Выдающиеся люди Вологодского края

А. В. Камкин

Вологодская земля : из исторического опыта российской глубинки

Год 1997 отмечен для Вологодской земли рядом значительных юбилеев. Вологде и Великому Устюгу – 850 лет, а особо почитаемой православной святыне России, Кирилло-Белозерскому монастырю – 600.

Такие даты волей-неволей приглашают к размышлениям об исторических судьбах российской глубинки. Думается, что общее предназначение журнала дает право обратиться прежде всего к уникальности вологодского исторического опыта. Возникает возможность проследить вариативность и историческую эволюцию ее взаимоотношений с Центром.

Вологодский край относится к тем территориям России, которые в древности – в первые века нашей эры – были в ареале угро-финской языческой культуры. Наиболее ярким ее очагом было Белозерье. К VI веку нашей эры относятся первые упоминания о племени «весь», обитавшем на Белом озере. К этому же времени относится и выявленная там выразительная археологическая культура. Такое совпадение, разумеется, не случайно. Можно говорить о сформированности здесь устойчивой этнической общности, бывшей в течение длительного времени этнокультурной доминантой на западе нынешней территории Вологодской области.

Первые очаги дохристианской славянской культуры начинают формироваться на юго-западе края. На рубеже V-VI веков там появились поселения кривичей, а с VIII-IX веков – ильменских словен, принесших в край культуру пашенного земледелия. Этническое и культурное влияние славян возрастало и уже в X веке становится бесспорным в Белозерье.

Белозерская финно-угорская группа была в основном ассимилирована. Часть же ее слилась с этнически близким прибалтийско-финским населением Приладожья: так сформировались вепсы, до сих пор проживающие на юго-западе области и ставшие в нынешних условиях своего рода этно-культурным феноменом, требующим от власти и общественности особого внимания и поддержки.

С XI века край входит в состав территории Древнерусского государства, развитие которого с конца X века стало происходить под сильным влиянием христианства. На территорию края устремляются два потока славянского населения: из Новгородской земли и из Ростово-Суздальской. К XII веку в сферу влияния Ростово-Суздальского княжества входит Белозерье и Великий Устюг. Значительная же часть края, в том числе и земли вокруг Вологды, находилась под новгородским влиянием.

Игравшие поначалу роль Новгородской и Ростово-Суздальской периферии, Белозерье и Устюг в XIII веке, а позднее и Вологда, сами становятся крупными региональными политико-государственными центрами. В 1238 году Белозерье выделилось в самостоятельное княжество. Первым его князем был Глеб Василькович Белозерский, правивший Белозерьем сорок лет – до 1278 года. Княжество занимало обширную территорию от Пошехонья до озера Воже и от реки Суды до Кубенского озера. Под 1218 годом летописи упоминают о походе ростовского князя Святослава на волжских булгар. В походе участвовал и полк устюжан – для историков это знак того, что Устюг к тому времени был уже значительным поселением-городом. От второй половины XIII – первой половины XIV веков сохранилось немало упоминаний о борьбе Новгорода, Твери и Москвы за Вологду. Город имел настолько важное стратегическое и экономическое значение, что стал объектом довольно редкого для русского средневековья соглашения: в конце XIV века Вологда некоторое время находилась в совместном управлении должностных лиц Москвы и Новгорода.

В этот же период вологодские, устюжские и белозерские земли становятся яркими ареалами православной духовности и культуры. Особая роль в том принадлежит древнейшим монастырям. В Белозерье первый монастырь – Усть-Шехонский – был основан в 1251 году князем Глебом Васильковичем. Им же основан и легендарный монастырь на Каменном острове Кубенского озера (Спас-на-Камне). По церковному преданию, в 1147 году киевским монахом Герасимом был основан Троицкий монастырь в Вологде. К XII веку относится учреждение Троице-Гледенского и Михайло-Архангельского монастырей в Устюге. В 1371 году учреждается Спасо-Прилуцкий монастырь под Вологдой, а в 1397 – Кирилло-Белозерский. Их основатели – преподобные Димитрий Прилуцкий и Кирилл Белозерский – были «собеседниками» (единомышленниками) самого преподобного Сергия Радонежского, стараниями которого духовная жизнь православных обителей стала тогда преобразовываться на основах соборности, общежительства и согласия. Новые обители вносили в жизнь региона осознание единства Земли Русской. Именно они и стали крупнейшими духовными и культурными центрами Севера.

