмешкой поглядывал на нас. Он понимал, что для Поэзии, кроме великой правды сердца, необходимы и великие просторы раздумий.
И Виктор Коротаев уже что-то колдовал над своим блокнотом. А потом прочитал нам:
Суров и своенравен Енисей,
Могучи берега его и порты.
Над всей Сибирью,
Над Россией всей
Его и власть, и слава распростерты.
Наш капитан – ну, что за существо:
Опасность ближе – А лицо яснее,
Он уважает удаль Енисея,
Поскольку сам характером в него...
И хочется забыть свои года,
Махнуть рукой на вечные вопросы,
Все бросить
И пойти к нему в матросы,
И не жалеть об этом никогда...
Позднее Виктор Коротаев ездил по Средиземноморью, но Европа никак – ни одной строкой – не отозвалась в его душе. После возвращения из «дальних странствий» он забежал к нам с Асей (жили мы тогда в одном доме) и потащил нас к своей Вере на высокий этаж к дружескому застолью. Из его рассказов о средиземноморской Европе мы поняли одно: живут там лучше нас, но поэзии там нету.
Конечно, поэзия и нам дается трудно, но это зависит уже только от наших дарований. И тут припоминается мне, как Александр Яковлевич Яшин наставлял нас: «Нам все еще не хватает лирической философии, размышлений о жизни, откровений души. Не надо умалять значение своих переживаний. Душу свою надо вложить в поэзию, чтобы завоевать душу читателя...» Да, и теперь, в 1997 году, нам по-прежнему не хватает лирической философии. И кажется уже вмоготу распахнуть себя в слове, да слово не во всякий раз возгорается...
В самой зрелой книге стихотворений (с поэмой «Земля под ногами»), вышедшей в Москве и названной рискованно, но зато зазывно – «Единство», Виктор Коротаев предстает как страстный защитник национальной идеи:
Докатились, кажется, до точки,
Безоглядно
Двигаясь вперед,
Если у сынка или у дочки
Дефицит духовности растет...
Да к тому же – западные страны...
Шейки... Брейки... Вопли естества...
Вот они и выросли, Иваны,
Что не помнят, в сущности, родства.
Как на них, доверясь, положиться
В грянувшей беде
Или вражде,
Если их столицы –
За границей,
А земли священной
Нет нигде...
У меня растут
И сын, и дочка.
Потому я и пекусь о том,
Чтобы стали им
Заглавной строчкой
Мать-Россия
И отцовский дом.
Вот не затухавшая до последних дней тревога Виктора Коротаева. Статей в газеты он, кажется, не писал, а свою гражданскую озабоченность переплавлял в поэтическую публицистику, нередко достигая взрывного воздействия. Он давно осознал, что в нашем писательстве должно быть духовное пастырство. То есть внушение добродетели, а не подстрекательство к разнуздыванию в людях скотских инстинктов. Ведь истинная поэзия – это всегда преодоление людского одиночества. Виктор Коротаев и сам не искал затворничества, а рвался во многолюдство, в самую стихию народной жизни. Оттого и поэзия его наливалась страстной трибунностью.
Давний наш друг и замечательный русский поэт Николай Тряпкин, не однажды бывавший у нас в гостях, так кратко и мудро выразил суть, казалось бы, невыразимого понятия:
Достойная поэзия –
Не рифма и не слог,
А только жажда истины
И сто путей-дорог.
Достойная поэзия
Не знает средних мест.
Она – иль ноша крестная,
Иль сам голгофский крест.
Да, поэт – это творец светлых и сильных идей. Своих, незаёмных, могущих стряхнуть одурь с заблудших умов. Александр Яшин, помнится, разъяснял в пору нашей молодости: «Настоящая поэзия начинается с биографии, с характера, с накопления духовных богатств, с жизненного опыта, с героизма».
А я к яшинским словам добавил бы и свое наблюдение. Поэзия – это душа человека в добром своем озарении или в горьком своем раскаянии. И если люди, толпящиеся у лотков и прилавков с погаными книжонками о сексе, не стряхнут с себя эту навязчивую одурь, то Поэзия никогда с ними не соприкоснется. А такие великие понятия, как «гражданство», «добродетель», «милосердие», «Отчизна», «духовные святыни», все-таки будут перемещаться из нынешних загаженных общественно-социальных сфер в возрожденческие потоки Православия. Там уже много народа. Хорошего народа!
