|
Нет в истории русской живописи художника,
более непохожего на мирного живописца, напоминающего всей своей судьбой
скорее солдата, исполнившего воинский долг, чем вдохновенного маэстро
свободных искусств. Он и вышел из воинской среды, из сообщества офицеров
флота, и, занявшись живописью, сохранил глубокую приверженность ко всему
строю воинской жизни, прежде всего – к упорному достижению цели, что так
свойственно именно военному человеку. Этого художника звали Василий
Васильевич Верещагин.
Род Верещагиных – старинный дворянский род из вологодских мест. Древний
Череповец – их родина. Вологодские дворяне всегда отличались особой
приверженностью к монарху, к престолу. Это у них в крови. В своё время ещё
царь Иоанн Грозный, намеревавшийся одно время перенести столицу России в
Вологду, расселял здесь своих самых верных сторонников, от них и пошли
вологодские дворяне, и Верещагины – из их числа. Отец Василия Васильевича
был предводителем местного череповецкого дворянства, военная косточка, он и
детей своих, а было у него четыре сына, определил с малолетства по военной
линии. Василий Верещагин так же, как и старший брат его Николай, был с пяти
лет (!) зачислен в знаменитый Морской корпус в Санкт-Петербурге. Конечно,
отбыл он туда позже, но обычного деревенского детства, как у иных помещичьих
детей, у него не случилось. Воинская муштра началась для него с
восьмилетнего возраста.
Такая жизнь может сломать иного человека, более слабого, но сильного
мальчика она сделает ещё более сильным, настойчивым в достижении цели. Этих
качеств у Василия Верещагина хватало. Позже он признавался в своих
воспоминаниях, что всегда стремился быть первым. В классе на учёбе, в
воинском строю, в занятиях спортом, в морском деле. Морской корпус,
созданный ещё Петром Великим, – учебное заведение особого сорта. Там не
только исправных служак воспитывали, но и разносторонних, образованных
людей, ведь военный флот России всегда был гордостью империи, он всегда был
на виду у императорского двора, ведь и Кронштадт – столица российского флота
– был главной крепостью державы.
И потому отличнику учёбы, гардемарину Верещагину светила престижная судьба.
Вполне вероятно, что он мог закончить свою службу на адмиральском мостике
какого-нибудь грозного броненосца... От судьбы не уйдёшь, именно так и
случилось впоследствии: в возрасте 61 года он был убит на адмиральском
мостике флагманского броненосца “Петропавловск” в самом начале
Русско-японской войны. Только адмиралом был не он, а его друг –
прославленный Степан Осипович Макаров. Обоих поглотила морская пучина...
Хотя рядом с Макаровым стоял не военный моряк, а свободный художник,
признанный и в России, и в Европе, и в Америке, знаменитый создатель великой
антивоенной картины “Апофеоз войны” Василий Верещагин. Так море, от которого
он ушёл сразу после окончания Морского корпуса, забрало его себе навеки.
А весной 1860 года, когда первый по результатам испытаний выпускник Морского
корпуса Верещагин вдруг подаёт в отставку, отказавшись от престижной
карьеры, всё для него было смутно и неопределённо. Да, он давно уже
занимался рисованием, и талант его уже был признан многими, но никаких
особых отличий он в этом деле ещё не достиг. Он намеревался поступить в
Императорскую Академию художеств, но путь это был зыбкий, не сулящий ни
славы, ни материального благополучия. Другое дело – офицер флота Его
Величества! Вот почему родственники Верещагина сочли его поступок признаком
начинающегося безумия. Отец Василия Верещагина, несостоявшегося офицера
флота, в ярости лишил своего сына материальной помощи. Теперь бывший
блистательный гардемарин должен был слоняться по съёмным углам,
подрабатывать уроками рисования, едва ли не малевать портреты за гроши.
Нужда, бедность – вот обычная судьба художника, и эта судьба будет
преследовать Верещагина до конца его дней. Он станет прославленным
живописцем, а жить будет в долг, и когда трагически погибнет, то его вдове
придётся продать все его картины, дом и мастерскую за долги. В Москве нет
музея-мастерской Василия Верещагина, а ведь этот художник открыл новую
страницу в русской, да, пожалуй, и в мировой живописи – он первым восстал
против монстра войны, он из века XIX заглянул в век XX, когда война стала
угрозой гибели для всего человечества.