Одним словом, в XIII-XIV веках край обретал новое лицо: в этническом составе населения все более доминировали славяне, выходцы из новгородских и ростово-суз- дальских земель, духовные ориентиры все более наполнялись христианскими ценностями, а политическая жизнь перемещалась в собственные региональные центры, ощущавшие, однако, свою причастность к общерусскому макросоциуму. Важно и то, что в ходе освоения земель вдоль рек и волоков, вокруг озер все более определялся и крестьянский характер края. Именно этому обстоятельству суждено будет сыграть большую роль в дальнейшей истории Вологодчины, становлении ее экономики, ритмов и образа жизни.

С постепенным возвышением Москвы и началом объединения вокруг нее русских земель место Вологодского края в общем политическом и социокультурном пространстве тогдашней Руси приобретает новые особенности. В 1397 году сын Дмитрия Донского великий князь Василий Дмитриевич при очередном столкновении с Новгородом захватил Вологду. С этого времени она фактически становится московским владением, хотя юридически Новгород считал ее своей «волостью» и не раз пытался возвратить, нападая на город и опустошая окрестности. Почти в то же время подчинился Москве и Устюг. По приказу из Москвы в городе строятся укрепления и устюжане участвуют в военных походах на стороне Москвы. Большую роль в закреплении московской ориентации Устюжской земли сыграл святитель Стефан Пермский – основатель Пермской епархии (1387) с центром в далеком селе Усть-Вымь на Вычегде, первый православный епископ Севера. В 1486 году белозерский князь Михаил Андреевич передал свое княжество, уже бывшее к этому времени в сильной зависимости от Москвы, великому князю Московскому и государю всея Руси Ивану III. Бывшие земли, княжества, новгородские «волости» становятся уездами Московского государства. Вологодский край вновь становится периферией, но на этот раз – ближайшей периферией нового государства.

Такое положение «обрекало» Вологду, Белоозеро, Устюг на систематическую причастность к большой политике того времени. События XV века на первый план среди городов края вывели Вологду. В период борьбы за великокняжеский престол во второй четверти XV века Вологда была передана в удел свергнутому с московского престола Василию Темному. С него была взята клятва «не искать» более великого княжения. Пожив здесь некоторое время в 1446 году, Василий Темный отправился в поездку по старинным монастырям. Игумен Кирилло-Белозерского монастыря Трифон «разрешил» (освободил) князя от клятвы, взяв грех клятвопреступления на себя. С этого началось возвращение Василия Темного на московский престол и завершение разорительной междоусобицы. Вологда и Белозерье внесли, таким образом, свой вклад в строительство Московской Руси. Великий князь и его преемники с особым доверием относились к Вологде: известно, что в XV веке она не раз была местом хранения великокняжеской казны. В 1480 году, когда на р. Угре решался вековой вопрос об окончательной ликвидации монголо-татарского ига, Иван III отправил свою жену Софью вместе с казной на Белоозеро. В 1492 году Вологда была провозглашена вторым кафедральным городом Пермско-Вологодской епархии. Епископы стали подолгу жить в Вологде, что вносило немалое оживление в ее жизнь и заметно меняло внешний облик города.