Мы все пройдем и всюду выстоим,
Хоть и посетуем с тоской,
Что так длинна
Дорога к истине
И так недолог
Век людской...
Эта мысль о кратковременности человеческой жизни стала возникать в Викторе тревожно рано. Однажды я спросил его: «Ты такой жизнелюб, налитый здоровьем, а в стихах твоих нет-нет да и проскочит смертный холодок». Вот, к примеру, эти строки:
... На огнеликую зарю,
Утиный лет,
Щенячью шалость –
На все, на все давно смотрю,
Как будто бы совсем прощаюсь...
Он нахмурился и, не отвечая, сам полюбопытствовал:
– А ты разве не думаешь об этом?
– Не часто, но думаю, – ответил я. – Вот только писать об этом не решаюсь. Я суеверный. Ведь написанное часто сбывается. В словах – магнитная сила!..
– А что написано на роду, того не миновать, – отозвался он.
Больше я не возвращался к таким размышлениям. И этот разговор угас...
У него в Шекснинском районе, вблизи рыбной реки, на краю тихой деревеньки красуется обустроенный дом. Это задушевный приют его огородничества и творчества. И когда одолевала городская суматоха, он уезжал туда, на природу, чтобы разобраться в самом себе.
...К берегу жмется осока,
Ходит кругами вода.
Где-то одна – одинока
В тучах блуждает звезда.
Слышно, как там, за паромом,
Глухо шумит перекат,
Как у соседа за домом
Старые ели скрипят...
Я, конечно, понимаю, что завершенных жизней у творческих людей не бывает. Завершенные жизни только у чиновников: отслужил трудовой срок – и отправляйся на «заслуженный отдых». А вот у таких замечательных людей, которых я близко знал, – у Александра Яшина, Сергея Орлова, Федора Абрамова, Николая Рубцова – жизни незавершенные.
Вот теперь в этом горьком ряду и Виктор Коротаев. Он был прозорлив предчувствиями. И торопился в стихах предсказать свою кончину. А ведь Поэзия – это магия, это подталкивание и предопределение своего исхода.
...Где-то в самом аду бытия
За случайно-беспутную встречу
Оброню свою голову я
И, как русский мужик,
Не замечу.
Мне трястись из-за каждого дня
Ни желания нет,
Ни охоты.
Только Родина ждет от меня
Мудрой жизни
И зрелой работы...
Не успели опомниться мы от кончины Виктора Вениаминовича, как из Череповца прилетела страшная весть: трагически погиб Леонид Александрович Беляев, лирический поэт, тележурналист и верный друг Коротаева. Они вместе окончили Вологодский пединститут, вместе прошли армейскую службу на Крайнем Севере, а в поэзию входили уже всяк своим путем. В книгах Виктора Коротаева кипят гражданские страсти, а в сборниках Леонида Беляева сияет теплая улыбка.
Вот его строки об армейской службе:
...Свято чтя уставы и присягу,
Не отвлекаясь в целом от поста,
Я все-таки на корточки присяду,
Чтобы погладить блудного кота.
А вот – из гражданской жизни:
...Какие странные года –
Как неустойчива погода.
Унылый ветер недорода
Качает наши провода.
Ну что ж, и раньше он бывал.
И главное – не растеряться.
Поменьше пить, покрепче взяться
За плуг, за вилы, за штурвал.
Наиболее известными являются его лирические сборники: «Освещенные окна мои», «Тополя роняют пух», «Дожди грибные». В них радостное восприятие мира, острый и наблюдательный взгляд...
Леонид Александрович Беляев был строг и взыскателен к себе:
Своим ли голосом пою,
Правдив ли бег пера?..
Мое сердце сжимается от боли, что уже никогда не встречу на своем пути ни Виктора Коротаева, ни Леонида Беляева. Память о них сохранится в нашем народе.