Итак, Верещагин стремился уйти от армии, заняться классическим искусством,
прекрасной живописью, а судьба всё возвращала и возвращала его к теме войны,
и никуда от этого нельзя было спастись, сражаться с монстром войны ему
придётся всю свою жизнь. Три года он провёл в стенах Академии художеств в
Санкт-Петербурге, писал работы на классические темы из области
древнегреческой и древнеримской истории, научился композиции и изучил
анатомию человеческого тела. Героические позы, выспренние жесты,
постановочные сцены – всё это наскучило ему, и он в сердцах даже уничтожает
первую свою большую работу, за которую в стенах Академии был удостоен
серебряной медали – “Улисс убивает женихов Пенелопы”. Всё это было не то,
художника влекла реальная жизнь России, а прежде всего – яркость типов,
незаурядные человеческие лица. Где всё это можно было найти? Конечно, на
Востоке, на Кавказе и в Средней Азии, которая как раз в эти годы
присоединялась к Российской империи. И художник отправляется на Восток –
сначала на Кавказ, потом и в Туркестан.
Была у него попытка освоить европейскую школу живописи, он ездил в Париж,
учился там в школе известного мастера Жана Жерома, но в Европе не было той
энергетики, которую он нашёл на Востоке. Стремился ли он к экзотике Востока,
к пышным костюмам, торжественным ритуалам, связанным с жизнью восточных
владык? Да, и это1 было в его творчестве. Достаточно вспомнить его картины
“Двери Тимура” или “Богатый киргизский охотник с соколом” – всё это картины
начала 1870-х годов, времени его поездки в Восточный Туркестан и Западный
Китай, там есть и пышность, и экзотика Востока, и особый дух древней
цивилизации. Может быть, Верещагин и стал бы со временем
художником-ориенталистом, специалистом по восточной экзотике, может быть –
бытописателем нравов и сцен жизни азиатских народов, может быть... Но другая
реальность захлестнула его с головой - война и страдания человеческие.
Так уж случилось, что в 1868 году он оказался в составе русской действующей
армии, которая покоряла Бухарский эмират – самое крупное феодальное
государство той поры на землях Средней Азии. Бухарский эмират держал в
подчинении народы этого региона, вёл бесконечные войны со своими соседями –
Кокандским и Хивинским ханством, власть эмиров жестоко эксплуатировала
местные народы – таджиков и узбеков. Русская армия под предводительством
генерала Кауфмана отбила у бухарцев древний Самарканд, когда-то столицу
империи Тимура, причём местное население выразило полную покорность
российским властям, “белому царю” – так звали на Востоке российского
императора. Армия Кауфмана ушла дальше, оставив в Самарканде небольшой
гарнизон, остался вместе с ним и художник Верещагин, баталист,
долженствующий запечатлеть в своих рисунках эпизоды восточной войны. И он
оказался в самом пекле этой войны, так как на Самарканд, оставленный армией
Кауфмана, напали войска бухарцев.
Ситуация была очень тяжёлая. Небольшой русский гарнизон, засевший в цитадели
Самарканда, оборонялся от огромной, нестройной, но озлобленной армии
воинствующих исламистов. По всему Самарканду неистово кричали муллы,
призывая правоверных идти на бой с “неверными”. На кого-то эти вопли
произвели впечатление, и дикие толпы фанатиков бросились на штурм цитадели.