В период XVI-XVII веков Вологодская земля превратилась, по образному выражению одного из историков, в «оживленную область Московского царства». От Москвы через Ярославль к Вологде вел государев тракт, а отсюда открывались, во-первых, пути на Север, к Белому морю – единственному тогда выходу в мировой океан, а во-вторых, от Вологды по Сухоне и Вычегде начинался путь «за Камень», т.е. за Урал в Восточную Сибирь. Тот и другой пути были стратегически важными и напрямую отражали приоритеты внешней и внутренней политики России того времени. Англичанин Ричард Ченслер, искавший морской путь в Индию через северные моря, но волей судьбы оказавшийся в 1553 году в устье Северной Двины и вскоре представший перед Иваном Грозным, в своем отчете английской королеве отмечал, что самым подходящим пунктом для основания торгового представительства и размещения складских сооружений могла бы стать Вологда. Не случайно, наверное, и то, что первым русским послом в Англии стал вологжанин Осип Непея.

Вологда становится транзитным центром международной торговли России. Здесь размещают свои склады иноземные купцы, появляется своя «Немецкая слобода». На Нижнем посаде Вологды возводятся подворья Соловецкого, Кирилло-Белозерского и Спасо-Прилуцкого монастырей, важное место в деятельности которых имела общероссийская торговля солью. Большой импульс для культурного и экономического расцвета получают Тотьма и Устюг, расположенные на Сухонско-Двинском речном пути. К 60-м годам XVI века относится и возведение в Вологде по указанию Ивана Грозного внушительной крепости. Под его личным наблюдением на высоком берегу реки Вологды возводится величественный Софийский собор, архитектурными формами напоминающий Успенский собор Московского Кремля. Царь подолгу бывает в Вологде, а в период 1565-1572 годов причисляет ее к опричным городам, что также свидетельствует о ее большом значении в жизни Московского царства XVI века. Политические планы Ивана Грозного в отношении Вологды не раз привлекали внимание историков, по этому поводу выдвигалось немало версий. Народная же молва хранит и передает из поколения в поколение устойчивую легенду о том, что царь собирался перенести в Вологду столицу России.

Несколько забегая вперед, можно отметить, что торговые интересы вологодского, тотемского и устюжского купечества оказались столь тесно связаны с Сибирью и Дальним Востоком, что в XVII-XVIII веках его деятельность «выплеснулась» за пределы государственной территории и способствовала промысловому освоению Алеутских островов, Аляски и западного побережья Северной Америки. Феномен «Русской Америки», к которому вологодское купечество имеет прямое отношение, является хорошим примером сочетания коммерческих интересов провинциального капитала с общегосударственными устремлениями.

Весьма существенным для дальнейшего развития края представляется то, что уже со второй половины XVI века, особенно после ликвидации новгородской боярщины, в крае оформились две зоны, отличавшиеся как правовым статусом населения, так и спецификой социально-экономических отношений. В центре края и на западе его доминировало вотчинное, поместное, дворцовое и монастырское землевладение с яркими крепостническими чертами. Роль основных социумов в этой зоне играли монастырь, вотчина, поместье. К востоку же от Вологды сложилась зона черносошного крестьянства, свободного от личной крепостной зависимости. Обязанности перед государством (подати, различного рода службы и повинности) здесь организовывала волость, поземельные отношения регулировала община, а духовный союз обеспечивал приход. Чаще всего волость, община и приход территориально совпадали, и тогда базовым социумом в этой зоне становилась своего рода крестьянская триада: волость-община-приход. В народе она получила выразительное название – «мир». Мирское самоуправление издавна признавалось официальной властью и обладало большими полномочиями. Достаточно вспомнить, что еще с конца XV века известны крестьянские Судебники, т.е. рожденные крестьянским правотворчеством кодексы, нормы которых действовали наряду с государственным законодательством.

Севернорусский опыт самоуправления был в полной мере использован в земской реформе Ивана Грозного, когда с середины XVI века власть наместников сменили выборные земские учреждения. Однако такая модель земского управления оказалась недолговечной.

