Разумихин А. Трое из сумы : [о лит. критиках И. Шайтанове и М. П. Лобанове] / А. Разумихин // Литературная Россия. – 2008. – 14 ноября. – С. 12-13.
Александр Разумихин Трое из сумы :
[о лит. критиках И. Шайтанове и М. П. Лобанове]
(Фрагмент статьи)
На золотом крыльце сидели
Царь, царевич, король, королевич,
Сапожник, портной — Кто ты будешь такой?
Эти строки детской считалочки сами напрашиваются стать своеобразным эпиграфом к периоду, начавшемуся для меня осенью 1977 года семинаром молодых критиков. Нас было, наверное, десятка два или чуть больше того.
Вряд ли ошибусь, если скажу, что каждый, или почти каждый, из нас приехал в подмосковную Малеевку не столько на других посмотреть, сколько себя показать. Вышло наоборот. Себя показывать было особо нечем. Зато за пару недель приглядеться к другим, познакомиться, пообщаться, поспорить, определиться, кто союзник, а кто противник, выпить и задружиться – явилось самым полезным, а может, и единственным результатом семинара.
С него я уезжал примерно в таком же состоянии, какое у меня возникло после писательского пленума с шумным обсуждением романа В. Кочетова. Хотя странно, конечно, но сегодня я не могу припомнить руководителей того семинара – разве что Валерия Дементьева, Юрия Борева, Евгения Сидорова и, вроде бы, Петра Николаева. Слушать их было ужасно скучно. Чего стоило одно боревское перечисление инструментария, каким может пользоваться литературный критик. Поэтому назвать их хоть в какой-либо мере своими учителями не могу.
Судьба моих ровесников, только входивших тогда в литературу, сложится потом очень по-разному. Дальше и успешнее других шагнул с того семинара Игорь Шайтанов. Ныне он доктор филологических наук, профессор кафедры сравнительной истории литератур историко-филологического факультета РГГУ, автор книг: «Как было и как вспомнилось. Современная автобиографическая мемуарная проза», «В содружестве светил. Поэзия Николая Асеева», «Мыслящая муза. «Открытие природы» в поэзии XVIII в.», «Поэтическое открытие природы. Ф. Тютчев», «Дело вкуса», учебника по зарубежной литературе эпохи Возрождения, главный редактор журнала «Вопросы литературы», ответственный секретарь комитета премии «Русский Букер». Можно продолжать ещё, но, полагаю, и так ясно.
Основные направления творческой деятельности Шайтанова – история английской литературы, русско-английские литературные связи, история поэзии, теория жанра, мифотворчество в русской культуре. Но то, с чего начинал – литературную критику, – он тоже не забывает. О чём свидетельствуют премии журналов «Литературное обозрение», «Знамя», «Арион».
Не знаю, вспоминает ли он те дни в Малеевке. Может, и вспоминает, когда рассказывает на каком-нибудь форуме молодых писателей о механизмах работы жюри премии «Русский Букер». Мы с ним за все эти годы контактировали всего несколько раз. Инициатором был я, предложивший Игорю взять за основу его большое предисловие к роману Е. Замятина «Мы» и, немного доработав его, во-первых, расширив (требовался несколько больший объём), во-вторых, прописав проще и ясней некоторые куски текста, адресуемого на сей раз школьным учителям, выпустить книжку. Мы разговаривали с ним по телефону, но это не помешало увидеть, как, поглядывая на меня сверху вниз, Игорь произносил: «Или печатаешь как есть, или не печатаешь вовсе!» Даже при большом желании напечатать статью в серии «Литературный семинар», где каждая книга по техническим условиям не могла быть меньше 6-7 авторских листов, я не мог. Мы распрощались.
Но я вновь вспомнил о нём, когда столкнулся чуть позже с его любимым учеником Михаилом Свердловым, который принёс в издательство две статьи: про Алексея Толстого и про «Грозу» А. Островского, желая, чтобы каждая из них вышла отдельной книгой.
Я пытался объяснить молодому критику и литературоведу, кандидату филологических наук, что как в литературе есть мышление рассказчика и мышление романиста – оно разное, так и в книгоиздании есть мышление статейное и мышление более объёмное – книжное. Что статья может войти в общий сборник, но явиться на свет книгой ей не дано. Она разве что может быть издана в виде брошюры, но наша серия книжная.
