Баранов С. Ю. Сергей Баранов: «Идти не за публикой, а немного впереди...» : [беседа с заведующим кафедрой литературы в ВоГУ С. Ю. Барановым] / беседевал Д. Ермаков // Маяк : газета. – Вологда, 2016. – 22 декабря. – С. 10, 11.
Сергей Баранов:
«Идти не за публикой, а немного впереди…»
...С его учениками я то и дело встречаюсь в Вологде и в самых отдалённых уголках нашей области, от его учеников получаю письма из-за границы... Мне не пришлось у него учиться, но при возможности я с удовольствием хожу на его публичные лекции в областной библиотеке имени Бабушкина. И когда появилась возможность вот этого разговора – я не преминул ею воспользоваться...
Итак: Сергей Юрьевич Баранов, заведующий кафедрой литературы филологического факультета ВоГУ, кандидат филологических наук, доцент, Заслуженный работник высшей школы Российской Федерации.
Он не коренной вологжанин. Родился на Сахалине, но, когда ему был год, семья переехала в Белоруссию, где прошли детство и юность, а после окончания школы Сергей Баранов уехал учиться в Ленинград.
1. Начало
– После окончания школы я уехал в Ленинград поступать в университет, поступил и учился в ЛГУ с 1966 по 1971 год.
Университет – это особое учебное заведение, с особым типом подготовки... Очень важно, что это был Ленинград, потому что ленинградская филологическая школa – особая школа. Из учителей назову Павла Наумовича Беркова. Это очень крупный ученый, член- корреспондент Академии наук, большой специалист по литературе 18 века. Под его руководством я написал первую курсовую работу. Но, к сожалению, в 1969 году он скончался, и я перешел к другому руководителю, тоже очень интересному, – к Илье Захаровичу Серману, под его руководством я писал дипломную работу по Карамзину. Вот это были мои основные вузовские учителя. Но, кроме того, конечно, каждый преподаватель на нашем факультете имел своё преподавательское и филологическое «лицо», это были люди ответственные за своё профессиональное поведение, люди глубоко порядочные в плане взаимоотношений между собой и со своими учениками, и все они в какой-то мере на меня влияли.
Но университет – это не только преподаватели. У нас студенческая среда была филологической в точном смысле этого слова – и в аудиториях, и в общежитии шли нескончаемые разговоры о книгах, о писателях, о литературных новинках... Эта студенческая атмосфера многое дала мне, это тоже своеобразный университет, воспитание литературного вкуса, ума, профессиональных качеств...
2. Просветитель
– Педагог я или учёный?.. Прежде всего, я считаю себя просветителем. Есть вещи, которые я знаю, представляю, которые продолжаю познавать. И мне хочется, чтобы эти мои знания влияли на состояние культуры в вузе, где я работаю, в Вологде, в Вологодском крае... Мне кажется, это самое главное, что я пытаюсь делать... Хорошо ли, плохо ли – не мне судить...
Лекции в областной библиотеке (не говоря уж о работе в университете) – это как раз и есть просветительская работа. Продолжение того дела, к которому меня в университете приобщали. Сейчас я читаю лекции по Карамзину, а у меня, как я уже сказал, дипломная работа была по творчеству этого писателя, и я считаю себя обязанным что-то о Карамзине сказать в год 250-летия со дня его рождения и людей к творчеству этого писателя приобщить...
3. О Батюшкове
– В содружестве наших литераторов-классиков очень трудно выстраивать иерархию. Конечно, Пушкин – символическая вершина... Но рассуждать о том, кто лучше: Толстой или Достоевский, Батюшков или Пётр Вяземский, Чехов или Булгаков, мне кажется, не совсем правильно.
Батюшков – самостоятельная фигура, очень важная для русской литературы, очень значимая, очень привлекательная. Мне импонирует его творческое поведение – взыскательность по отношению к самому себе. Он очень требовательно относился к своему литературному труду, к тому, что писал. Потому и объём его творческого наследия невелик.