После драматических событий Смуты начала XVII века в Вологодском крае окончательно утвердилось единоначалие воевод. Назначаемые Москвой воеводы соединяли в своем лице все функции государственного управления, фиска, суда и контроля. Однако возрастание роли воевод как полномочных представителей Центра не упразднило давнюю традицию самоуправления в восточной (черносошной) половине края. Здесь сложился своеобразный параллелизм управления: крестьянские миры и посадские общины в согласии с обычаем решали разнообразные местные дела, в том числе и земельно-имущественные, а воевода был проводником решений центральной власти и, главным образом, обеспечивал сбор налогов в казну. Между воеводской властью и органами самоуправления существовало тесное взаимодействие. Так, например, налоги, бесперебойный и полный сбор которых должна была обеспечить администрация, фактически распределяли сами миры, учитывая реальную состоятельность каждого крестьянского двора. Миры следили за изменением населенности дворохозяйств и состоянием земельных участков, стремились поддерживать платежеспособность своих общинников и эффективное использование земельного фонда. Они сами собирали и доставляли в уездные центры налоги и сборы. К жизнедеятельности севернорусских крестьянских миров вполне можно применить образное выражение А. И. Солженицына о «демократии малых пространств». Она была здесь устойчивым явлением и отличительной чертой исторического опыта народной самоорганизации.

В период Империи Вологодский край из «оживленной области» постепенно превращался в тихую глубинку. Важнейшие события и процессы XVIII-XIX веков проходили как бы мимо, лишь слегка затрагивая его. С выходом в Балтику упало значение Белого моря во внешней торговле России, а это резко снизило грузопотоки по Сухонско- Двинскому речному пути. Из Вологды постепенно выезжали иностранцы, сворачивали свою деятельность торговые представительства. Правительственные мобилизации перемещали вологодских ремесленников в Санкт-Петербург на строительство новой столицы или для работы на Адмиралтейских верфях. Стратегические пути в Сибирь также проходили уже не через Вологодский край. В течение почти всего XVIII века административным центром Севера являлся Архангельск – столица обширной Архангелогородской губернии. Вологда и Великий Устюг довольствовались статусом центра одноименных провинций в рамках упомянутой губернии. Такой же статус был и у Белозерска, только в рамках Новгородской губернии.

Заметно ослабло и духовно-просветительское влияние старинных и прославленных монастырей. Сначала их подорвали ограничительные меры Петра I, поставившего ресурсы монастырей на обеспечение нужд Северной войны и ограничившего доступ в монашество податным сословиям, главным образом – крестьянству, т. е. основному источнику пополнения монашеских корпораций. А в 1764 году Екатерина II в ходе секуляризации монастырской собственности фактически упразднила большое количество вологодских обителей. Это было серьезным испытанием для важнейшего института православной духовности и подвижничества, каковым в идеале является монастырь.

Лишь к исходу XVIII столетия наметилось некоторое возрастание роли Вологды: после ряда административно-территориальных переделов в 1797 году была образована Вологодская губерния – еще один юбилей нынешнего года. Ее территория была устремлена на восток, в Коми край. Самыми восточными уездами оказались Яренский, Сольвычегодский и Усть-Сысольский (Усть-Сысольск – ныне Сыктывкар). Столица же новой губернии, Вологда, была на самом западе огромной территории новой губернии. Белозерские земли и Устюжна оставались в пределах Новгородской губернии.

Отметим, что в ходе административных преобразований было образовано несколько новых городов: Никольск, Вельск, Кадников, Грязовец, Кириллов, Череповец, Вытегра. В отличие от старинных городов, ведущих свою историю со времен раннего средневековья, это были города второго поколения. Поначалу большая часть новых городов отличалась от крупного сельского поселения с развитой ремесленной и торговой инфраструктурой лишь наличием значительного количества присутственных мест и проживанием большой группы чиновников. Ни один из них в XIX – начале XX века так и не вырос в большой город. Но они породили особый социо-культурный феномен малого провинциального городка, уклад жизни которого был запечатлен в классической русской литературе. Существует убедительная версия о том, что тема и сюжет гоголевского «Ревизора» были навеяны реальными событиями в Устюжне.