Не найдя со мной понимания, Свердлов попытался обаять хозяйку издательства. Она, человек с сугубо техническим образованием, но с юности сохранившая любовь к Саше Соколову и Вячеславу Пьецуху, спросила меня:
– Но ведь всегда можно что-то сделать? Мы отказали самому Игорю Шайтанову – я понимаю, он пишет академично и скучно. Но ведь здесь написано повеселей?
Я согласился, что, действительно, повеселей:
– Можно к текстам Свердлова добавить большие приложения, развёрнутые комментарии. К примеру, дать краткую летопись жизни и творчества А. Толстого, сделать «нарезку» из работ о творчестве писателя в советской и эмигрантской критике, привести краткие биографические сведения о лицах, упоминаемых в книге, подобрать сведения о критической полемике вокруг «Грозы» и опять же сопроводить авторский текст «нарезкой» цитат из работ известных критиков и литературоведов о «Грозе».
– Вот и ладно, а вы говорите, что нельзя сделать книгу из статьи. При желании всё можно.
Через некоторое время обе книги легли на прилавки магазинов, обе с уникальной структурой: полкниги – статья, полкниги – приложения. Но ведь авторские, а не в сборнике. И Свердлов тут же принёс новую рукопись – на сей раз требуемого объёма. Я стал читать, потом призываю автора в издательство и задаю незатейливый такой вопрос:
– Это ведь главы из школьного учебника по зарубежной литературе в «Просвещении», какой вы делали с Шайтановым?
– Да, ну и что?
– Просто я предполагаю, что учителя знакомы с содержанием школьного учебника, по которому занимаются их ученики.
– Вы знаете, Александр Михайлович, тираж учебника что-то не пошёл и почти весь лежит на издательском складе.
– Даже если так, но ведь ещё есть такое понятие, как права на издание, они ведь у «Просвещения».
– Да ладно, кто там будет сравнивать!
Но на этот раз и генеральный директор не стала настаивать на выпуске книги, только сказала:
– Михаил Игоревич, наверно, просто ошибся.
Я с ней опять согласился.
...Но хочу вернуться в те, далёкие уже годы. В молодом Игоре Шайтанове, одном из «критиков-учеников», по выражению Валерия Дементьева, уже тогда чувствовался мэтр. Вернее, не в нём самом, а в языке его публикаций. Моя статья о В. Тендрякове и статья Игоря «На новом «витке» тютчевской традиции» о лирике Н. Заболоцкого, Н. Рубцова и Ю. Кузнецова появились в одном сборнике. Естественно, я читал всех, кого собрали под одной обложкой. И дивился, и задавал себе вопрос: «О чём должен писать критик?» Мне представлялось, исходя из собственного вывода, сделанного после неопубликования в журнале «Волга», что жанр учёных записок в критике неуместен. Но напечатанная статья Шайтанова с этим явно спорила.
Я писал о жизни... для людей. Поэтому в финале моей статьи звучало: «Спорят учителя. А от результатов споров в учительских зависит завтрашний день не только школы». Наверное, я был в чём-то прав, ибо пройдёт двадцать лет, и в результате тех споров в учительских вся страна станет другой.
В заключение своей статьи Игорь тогда писал: «Сходство по хронологической вертикали показывает глубину традиции – художественный язык в движении, в развёртывании. Ощущение этой глубины обязательно для воспринимающего поэта. В нём – динамизм традиции, импульс движения и самобытности. В развитом поэтическом языке нужно уметь чувствовать не притяжение отдельного, изолированного имени, а той «особой линии», с которой оно связано».
Его статья была вовсе не о жизни, она была о литературе... для литературоведов. Наверное, Шайтанов тоже в чём-то оказался прав. Иначе сегодня он не был бы членом Международного общества по изучению XVIII века, членом Исполнительного комитета Европейской ассоциации англистов, консультантом Американского совета научных обществ...
Как известно, стабильность – признак мастерства. Шайтанов-литературовед и Шайтанов-критик всегда и во всём, хочу заметить, был стабилен.