Батюшков, как и Карамзин, был сознательным творцом культуры. Выработка литературного языка – одна из его заслуг, он очень многое сделал в этом направлении. Это прекрасно понимал его младший современник Пушкин. Батюшков стремился найти в русском языке средства для выражения духовного богатства европейской культуры. Это было непросто, потому что такие средства порой просто отсутствовали. Русский дворянин начала 19 века, говоря о культуре, о политике, о жизни сердца, нередко предпочитал пользоваться французским языком, где эти средства уже были выработаны. Батюшков возможности русского литературного языка расширял.
Пушкин относился к Батюшкову по-разному. Что-то его в творчестве Батюшкова восхищало, что-то вызывало критику. Находясь в Михайловской ссылке, Пушкин делал пометки на полях «Опытов в стихах и прозе» Батюшкова. Там есть восторженные замечания, есть и скептические. Но то, что Пушкин писал на полях батюшковской книги, не предназначалось для печати. Это мы теперь публикуем всё...
Чужие письма читать нельзя, такова нравственная аксиома. Но письма писателей публикуются, и мы, нарушая моральные заповеди, читаем чужие письма в собраниях сочинений. То же самое и пометки на полях книг – Пушкин их делал для себя, это следы его размышлений, сомнений. Я не думаю, что там со всем можно согласиться, и сам Пушкин, наверное, по прошествии времени от каких-то своих суждений отказывался.
Часто говорят о Батюшкове: предтеча Пушкина. Это, конечно, в известной мере, так. Но он «предшествовал» и многим другим писателям. Например, в записной книжке Батюшкова, озаглавленной «Чужое: мое сокровище» (тоже, между прочим, не предназначавшейся для публикации), есть воспоминания о том, как он общался с генералом Раевским, и некоторые места в этих воспоминаниях удивительно напоминают страницы «Войны и мира»... А, казалось бы, между Батюшковым и Толстым ничего общего. Но он может быть оценен и как предтеча Толстого.
4. Тенденции и традиции
– Кого мы готовим в университете сейчас – сказать трудно. Тут есть определённого рода противоречия между нашими представлениями о должном и новейшими тенденциями в образовании. Например, преподавательское сообщество не очень согласно с тем, что мы являемся «сферой услуг». Мы, преподаватели, пытаемся сохранить традиции, которые существовали до не всегда разумных новшеств. Традиции, например, глубокого и прочного знания своего предмета. Но в наше время можно услышать и такое: мол, чего информацией мозг загружать, вот интернет, там найди нужную справку и всё...
Или ещё тенденция (дай Бог, чтобы не получилось её внедрить) – предметов в школе – физики, химии и т. д. – не будет, а будут темы, в процессе изучения которых сотрудничают разные преподаватели. Допустим, тема – Великая Отечественная война. Историки говорят о ней со своей точки зрения, учителя литературы – со своей, математики со своей (там ведь что-то считали), географы – со своей, преподаватели пения – со своей (песни ведь пели) и т.д. Это, увы, рассматривается всерьёз и считается новым словом в педагогике. Мне кажется, такие вещи пропагандируют люди, плохо понимающие, что такое образование. Чтобы человек получил прочные знания, нужно провести его от элементарных понятий и представлений в определенной области к более сложным, в рамках одного предмета... Интегрированные уроки пусть будут, но только на них строить всю систему нельзя.
А вот ещё тенденция, от которой мы все страдаем – засилие бумаг (всевозможных отчётов). Это что-то невообразимое! Такого никогда не было, это такой громадный поток, который создает фикцию деятельности, а реальное дело отодвигает на задний план. Есть «бумага» – значит, что-то есть, а нет «бумаги» – значит, нет. Но практика жизненная показывает совсем другое – можно написать много бумаг, которые что-то показывают, но в реальности этого нет... Об этом еще Гоголь с Салтыковым-Щедриным писали.