Замедленность многих социальных и экономических процессов, а также преобладание крестьянского населения способствовали более длительному, чем в центральных губерниях, сохранению традиционной «демократии малых пространств». Со временем эта устойчивая традиция превращалась не только в самобытную черту Севера, но и свидетельствовала о многовариантности всей государственно-политической системы России. Этот уникальный опыт региона, на наш взгляд, заслуживает отдельного внимания.

Центральная власть хорошо понимала глубокую укорененность традиции крестьянского самоуправления, и ни одна из административных реформ XVIII века даже не пыталась деформировать общий рисунок волостей, естественно сложившийся в ходе заселения и освоения края, или ломать сложившуюся практику внутримирского управления.

Исследования показывают, что эта практика выработала четыре ветви мирских институтов: а) мирской сход в различных его вариантах – полный, неполный, деревенский, инициативный с выборочной явкой и т.п.; б) выборные на определенный срок лица, чаще всего на один год – сотский, староста, пятидесятские, десятские, целовальник, сборщик, рекрутский голова и др.; в) мирские порученцы, выполнявшие разовые поручения всего крестьянского мира либо его отдельных групп и кланов – посыльщики-ходатаи, по- сыльщики-агенты, посыльщики-сопроводители, понятые, поручители, счетчики, оценщики и др.; г) лица, работающие в «аппарате» волости по найму – мирской писарь («пищик»), ручники, т.е. крестьяне, ставившие подпись за неграмотных в мирских документах и следовательно бравшие на себя большую долю ответственности в том или ином деле, сторожа, приставы и др.

Весьма влиятельным был в каждой волости и слой крестьян, проявлявший повышенную активность в делах мирских – грамотеи, книжники, старожилы, отставные солдаты. Такая разветвленность мирского самоуправления позволяла достаточно гибко достигать баланса интересов крестьянской общины, государственной казны и отдельного крестьянского дворохозяйства, была проявлением особой общественной жизни деревни.

Вместе с тем очевидно, что по мере развития права и усложнения государственной управленческой практики шел процесс нарастания бюрократической регламентации волостного самоуправления. Деятельность мира, имевшая в своей основе нормы обычного права, все более стала опираться на нормативную базу государственного законодательства. Полномочия выборных лиц стали определяться специальными инструкциями и уставами, нарастал вал текущей и итоговой отчетности по строго установленным формам, перечень санкций за те или иные нарушения обязательств перед государством. И в результате произошло то, что должно было произойти – в какой-то момент власти переступили грань, после которой нарушалось устоявшееся равновесие между местной властью и крестьянскими мирскими институтами. Нарастала зажатость крестьянского самоуправления, крестьяне стали уклоняться от избрания на мирские должности, падал престиж выборного служения, все более устойчивым становилось упование на решение мирских проблем не в пределах волости, а посредством административного вмешательства. Такое кризисное состояние крестьянского самоуправления тревожило не только крестьян, но и местные власти, чувствовавшие себя неуверенно без влиятельного деревенского самоуправления.

Возвращение крестьянскому самоуправлению должного статуса было одним из важнейших направлений в деятельности российских реформаторов первой половины XIX века. Существовало понимание того, что власть и деревенское общество могут иметь три круга полномочий: 1) круг вопросов, решаемых полностью и окончательно органами крестьянского самоуправления на основе обычного права и действующего государственного законодательства (распределение податей, определение рекрутов, решение земельных споров при пользовании общинной землей); 2) круг вопросов, решаемых органами крестьянского самоуправления, но требующих последующего утверждения государственными органами управления (переделы земельных угодий, выдача паспортов, приговоры мирского суда); 3) круг вопросов, решаемых властями и предписываемых крестьянскому миру (трудовые мобилизации, сыск преступников). По сути, такое разграничение и лежало в основе реформы П. Д. Киселева 1838-1841 годов, значительно укрупнившей размеры волостей, унифицировавшей и обюрократившей волостное управление. С этих пор оно полностью было включено в систему государственного функционирования и потеряло важнейшие признаки самоуправления.