Тут пришлось взять оружие всем, в том числе и штатскому живописцу
Верещагину. Он вспомнил, что он ведь военный человек, морской офицер. Он
взял вместо кисти револьвер и устремился в самое опасное место боя. Он так
впоследствии описывал эти события: “Массы неприятеля обложили крепость и
через день пошли на штурм. Я, как услышал выстрелы и крики “Ура! ” на
стенах, так бросил недопитый чай (который получилось допить только через три
дня), схватил револьвер и побежал в самое опасное место, где пробыл девять
дней. Разумеется, ни один солдат, ни один офицер не работал столько. Я
поспевал везде, на всех вылазках был впереди, несколько раз схватывался
врукопашную, и только вовремя подоспевшие солдаты выручали от верной смерти,
так как накидывалось на меня по несколько человек. Когда уставшие солдаты не
двигались с места, я нагружал трупы на арбы. Когда трупы убитых людей и
лошадей, гнившие под самыми стенами, грозили болезнями и буквально отравляли
воздух, почти никто даже из солдат не хотел притронуться к этим трупам,
представлявшим какой-то кисель, – я втыкал штык и проталкивал мертвечину со
стен. Около меня на второй день штурма было убито 40 человек, из которых
некоторые залили кровью моё пальто. Я получил страшный удар камнем, которые
сыпались на нас градом из-за саклей; крови вытекло немало, но я стыдился
показать себя раненным камнем, как это сделали некоторые офицеры. Кажется,
мне приписали спасение нашей пушки, по крайней мере, офицеры тут же после
битвы поздравляли меня с первым крестом, что мне было дико, так как всё это
я делал для забавы”.
Тут мы опять сталкиваемся с парадоксальной, непредсказуемой личностью
Василия Верещагина, человека порывистого, иной раз нервного в своих
реакциях. Положа руку на сердце, разве можно поверить, что человек воюет и
проливает кровь своих врагов, сам рискует поминутно своей жизнью, и всё это
он делает “для забавы"? Война – это забава? Тогда как же расценить картины
Верещагина, написанные им по воспоминаниям этой среднеазиатской войны, где
показано крайнее ожесточение схватки, все ужасы и преступления, что творятся
на поле боя, и, наконец, “Апофеоз войны” (так называется его знаменитая
картина) – груда человеческих черепов среди пустыни, настоящий курган
смерти, воздвигнутый очередным завоевателем ради собственного мрачного
тщеславия. Нет, всё понимал русский художник Василий Верещагин. Недаром
посвящение к картине “Апофеоз войны”, начертанное им лично, звучит так:
“Всем завоевателем – прошлого, настоящего и будущего”. Василий Верещагин
проклял войну и завоевательные походы, запечатлев символ военного безумия –
вот этот курган смерти. После него лишь только картина Пабло Пикассо –
знаменитая “Герника” – сможет подняться до таких высот обобщения ужасов и
безумия войны.
И вот в связи с этим возникает вопрос: а был ли художник Василий Васильевич
Верещагин баталистом в полном смысле этого слова? Баталистом у нас принято
называть художника, рисующего батальные сцены. Батальные сцены писал и
Верещагин, он немало прошёл восточных дорог с нашими солдатами, сам воевал,
как видим. У него есть очень точно запечатлённые сцены нападения
мусульманских фанатиков на русский военный лагерь, сцены обороны нашими
солдатами крепости и многое другое, но во всех картинах его есть какой-то
особый подтекст, есть намёк на иные мотивы всего происходящего. Верещагину,
как никому другому, удалось совместить на своих полотнах героизм и мужество
русских солдат и отчаянный фанатизм исламистов. Героику войны и её ужас и
безысходность. Вот почему на его картинах так много трупов, иной раз даже
целые поля трупов, как на полотнах времён Русско-турецкой войны 1877-1878
годов. Это полотно “Побеждённые”, где показано это ужасное поле трупов,
обезображенных человеческих тел, как русских, так и турок, которых смерть
примирила и соединила перед лицом вечности. И крохотная группка людей на
краю этого поля смерти – русский военный и священник в рясе, творящий
заупокойную молитву, махающий кадилом, отпевающий всех – без разбора вер и
национальностей. Безумие, абсурдность войны невозможно выразить более
сильно, чем это выражено на полотнах Верещагина.
Разумеется, многим и в те времена было понятно, что Верещагин – не просто
баталист, он активный борец против войны, против любого насилия и убийства.
