Гроссман В. Два разведчика : отрывок из романа «Арион» / В. Гроссман // Вологодский комсомолец. – 1965. – 26 декабря. – С. 3.
В. ГРОССМАН
ДВА РАЗВЕДЧИКА
Отрывок из романа В. Гроссмана «Арион»
Сто сорок лет назад, 26 (14) декабря 1825 года, каре войск на Дворцовой площади в Петербурге должно было присягать на верность новому царю Николаю I. Войска отказались присягать – началось восстание декабристов. Оно длилось всего несколько часов. Лучшие люди России были жестоко наказаны царем.
Писатель и пушкинист В. А. Гроссман – автор двух романов о Пушкине – убедительно рассказывает об огромном взаимовлиянии поэта и декабристов, этой теме посвящены многие страницы романа «Арион».
В предлагаемом отрывке из этого романа как раз рассказывается о первой встрече Пушкина с руководителем Южного тайного общества и душой восстания Пестелем.
Жить у Инзова было хорошо еще в том отношении, что кто бы ни приехал в Кишинев, военный или штатский, по казенной ли надобности или по частному делу – все равно должен был явиться к наместнику Бессарабского края. Один приходил со служебным поручением, другой с визитом, третий как проситель, но миновать старого генерала или его канцелярию было невозможно.
Пушкин сидел у себя в комнате под домашним арестом, т. е. в туфлях на босу ногу. Инзов был тут же и беседовал со своим узником о последних новостях, прибывших из-за Прута в связи с восстанием греков.
– Третьего дня я провел у Христины Темели, – рассказывал Пушкин. – Прелестная гречанка. Говорили об Александре Ипсиланти. Между пятью греками я один говорил как грек. Все отчаивались в успехе гетерии. А я уверен, что Греция восторжествует и 25 миллионов турков оставят цветущую страну Эллады наследникам Гомера и Фемистокла.
– А как правильнее говорить – турков или турок? – спросил Инзов.
– Правильно и то, и другое, потому что в русском языке одинаково принято и турок и турка.
Вошел чиновник и доложил Инзову, что, де, из Тульчина прибыл подполковник Смоленского драгунского полка Павел Иванович Пестель и хочет засвидетельствовать его превосходительству свое глубочайшее почтение.
– Проси, проси прямо в столовую, а не в кабинет, – замахал руками старик и поспешно поднялся, чтобы самому встретить гостя.
– Да сказать там на кухне, чтобы приготовили чего получше!
Услышав имя человека, о котором единодушно говорили, как об одном из выдающихся умов России, Пушкин взмолился о прощении или хотя бы об отсрочке наказания, так ему не терпелось повидать Пестеля. У Пушкина было такое жалкое выражение лица, что доброе сердце старика не выдержало. Все же генерал продолжал отмалчиваться, а Пушкин причитал плачущим голосом.
– Повинную голову и меч не сечет. Прикажите, генерал, принести мои сапоги и выпустите меня на волю, не то я стану на колени и буду стоять до тех пор, пока не смягчится ваше жестокое сердце. Или, клянусь славой моих предков, я предстану перед просвещенное лицо подполковника без сапог, и вам же будет за меня стыдно.
Старик рассмеялся. Отделаться от Пушкина было нелегко.
– Ин, быть, по-твоему. На этот раз ради образованного гостя прощаю. Только ежели мне хоть еще один раз доложат, что ты бьешь по щекам молдавских бояр, не жди милости! Ну, сам посуди. Какого же мнения будут туземцы о русских людях, если известный поэт, столичного образования молодой человек, да еще чиновник моей канцелярии и другого обращения не знает, кроме мордобоя. Стыдись! Ты же не пьяный армеец! Да я бы на твоем месте и рук не стал бы марать об такую богопротивную рожу, как у этого купона. Ну, да ладно,„Бог простит! Молод ты и горяч. Никита, принеси барину сапоги и одеться. Да поскорей!
И старик быстро вышел, чтобы не слушать выражений благодарности от растроганного его добротой Пушкина.
Покуда Пушкин возился с туалетом, генерал и его гость успели обменяться первыми приветствиями. От завтрака, радушно предложенного Инзовым, Пестель вежливо, но твердо отказался и не выразил ни малейшего желания покинуть кабинет. Значит хотел придать своему визиту строго официальный характер. Инзову пришлось задать гостю обязательный вопрос:
– По какой надобности, господин полковник, изволили пожаловать в наши края?
Пестель медленно и с расстановкой, так, чтобы окружающие его чиновники канцелярии наместника услышали и запомнили, доложил генералу о цели своего нынешнего прибытия в Кишенев. Он, дe, совершает инспекторскую поездку по всем пограничным постам Бессарабского края, каковую поездку признал своевременной и полезной господин главнокомандующий Второй Армией граф Витгенштейн. Время, как изволите знать, тревожное. Возможен высочайший смотр или иное испытание войскам. Впрочем, ему, Пестелю, даны и некоторые другие поручения, о которых он будет иметь честь сделать его, превосходительству, господину наместнику, особый, более подробный доклад.
Пестель многозначительно умолк, давая этим понять, что ему нужна еще и другая, секретная аудиенция.
Инзов обвел глазами присутствующих чиновников и добродушно сказал: «Отдохните покуда, ваше высокородие, да, осмотритесь кругом. Дел-то много, чай, не на один день приехали. А я на досуге пошлю за вами своих лошадей, вот и побеседуем с глазу на глаз. Тогда, надеюсь, вы и от моей хлеба-соли не откажетесь».
Пестель удовлетворенно склонил голову. Генерал его понял. Вошел Пушкин. Они познакомились, но поговорить не удалось. Кончались десять минут, отведенных этикетом для официального визита. Однако Пушкин умудрился и тут рассердить генерала Инзова.
Когда Пестель протянул Пушкину руку и произнес внятным голосом свою фамилию, поэт без малейшей улыбки спросил:
– Вы не родственник ли иркутскому злодею?
– Я сын его, – спокойно и просто ответил Пестель.
Инзов украдкой погрозил Пушкину пальцем, а когда Пестель откланялся и ушел, набросился на озорника.
– И зачем только я тебя выпустил! В тебе какой-то бес неугомонный сидит. Ведь за такие слова зовут к барьеру.
– Ну, что ж, к барьеру так и к барьеру. Но только теперь я и сам вижу, что подполковник Пестель, действительно, выдающегося ума и высокой души человек. Мы с ним будем друзьями, заверяю вас в этом. Завтра же от вашего имени возвращу ему визит...
– Нет, в тебе решительно бес сидит.
– Бес, бес. Я теперь и подписываться буду так: Пушкин, бес арабский.