Ещё одна, не очень хорошая, мягко говоря, тенденция: слабая подготовка абитуриентов и, соответственно, студентов-первокурсников. Нам, вузовским работникам, приходится компенсировать то, чего не додала школа да ещё заботиться об усвоении новых знаний. А срок обучения при этом сокращается: четырехлетний бакалавриат вместо пятилетнего специалитета, урезаны сроки педагогической практики...
Так вот – тенденций, которые нас не удовлетворяют, много, а мы всё-таки пытаемся сохранить облик нашей дисциплины, которую считаем очень важной в общекультурном отношении. Литература, литературоведение, филология – они в значительной степени определяют лицо культуры.
5. О школьной программе
– Абсолютно точно, что пересмотр школьной программы необходим. Следует очень хорошо подумать о том, в каком времени мы живём, что это время диктует, согласны ли мы с тем, что оно диктует, в чём не согласны. Нужно понять, кем являются современные молодые люди, как они выглядят (я имею ввиду духовный облик)… И, принимая во внимание всё это, разработать программу. Но программу, не приспособленную под вкусы и прихоти массового сознания. Не очень модно сейчас цитировать Ленина, но процитирую. Когда его спросили: «Как вы относитесь к Демьяну Бедному?» – он сказал: «Идёт за публикой, а надо бы немного впереди». Мне кажется, это касается и средств массовой информации, образования, культуры – не в поддавки с публикой играть, а идти «немного впереди», формировать её вкусы, потребности, запросы. Это касается и школьной программы. Её нужно пересмотреть и определить, в чём мы должны идти «немного впереди».
Конечно, в школьной программе должны остаться какие-то базовые вещи. В каждой национальной культуре есть непреходящие ценности, без которых эта культура перестаёт существовать. Без Толстого русская культура не будет русской культурой, без Пушкина она не будет русской культурой... Это то, что обязательно должно остаться в программе. Другое дело – в какой мере? С «Войной и миром» современным молодым людям не всегда под силу справиться даже в плане объёма. Они не привыкли читать такие толстые книги. Значит, здесь нужно как-то очень умно подойти к этой проблеме, чтобы всё-таки познакомить школьников с «Войной и миром», учитывая их возможности и расширяя их в процессе изучения произведения. Как это сделать – уже другой вопрос, над этим нужно работать.
Очень важна личность учителя. У хороших, творчески работающих вологодских учителей «Войну и мир» читают, даже в полном объёме.
6. Человек читающий
– Читающий человек – это особое культурное явление. Чтение процесс непростой, это иллюзия, что, если человек выучил буквы, – значит, и читать умеет. Это навык, умение, способность, свойство личности, которое формируется годами. Говорят, что самые образованные люди те, которые в детстве много читали. Наверное, это действительно так, потому что вместе с книгой, с чтением приходит колоссальное количество знаний. В частности, школа почему очень важна? – потому что она постепенно, шаг за шагом вырабатывает в человеке способность к чтению, умение не просто опознавать буквы, но понимать, воспринимать и усваивать прочтенное.
Да, наверное, раньше больше читали. Тому много причин. Ну, куда деваться, – существует телевидение, ну, куда деваться, – существует интернет. Без них современный человек немыслим. Это ведь занимает и время, и духовные силы... В университет зачастую приходят не читающие студенты. Что их приводит на филологический факультет, трудно понять. Может, они так и не станут настоящими читателями за время учёбы в университете. Но, по крайней мере, мы пытаемся через их сознание пропустивши можно больше текстов. Они – наши студенты, и с ними нужно работать.
Что касается «любимого писателя» – я не могу назвать одного единственного. Тех, которые мне близки, много. Классика, конечно, в первую очередь. То, что прошло проверку временем.
Классика и есть собственно литература. Она очень современна.. Мой брат, живущий в Белоруссии – не филолог, и у него нет высшего образования... Этим летом он мне говорит: «Я недавно взял «Ревизора» в руки и не мог оторваться. Xoxoтал, удивлялся. Как здорово! И написано будто про сегодняшний день!» Вот это признак классики – она всегда современна.