И полотна его нравились отнюдь не всем представителям власти. Не понравились
они и императору Александру II, посетившему выставку в Санкт-Петербурге
весной 1874 года. Там была представлена вся “туркестанская серия” картин
Верещагина, которая прежде с триумфом прошла по выставочным залам Европы. В
Европе картины Верещагина вызвали бешеный ажиотаж. Европейский
“цивилизованный” обыватель вдруг увидел совсем иной мир – мир сильных
страстей, яркого солнца, крови и железа, мир ярких восточных красок и
сильных чувств. В то время Азия, Туркестан, да и сама загадочная Россия
казались европейцу чем-то очень далёким, какой-то восточной сказкой. А
оказалось, что это не сказка, – это мир, где шла борьба не на жизнь, а на
смерть, где героизм и мужество русских солдат столкнулись с отчаянным
фанатизмом и жертвенностью ислама.
Иной была реакция петербургских венценосцев. И государю-императору, и
наследнику престола картина не понравилась. Александр Александрович
высказался о Верещагине так: “Всегдашние его тенденциозности противны
национальному самолюбию, и можно по ним заключить одно: либо Верещагин
скотина, или совершенно помешанный человек”. В отчаянии Верещагин уничтожает
несколько своих самых острых картин. Сам-то он считает себя безусловным
патриотом России, он с гордостью носит Георгиевский крест 4-й степени,
полученный им за бои в Самарканде, хотя от других наград отказывается. Он
никогда не подвергал сомнению свой русский патриотизм, что доказал
впоследствии, отправившись на поля Русско-турецкой войны, сражаясь за
свободу Болгарии. Он запечатлел сражение на знаменитой Шипке и победу
русских войск под командованием знаменитого генерала Михаила Скобелева в
картине “На Шипке всё спокойно”. Все эти сражения он наблюдал не со стороны,
он сам был участником боёв. Это была его принципиальная позиция – быть под
огнём, рисовать там же. “Выполнить цель, которой я задался, дать обществу
картину настоящей, неподдельной войны нельзя, глядя на сражение в бинокль из
прекрасного далека, а нужно самому всё прочувствовать и проделать,
участвовать в атаках, штурмах, победах, поражениях, испытать голод, болезни,
раны. Нужно не бояться жертвовать своей кровью, своим мясом, иначе картины
мои будут не то”.
Таков был этот художник, которого обвиняли и в непатриотизме, и в
тенденциозности, а он, будучи храбрым русским патриотом, был ещё и философом
человечности. Он, прославляя русское оружие, вместе с тем не мог не показать
бессмысленность войны, абсурдность всего происходящего, вроде того кургана
из человеческих черепов... Полотна Верещагина – это урок всему человечеству,
его призыв быть людьми, а не озверелыми фанатиками. Разве это не крайне
актуально сейчас, в наши дни?
Свой патриотизм Верещагин доказывал не только на полях сражений, а всем
своим творчеством. Его последний крупный цикл работ, выполненный им в
Москве, в своей мастерской в Нижних Котлах, в 90-е годы XIX века посвящён
нашествию Наполеона на Россию в 1812 году. Василий Васильевич словно
предвидел, что он не доживёт до 100-летнего юбилея тех событий в 1912 году,
и писал цикл полотен о нашествии заранее, будто собираясь утвердить мысль в
обществе, что главная тема его творчества – судьба России, которая часто
переплеталась с кровопролитными войнами. И здесь тема патриотизма побеждает
у Верещагина тему бессмысленности войны. Да, война – зло, говорит художник,
но война за Отечество – это священное деяние, гордиться которым должно и
нужно.
Особенно сильны в этой серии полотна, где отражался свободолюбивый дух
русского народа. Верещагин писал и русских партизан, нападающих на
захватчиков, и расстрел русских людей оккупантами в Москве. Видимо,
соответствующие сцены из эпопеи Льва Толстого “Война и мир” явились для него
материалом к размышлению. И бегство армии Наполеона из России, где по
заснеженной, красивой зимней русской дороге катится колонна чуждых России
людей во главе с их предводителем Наполеоном, словно сама русская зима
изгоняет врага прочь. Цикл этих работ был приобретён русским императорским
правительством у вдовы художника уже после его смерти.
Василий Васильевич Верещагин был живой, непоседливый человек. Весь мир был
его мастерская, или, как выразился поэт Николай Гумилёв о себе, но его слова
можно приложить и к Верещагину: “Любил он ветер с юга, в каждом шуме слышал
звуки лир, говорил, что жизнь – его подруга, коврик под его ногами – мир...
