Выдающиеся люди Вологодского края

Живов В. Язык и культура в России XVIII века. - М., 1996

[...]

Красноречивую апологию изобилия, переходящего от греческого к церковнославянскому, а затем к русскому, находим у Евгения Болховитинова. Он рассматривает богатство языка как результат просвещения. Греки, по его словам, "собрали в пределы свои познания всего Света, и в язык свой ввели обилие, выразительность и красоты всех языков; а тем самым в одном своем языке представили источник обогащения и усовершения других... в самом деле, со времени просвещения Греков все знаменитыя Нации приобретали просвещение и совершенства своих языков из Греческаго" (Евгений Болховитинов 1800, 9-10). Далее речь идет о римлянах, которые очистили и обогатили свой язык, "переводя на оной Греческия книги" (там же, 10-11), и о средних веках, когда "варварство заступило место вкуса, грубой язык место красноречия" (там же, 12). Последующее поступательное движение совершенствования литературных языков, излагаемое по известной универсальной схеме (см.  II-1.1), начинается во Франции ("Франция прежде всех успела перевести на свой язык всех Греческих писателей и Отцев Церкви; и по сему-то прежде всех очистила, распространила и усовершила свой язык" - там же, 12), продолжается в Германии и Англии и связывается с обращением все к тому же греческому источнику.

Пути русского языка, однако, отличны от европейских. "Но все сие суть посторонние для нас примеры. Что мог быть в древния времена и наш Славенский язык? - Естьли бы мы могли знать состояние его до времен перевода на него Греческих книг в Моравии; естьли бы можно было сей язык предков наших, употреблявшийся до соединения их с Россами, снести теперь с тем языком, который остался нам в Церковных Славенских книгах, то какую бы разность мы нашли между ними? - Кто может думать, чтобы язык полудикаго и скитающагося народа имел сам собою такое множество слов, такую гибкость и удобосклонность речений, такое изобилие прилагательных, и перемен их, каких ни в одном языке мы не примечаем? Кому же всем сим он одолжен, как не Греческому языку, посредством котораго доставлены Славянам и вера Христианская и богатство слова? Но сего недовольно. Все языки почерпнули из Греческаго большую часть своего изобилия и красот: но ни один не почерпнул в такой выразительности и близкой к подлиннику точности, как Славенской. На какой язык так точно и выразительно можно перевести слова: соприсносущный, собезначальный, матеродевстветый, неискусобрачный, человекообразный, равносущный и подобныя тому? По сему-то все языки, желая заимствовать выразительныя слова из Греческаго, принуждены были принимать в себя самыя Греческия слова. Один Славенской нашел и находит в себе силы совершенно подражать Греческому, и подражать не только в словах и выражениях, но и в самой вольности положения и порядка речей, что совсем, кажется, не возможно для других языков. Но, что Славенской язык приобрел, всем тем может пользоваться и пользуется Российский. Ибо сверх новых введенных слов и выражений на место Славенских, все прочия качества Славенскаго языка сродны и существенны сему языку. По сей-то причине язык наш не только не уступает ни одному из Европейских, но отчасти и превосходит их в выразительности" (там же, 14-15; Болховитинов ориентируется на концепцию Ломоносова и, судя по примерам сложных слов, знает трактат Моисея Гумилевского)33.

33 Данная схема приобретения языкового богатства оказывается настолько прочно утвержденной русским примером, что сербы могут предлагать воспользоваться ею, решая проблемы своего языкового строительства. Так, Г. Терлаич в предисловии к своему переводу "Нумы или процветающего Рима" писал, что сербский должен последовать другим европейским языкам в обработанности, усовершенствовании и украшении. Путь к этому лежит не в "очищении и украшении простого нашего языка", но в "присвоении нам чистого, богатого и прекрасного славянского языка нашего". Если другим народам потребовались целые века "ко украшению сурового и неотесанного языка своего", то предложенный подход позволит не только проделать этот путь за несколько лет, но и превзойти прочие народы "в богатстве языка" (Терлаич 1801, 227-228; ср.: Младенович 1982, 57; Младенович 1989, 19). Аналогичная реплика рассматриваемой схемы может быть найдена и у болгарских филологов начала XIX в. Так, Неофит Рилски в предисловии к своей греческой грамматике, защищая выбор греческого в качестве основного иностранного языка в народном образовании, пишет: "А за насъ конто немаме ни на Славенски, пито на Болгарски епистими те, нито учители те, не е ли добро вмЬсто Латински, или Немецки, или Французски, да внЪдряваме Греческиать, конто е по истинЪ, особно убо аки нЪкий источникъ и путеводитель на нашиать Славенски наисправление то, а во обще и на сички те Европейски язици якоже нъкий богатой заимодавец" (Неофит Рилски 1835, V-VI; Цойнска 1988, 76). Так же как в истории русского литературного языка, и в других литературных языках Slavia Orthodoxa церковнославянский, наследующий греческому, оказывается своего рода золотыми приисками, мгновенно превращающими бедняка в миллионера.

[...]