7. Вологодская школа и не только
– В 1971 году я приехал в Вологду. Приехал из Ленинграда с его филологической школой, культурой. И не скрою, о Вологде и вологодских писателях мало что знал. Но про «Привычное дело» Белова слышал. Университетские преподаватели нам об этой повести говорили. И я ее читал. Хотя, наверное, большого впечатления она на меня тогда не произвела, это произошло чуть позднее, когда я повзрослел. Так бывает к восприятию некоторых книг нужно прийти, они не раскрываются в своей сокровенной сути сразу.
О Рубцове до Вологды вообще не слышал. Здесь познакомился с местными художниками, а они Рубцова и знали, и почитали. Вологодским Есениным называли. Я на первых порах скептически к их восторгам относился. Современные авторы меня не очень интересовали.
А потом, когда в Вологде пожил, в школе поработал, конечно, узнал не только Белова и Рубцова. И обнаружил, что литература Вологодчины весьма разнообразна и интересна.
Что касается «вологодской школы», то она очень разная. Я согласен с литературным критиком Всеволодом Сургановым в том, что «вологодская школа» не собственно территориальное понятие, к «вологодской школе» он причисляет и Виктора Астафьева, и Евгения Носова, и Валентина Распутина… Он говорит о том, что в творчестве вологодских писателей в 60-е годы наиболее ярко наметились тенденции, которые проявлялись и у других литераторов. Комплекс этих тенденций Сурганов и назвал «вологодской школой». Никто ему не возражал. Значит, «вологодская школа» - реальное и почитаемое в литературных кругах явление.
Самый сильный представитель этой школы – Василий Белов. Его «Привычное дело» – безусловная классика русской литературы. В самую придирчиво составленную антологию русского рассказа обязательно вошел бы какой-то из рассказов Белова. В этом жанре им написано несколько очень сильных вещей.
И сегодня есть писатели, продолжающие традиции «вологодской школы», но фигуры, равной Белову, мы пока не видим. Авторы есть интересные, есть интересные находки, художественные решения. Но Белова нет. Впрочем, второго Белова и не надо. Пусть будет кто-то другой, равный Белову по силе дарования, но с другим именем и с другим творческим почерком. Подождем.
В Вологде и Вологодском крае есть писатели, несомненно заслуживающие внимания, но не относящиеся к «вологодской школе». Писатели огромной величины, о которых мы узнали относительно недавно. В годы моего студенчества имя Клюева могло быть упомянуто разве что в негативном контексте. А ведь он один из крупнейших поэтов 20 века. А Шаламов? Впервые я услышал о нем случайно в передаче радиостанции «Голос Америки». У нас в СССР, такого писателя не знали… Я думаю, что неизвестные пока широкой публике, но интересные писатели были и есть. Они ждут своего часа.
Плохо, что нет в Вологде специального периодического литературного издания. «Лад вологодский» – это всё-таки не собственно литературно-художественный журнал, об этом говорит и сам его редактор Андрей Сальников. А нужен бы именно литературный журнал, потому что в Вологде, несмотря ни на что, интерес к литературе есть и пишущих много (правда, не всегда хорошо пишущих). Но, к сожалению, пишущие люди не всегда стремятся к единению. Литературная борьба – это хорошо, когда она способствует развитию творчества. Существует ведь такой принцип: я не очень принимаю то, что ты пишешь, но я понимаю, что ты хочешь сказать. Так и должно быть.
И особенно нужна литературная критика. Создаются интересные произведения, а критики нет. А ведь это обязательное триединство для нормального литературного процесса: писатель-читатель-критик. Только нужна бы настоящая литературная критика, а не обмены «любезностями» в стиле «сам дурак». Хорошая критика – это анализ, стремление понять…
8. Заветное желание
– У меня есть давнее желание. Очень хочется, чтобы начала наконец издаваться серия – «Вологодская библиотека», чтобы томик за томиком в типовом оформлении выходили произведения Батюшкова, Засодимского, Круглова, Полуянова, Белова…
Как знать, может и сбудется это желание Сергея Юрьевича… Должно бы сбыться..