”. В каких только странах не побывал Василий Васильевич: Европа, Америка
носили его на руках. (Хотя, что уж греха таить, в Америке один ловкий
устроитель его выставок обокрал художника, присвоив его картины.) Он
выставлялся и в Хрустальном дворце в Лондоне, и в галереях Вены, возил
выставку своих картин по Соединённым Штатам Америки, писал там в Белом доме
портрет президента США Теодора Рузвельта. А затем он ехал на Восток, в
Индию, и срисовывал там с натуры знаменитый мавзолей Тадж-Махал, забирался в
Тибет, едва не погиб там, заблудившись в горах. Его не оставляла мысль о
страданиях человечества, о насилии, господствующем в мире, о
несправедливости, царящей в человеческом обществе. И потому главная его
работа, написанная им под впечатлением от поездки в Индию - это знаменитое
полотно “Подавление индийского восстания англичанами” (1884). Англичане
привязали к дулам пушек индийских крестьян и приготовились палить... В таких
случаях тело человека бывает разорвано в куски. Нет, не забывал Василий
Верещагин о предназначении художника - бороться с мировым злом, даже если
это зло скрывается под личиной “цивилизованности”.
Вот и на последнюю свою войну Василий Верещагин поехал именно с этой целью –
ещё раз вступить в сражение со злом. Русско-японская война разразилась в
начале 1904 года, и началась она с вероломного нападения японских миноносцев
на Порт-Артур. Были повреждены многие русские корабли. Восстанавливать флот
и нанести поражение японцам отправился на Дальний Восток прославленный
адмирал Степан Осипович Макаров, близкий друг Верещагина. Сам художник
поспешил за ним. Ему уже шёл 62-й год, дома, в Нижних Котлах, осталась жена
и трое детей. В таком возрасте лучше сидеть дома, а не рисковать жизнью, но
для него это была уже третья большая война, и он как патриот не мог остаться
дома. По протекции Макарова он был официально причислен к штабу флота как
штабной офицер, а это давало хоть небольшое, но жалованье. В последние годы
семья художника сильно нуждалась, ведь его картины не покупались царским
правительством в силу известных обвинений в “тенденциозности”.
В Порт-Артуре Верещагин, исполняя должность офицера, прикомандированного к
командующему флотом, должен был выходить в море вместе со своим начальником,
да он и сам стремился быть там, на мостике флагманского корабля: оттуда
легче было зарисовывать силуэты наших и вражеских кораблей. Дело шло к
большому морскому сражению, адмирал Макаров усиленно готовил флот к нему,
часто выходил в море. Утром 13 апреля (по новому стилю) большое соединение
русских кораблей вышло из гавани Порт-Артура для решающего боя. Командующий
флотом адмирал Макаров находился на мостике флагманского броненосца
“Петропавловск”. Рядом с ним был его офицер и друг, художник Верещагин.
Появились японские корабли, но, увидев грозный строй русских броненосцев,
начали спешно отступать. Макаров решил, что дело тут не чисто, что японцы
заманивают русский флот в какую-то ловушку, и, в свою очередь, стал отходить
к внешней гавани Порт-Артура, но ловушка уже успела захлопнуться – в 9 часов
35 минут утра флагманский броненосец “Петропавловск” подорвался на связке
плавучих мин (по официальной версии). Взрыв был чудовищной силы. По
свидетельству очевидцев, броненосец буквально был расколот пополам и за 2
минуты ушёл на дно.
Один из матросов “Петропавловска” видел, как взрывной волной адмирала
Макарова и художника Верещагина буквально снесло с мостика, и они оказались
за бортом. Броненосец сразу погрузился в пучину моря, и многие трупы
засосала огромная воронка. Тела Макарова и Верещагина так и не нашли. Вместе
с ними погибло до 600 человек русских моряков...
Так война, с которой всю жизнь боролся Василий Верещагин, убила русского
художника. Но дух его картин, призывающий мир к человечности, к отвержению
насилия и зла – это и есть лучший памятник ему. Русскому патриоту и
миротворцу Василию Васильевичу Верещагину.
|