Мне кажется, это своё состояние стабильного равновесия он избрал ещё тогда, в молодые годы, когда выбирал, с кем ему по пути и о ком следует писать. И теперь, выслушивая какой-нибудь «пассаж» о «наших» и «не наших» из уст Владимира Новикова (тоже доктора филологических наук, правда, любящего изъясняться совсем даже не академическим языком: «Я думаю, «наши» – это интеллектуалы, либералы, эстеты, А «не наши» – это националисты, бюрократы, провинциальные чиновники и т. д.» ), влиятельный Игрь Шайтанов, способный отказать самому Пелевину от букеровского дома, лишь степенно кивает головой, да, мол, надо ещё хорошенько проработать «букеровский» список. Совет то исходит от «своего» И другие «свои» тоже рядом – совсем даже не невежественные в литературном отношении критики Наталья Иванова, Андрей Немзер, Алла Марченко, Сергей Чупринин, Алла Латынина…
Умный, обстоятельный, представительный, не лезущий в политику – Не царское это дело в грязи возиться, он мне чем-то напоминает вальяжного В. Вульфа, ведущего «Мой серебряный шар». И. я всё удивляюсь, почему такую красивую седую шевелюру Шайтанова не показывают каждый день по каналам ТВ?
мастерства ему и впрямь не занимать. Его работы о современной литературе печатаются в российской периодике. Правда, меленькая деталь. обычно, когда рецензенты пишут о нём, после слов, что он «мастер в искусстве цитирования», что он «критик хорошего вкуса», что «его неторопливость подкрепляется основательностью суждений», они обязательно добавляют. что «Шайтанов – критик ожидания. Он либо комментирует, формулирует, анализирует произошедшее явление, идя с ним параллельно или, чаще, несколько вдогонку, либо ждёт, когда оно состоится. он вслушивается в гул репутаций».
Всё верно. Именно в этом и заключается великое мастерство стабильного во все времена Шайтанова. Он способен не просто уловить «гул репутаций», но и сделать соответствующие репутациям выводы. Шайтанов умеет «отменно тонко», как никто другой, о некрикливом сказать, что оно некрикливое, о достойном, что оно достойное, об устоявшемся, что оно устоявшееся, о внятном, что оно внятное. Порой, конечно, по-прежнему скучновато, ну так ведь нет людей без недостатков. Простим ему это.
Как прощали ему всегда даже студенты. Он им, полагаю, тоже нравился не меньше В. Вульфа. Вспоминает одна из его почитательниц:
– Для студента пропускать лекции – в порядке вещей, каждый хоть одну, а прогулял. Так вот, лекции Шайтанова не пропускал никто и никогда…И каких-то особенных санкций за пропуски именно его лекций не применялось. Однако же, пропустить лекции, которые читал Шайтанов было совершенно невозможно. Чем-то он завораживал, увлекал, вёл за собой…Помнится, однажды лекция была назначена на 8 утра 2 января. Вы представляете, что такое 2 января в студенческом общежитии? Так вот, на лекцию собрался весь курс, все абсолютно! Лекция, правда не состоялась, не пришёл сам Шайтанов.
То, что Игорь не явился на лекцию, уверен, досадное исключение. А оно, как известно, лишь подтверждает правило. Железное правило для Шайтанова – сохранять стабильность и свою социально-политическую составляющую, даже когда речь заходит о литературе. Вернее, когда он заводит разговор о литературе. Вы только вслушайтесь в музыку речи приверженца стабильности:
– Мы, представители «Букера» всегда говорим о том, что хотели бы поддержать современную серьёзную русскую прозу. которая могла бы составить конкуренцию «глянцевому» чтиву.
Так он говорит. А делает? Дела его, конечно, прежде всего носят окраску стабильности. Да ещё какой стабильности! Отнюдь не недоброжелатели уверены: «Русский Букер» часто вручали за выслугу лет и былые заслуги, имя лауреата заранее «вычисляли» даже непрофессионалы. Недаром на протяжении всей премиальной истории возникали букеровские «альтернативы»: «Антибукер», затем «Аполлон Григорьев», наконец – «Национальный бестселлер».
Впрочем, один раз не обошлось без исключения – премию отдали молодому (35 лет) прозаику «без пути-следа, рода-племени», что выглядело почти что революционно. При этом молодой критик Евгений Ермолин не забыл сказать все приличествующие моменту слова-оценки – «роман-символ», «роман-знамение». Как без этого! Другие «Букером» не награждают!
