|
В 1808 году чиновника коллегии иностранных
дел 25-летнего Николая Остолопова назначили прокурором в Вологду. Быть
эмблемой законности в маленьком губернском городе не очень обременительно, и
Николай нашел здесь то счастливое уединение, которое было необходимо ему для
написания «Словаря древней и новой поэзии».
Подающий надежды молодой литератор, питомец Державина, был к тому времени
автором нескольких переводов и любовной повести «Евгения, или Нынешнее
воспитание». Его вкус и эрудицию ценили Батюшков и Вяземский.
Труды Николая Остолопова над словарем поэзии прервал Наполеон.
В Вологду хлынула волна беженцев. Началась мобилизация ополчения.
В конце августа 1812 года Остолопов получил предписание явиться в Петербург,
и по пути с ним произошло происшествие, никем до сих пор не разгаданное. На
лесной дороге, в нескольких верстах от Череповца, карету прокурора
остановили неизвестные.
Трудно предположить, что в вологодской глухомани в столь грозную для
Отечества пору мог объявиться «карбонарий» на манер Дубровского или Робин
Гуда.
Обычные грабители? Но тогда почему они ограничились лишь одним нападением и
более ничем не прославились?
Французы? Но как их отряд мог оказаться в нашем глубоком тылу?
И еще: почему подробности расследования происшествия оказались засекречены?
Известно лишь, что 26 августа, в самый день Бородинского сражения, Николай
Остолопов вступил в схватку с некими разбойниками, получив при этом
касательное ранение в голову картечью.
Вряд ли Николай Федорович, отец большого семейства (пять сыновей и две
дочери), рисковал бы жизнью, отстаивая свое скромное дорожное имущество. Его
товарищ, петербургский литератор Александр Измайлов, свидетельствовал: «Остолопов
ранен был опасно разбойниками, которые ограбили его почти на семь тысяч
рублей. Удивительно, как он остался жив, ибо по одному направлению попадали
ему в висок две картечи...»
Откуда взялись эти баснословные семь тысяч? Прекрасная кирасирская лошадь
стоила 170 рублей, а за семь тысяч можно было приобрести небольшой дом в
Петербурге, не говоря уже о Вологде. И с чего бы это государственный
чиновник стал везти личные накопления в столицу, которая в любой момент
могла оказаться в неприятельской осаде? Да и не было у Остолопова никаких
накоплений (за ним числилось всего 30 крепостных).
Тогда, возможно, это были казенные деньги? Пожертвования от вологодских
чиновников и купцов на ополчение? Ведь как раз тогда был объявлен сбор
пожертвований по всем губерниям.
Но, может, денег и вовсе не было, а были важные бумаги, вверенные Остолопову
губернатором? В них могла идти речь, к примеру, о людских и
продовольственных резервах, которыми располагала обширная губерния.
Понятно, что о захваченных секретных документах рассказывать никому не
следовало. Быть может, тогда и возникла версия для публики об украденных
семи тысячах.
В мирное время дерзкое нападение на чиновника такого уровня вызвало бы
немедленные действия со стороны полиции и многочисленные толки. Но в разгар
войны случившееся выглядело незначительным эпизодом. Думается, и сам
Остолопов не любил вспоминать свое «Бородино», ведь если грабители
действительно забрали у него документы или казенные деньги, то он не мог не
обвинять себя в произошедшем.
Как порядочный человек Николай Федорович подал рапорт об отставке. Следствие,
очевидно, не нашло в происшедшем вины Остолопова, и весной 1813 года его
перевели в министерство финансов, в департамент разных податей и сборов, а
через год он стал вологодским вице-губернатором. В 1819 году Остолопов
навсегда покинул Вологду.
В Петербурге он служил в ведомстве путей сообщения, а в 1825 году занял
должность директора Императорских театров.
В 1829 году Остолопова вдруг назначают управляющим астраханской конторой
Коммерческого банка, и это назначение было похоже на ссылку. Николай
Федорович оказался разлучен с родным ему литературным и театральным кругом.
Публика быстро забыла о нем.
Последний прижизненный печатный отзыв о Николае Федоровиче был откровенно
хамским: «В России есть некто, плохой стихотворец, Николай (по батюшке не
знаем, как) Остолопов...» («Московский телеграф», 1829). Кому-то хотелось
ударить почтенного литератора побольнее, отсюда и притворное «по батюшке не
знаем, как».
Отчество Остолопова легко было уточнить по его же книгам или по
петербургскому адрес-календарю, несомненно стоявшему на полке в редакции.
Кроме того, имена-отчества и даже адреса авторов книг печатались тогда в
библиографических разделах журналов. Так, при выходе в свет «Словаря древней
и новой поэзии» сообщалось, что «подписка на сей словарь принимается в С.-Петербурге
у самого сочинителя, коллежского советника Николая Федоровича Остолопова,
живущего на Садовой улице...»
Остолопов скончался в Астрахани в 1833 году, не дожив нескольких месяцев до
50 лет.
Я уже хотел написать о том, как несправедливо забыт сегодня мой герой, но
вот получаю бандероль из Тюмени с книгой, один из героев которой... Николай
Остолопов. Огромный (в 800 страниц!) труд ( Александр Вычугжанин, Дмитрий
Мизгулин. Деньги, банки, перо. – Тюмень. – «Титул», 2015 ) посвящен
литераторам, которым судьба доверила не только перо, но и государственные
финансы. Такое вряд ли мог представить себе Николай Федорович: через 200 лет
вдруг вспомнят не его стихи, а его честную (но столь тягостную для поэта!)
службу чиновника-финансиста.
Впрочем, это ведь он написал:
В сем мире все превратно, тленно
И все к ничтожеству идет;
Лишь имя добрых незабвенно:
Оно из века в век пройдет!
|