Уникальный опыт самоорганизации деревенской жизни, так долго сохранявшийся на Русском Севере, в том числе и на востоке Вологодского края, уже в XIX веке стал привлекать внимание российских ученых, публицистов, мыслителей. Сюда потянулись многочисленные экспедиции, о жизненном укладе вологодской деревни стали писать ведущие отечественные журналы. Стал популярным термин «живая старина», вынесенный русской публицистикой и этнографией того времени из наблюдений за общественным и домашним бытом Севера. Теории и концепции славянофилов, народников, крестьянского общинного социализма А. И. Герцена и другие, – одним словом, почти все важнейшие искания отечественной мысли XIX века не обошлись без обращения к общинному опыту северорусского крестьянства.

В последние десятилетия XIX века стало зримым втягивание края в важнейшие социально-экономические процессы того времени. В 1872 году в Вологду из Ярославля протянулась железная дорога, в 1898 году открылось железнодорожное сообщение Вологда-Архангельск, а в начале XX века через Вологду прошла железная дорога из Петербурга на Восток. Вологда стала важнейшим железнодорожным перекрестком. Новая транспортная сеть не только формировала соответствующую инфраструктуру, но и способствовала втягиванию вологодской глубинки в рыночные отношения. Старинные отрасли сельского хозяйства Вологодчины – льноводство и маслоделие – стали приобретать товарный характер. Именно с них начало вставать на ноги мощное кооперативное движение, большой вклад в развитие которого внесли земские учреждения края.

Новая эпоха формировала особый тип провинциального общественного деятеля, соединявшего государственное служение с активным предпринимательством и коммерцией. И. А. Милютин, крупнейший череповецкий судовладелец и предприниматель, с 1861 года в течение полувека был городским головой и фактически «вылепил» и поставил на ноги всю хозяйственную и культурную инфраструктуру Череповца. Городской голова и общественный деятель Вологды, ее почетный гражданин X. С. Леденцов был щедрым меценатом и инициировал ряд общественных организаций и научных обществ. В. Т. Попов – председатель Тотемской земской управы – превратил маленькую Тотьму в яркий культурный центр вологодской провинции. Это были люди с широким кругозором, открытые ко всем разумным и прогрессивным начинаниям. Их деятельность была в принципе не похожа на так называемое местничество. Феномен этих провинциальных деятелей состоял в том, что цель своего служения они видели в процветании своей «малой родины», а через это мыслили и путь к процветанию России.

Именно такой тип провинциального деятеля вызвал к жизни широкое движение просветительства, которое стало набирать силу в Вологодском крае с конца XIX века. Создаются бесплатные библиотеки, строятся частные школы и училища, читаются общеобразовательные и специальные лекции, организуются просветительские общества и художественные кружки. Одной из составных частей этого движения было краеведение, давшее интересные образцы научного изучения Вологодской земли. Лучшие представители провинциальной интеллигенции, реализуя на практике теорию малых дел, бескорыстно отдавали свои знания, умения и таланты для повышения образовательного уровня городских и крестьянских масс.

Опыт ушедших веков живет с нами. Наше время по-особому пытливо всматривается в прошлое. Опыт же века XX еще не скоро и не сразу будет осмыслен историками. Для этого, по крайней мере, нужно переступить порог третьего тысячелетия ...

Источник: Камкин А. Вологодская земля: из исторического опыта российской глубинки : [Очерк] / А. В. Камкин // Федерализм : Теория. Практика. История : Журн. : Спец. вып. – М., 1997. – С. 3-16.