Я ничего дурного не смею сказать о профессоре Ярославского педагогического университета им. Ушинского, критике Е. Ермолине. Но, войдя в Интернет, я о нём нашёл всего несколько строк, какие здесь хочу процитировать: «Для Евгения Ермолина быть в составе жюри – хорошая возможность участвовать в российском литературном процессе и неплохой способ заработать деньги, ведь за эту работу полагается солидный гонорар». Как в таких случаях говорят, комментарии излишни.
Кстати, раз уж зашёл разговор об исключениях, иной раз всё же случающихся у Игоря Шайтанова, то могу припомнить ещё одно. Как-то рассуждая о постмодернизме, Шайтанов не удержался и сделал резкое политическое заявление: «...Самым великим деконструктивистом был не Жак Деррида, Михавил Сергеевич Горбачёв. Ведь он деконруировал реальность, которой, казалось, износу не будет». Надо ли говорить, что к тому моменту фигура Горбачёва уже принадлежала далёкой истории. Так что Игорь и здесь ничуть не изменил правилу комментировать – формулировать – анализировать исключительно произошедшее явление.
Прошедшее как современное – «фишка» критика Шайтанова. Откройте его последнюю многостраничную работу «Дело вкуса. Книга о современной поэзии». Обстоятельные эссе посвящены Ю. Кузнецову. Л. Мартынову, А. Вознесенскому, Н. Рубцову, Н. Асееву, А. Прасолову, Д. Самойлову, Г. Русакову, Т. Бек, Б. Рыжему, А. Кушнеру, И. Лиснянской, В. Павловой, О. Чухонцеву. Ими Игорь Шайтанов пытается ответить на вопрос «Существует ли сегодня серьёзная поэзия?» И тут оказывается, что понятие поэтической современности критик привычно для себя разворачивает в обратную сторону обращает на вторую половину XX века. Или это мне кажется? Вряд ли. Вот и Андрей Немзер признаётся: «Читая книгу Шайтановаа, мы постоянно видим, как современность становится историей». А Евгений Степанов и вовсе не скрывает раздражения в адрес Шайтанова: «Он пишет хорошо о том, что знает, но знает он, судя по книге, совсем немного. Или знает, но скрывает, что знает. А это и вовсе дезинформация». Это он, само собой, загнул, заявляя, что Игорь знает совсем не много. И, на мой взгляд, дело вовсе не в том, сколько он знает. Попробую разъяснить.
Бесспорно, имена, избранные Шайтановым по его вкусу, настоящие, звучные, самые «вкусные». Но читаешь о них, и, странное дело, в словах критика-литературоведа их поэзия этот самый «вкус» как-то теряет. Невозможное дело? Ничуть! Бывают же цветы без запаха – искусственные. Бывают же фрукты без вкуса – муляжи. Бывают даже люди без задора, как говаривал Гоголь, – вовсе не только персонажи из музея восковых фигур. Вот и у Шайтанова: была «вкусная», а стало «безвкусная». Виновата ли в том поэзия? Никоим образом.
Не хочу винить в этом и профессора Шайтанова. Просто критика – это всё же не исторический анализ, а живое дело. Критика всё же не литературоведение, а писательство, которое знает одну стабильную компоненту –во всём находить исключения. Настоящее творчество – это когда человек ищет и находит именно исключения. Иначе это не творчество, а ремесло. То самое, какому нас когда-то брался учить Юрий Борев, говоря о необходимости применять правильный критический инструментарий. Сегодня я могу видеть, для кого-то он тогда стал учителем.
А ведь могло быть совсем иначе. Шайтанов, уверен, не только умный, но и талантливый человек. Ведь смог же он однажды забыть про свою стабильность и высказаться совсем как настоящий критик: «Например, появись «Кысь» Татьяны Толстой на десять лет раньше – это было бы грандиозное событие, а так её, конечно, прочитали, но это уже был фонарик уехавшего поезда». Но на этом короткий список исключений в жизни Игоря кончается.
Источник: Разумихин А. Трое из сумы : [о лит. критиках И. Шайтанове и М. П. Лобанове] / А. Разумихин // Литературная Россия. – 2008. – 14 ноября. – С. 12-13.
(Фрагмент статьи)