|
Аннотация. В статье осмысляются художественно-публицистические очерки и эссе
В.И.Белова, в которых писатель остро ставит проблемы современной
действительности и показывает себя мыслителем-полемистом, болеющим за
коренные ценности культуры, веры и языка русского народа. В работе
представлены некоторые типичные для В. И. Белова словесные модели и
выражения, выделяющие его слог в потоке литературной публицистики и
показывающие мастерство народного бытописателя в создании живых,
эмоциональных, насыщенных смыслом образов бесконечно любимой им Родины.
Ключевые слова: публицистический стиль, разговорный язык, народность,
текстология, социальный рисунок, слово, языковая экспрессия, неология.
Время не та категория, которой можно манипулировать безнаказанно. Время
подобно живой природе, оно способно к самоочищению, если не перегружено
ложью и тайнами, как вода и земля могут быть перегружены химией и отбросами
нашей деятельности. Мы ещё не дожили до критической точки, хотя перегруз уже
чувствуется. Есть ещё возможность освободиться от исторической лжи,
заполнить временные провалы в памяти. Пока есть жизнь, будет и правда.
В.И.Белов. Ремесло отчуждения
Творчество самобытного русского писателя В.И.Белова литературоведы скорее
всего могут разделить на этапы, жанры, выделить в нём те или иные тенденции
и заимствования, увидеть эволюцию мастерства вологодского самородка. Здесь
действуют особые каноны классической науки. Но В.И.Белова, от корня
русского, «неприкаянного», всегда смотрящего вглубь пёстрых картинок жизни,
невозможно оценивать обычными методами, вживляя в сознание филологов
новомодные семы и концепты. Мир его публицистики особый. Это — брошенная,
искорёженная Россия, со страдальческим, но светлым лицом, своими идеалами,
героикой и страшными недугами, которые никогда не могут победить истинного
духа народа. Один из очерков он закончил такими словами: «Грандиозный
самообман русского человека, сотворившего попытку выжить не только без царя,
но и без Бога, медленно, однако же неуклонно рассеивается. Переболев едва ли
не всеми болезнями мира, он, русский человек, только начинает медленно
выздоравливать, начинает трезветь, осмыслять собственный путь и судьбу.
Родина, не дай же себя обмануть, “внемли себе”!» [3:142].
В этих словах писателя не только выражено его отношение к осиротевшему
народу, но и содержится призыв к самоочищению и возрождению духа — тот самый
неброский лад, который лелеял в своём сердце писатель.
В.И.Белова по праву называют одним из самых ярких представителей так
называемого «вологодского» текста — того пространства, которое таит «в себе
загадку русской истории и духовности, самой души России» [5: 3]. В
публицистике этот незаметный сторонним цвет родной природы выступает порой в
трагических красках современной действительности. Но сквозь беловские
раздумья всегда просачивается неугасимая вера.
В.И.Белов в своих словесных интонациях бывает очень резок, но всегда
справедлив и никогда не лукавит: «Россия всё- таки существует. Тогда на чём
она держится? Не на одних же бутылках? Правительство, ободрённое юристами и
шустрыми академиками, ежегодно выпаивает нашему народу на десятки миллиардов
рублей одурманивающего ядовитого пойла. А Россия все ещё на своих ногах» [3:
21].
«Публицист считает, — пишет в статье об изучении этого непростого жанра в
школьном курсе литературы учительница из Вологды Е.В.Седунова, — что
отлучение от труда, а значит, и от привычных нравственных ценностей
происходит по вине власти, которая не желает видеть в этом проблему» [4:33]
Публицистические тексты создавались В.И.Беловым не для литературной забавы.
Это настоящее орудие против «образованщины» и фальшивых вывесок и лозунгов.
Все его высказывания очень полемичны: писателю необходимо достучаться до
сердца каждого гражданина, пробудить в нём самосознание, укрепить волю,
заставить поверить в свои силы. Оттого, наверное, В.И.Белов часто задаёт
вопросы, будто обращается к другу, полемизирует с ним, увещевает его,
укоряет в ошибках и... прощает: «Откуда свалилась на нашу бедную голову
атомная промышленность?» [3: 31]; «Чем мы будем оправдываться перед будущими
непредсказуемыми жертвами?» [3: 33]; «Но у кого власть, я спрашиваю вас?»;
«Спросить бы, кто верит в объективность этих опросов?» [3: 73] и т. д.
В речевых «дуэлях» В.И.Белова участвуют как реальные (большей частью), так и
художественные герои: «Где достать косилку Гаврилову, если даже обычный
доильный аппарат я не мог достать ни в Москве, ни по-за Москвой? С
министрами дело имел, с самым высоким начальством» [3: 46]. Пушкин,
митрополит Филарет, Горбачёв, Ельцин, Яковлев, Айтматов, Шукшин, Рубцов,
Толстой, Ильин, снова Горбачёв, Жириновский, Шеварднадзе... На одной чаше
весов — правда и совесть, на другой — неоязычество.
В.И.Белов был свидетелем и участником многих исторических событий и
воспринимал этот бурный поток преобразований сквозь зеркало родной земли,
над которой постоянно устраивают эксперименты, «модернизации» и
«перестройки».
Наиболее типичными словами и выражениями для В.И.Белова в таком контексте
стали такие: демократы, депутаты, доморощенная развлекаловка, разноцветные
журнальчики, новая иерархия ценностей, неоязычество, горбачёвская
мондиалистская перестройка, откормленная оппозиция и т. д. А с другой
стороны — «глухая далёкая моя родина», где «совесть всегда здорова и либо
она есть, либо — нет. Сколько же художественных хитростей свершено в
литературе, сколько фальшивых художественных приёмов существует на свете!»
[3:105].
Показательно, что в публицистике он не обошёл и проблем языка, которому
навязывают иностранные изобретения: «Обычная говорильня называется нынче
дебатами, всем понятные слова “болтовня” и “трёп” уступили непонятному, зато
по- иному звучащему: “прения”» И далее: «Дебаты! Казалось бы, как набатно
звучит и как благородно. Но... увы, увы мне, бедному депутату. Ежели есть
дебаты (во множественном числе), то, по свойствам нашего языка, должно быть
и единственное число, и тут уже действительно я приближаюсь к сатирическому
ехидству» [3:49].
Проницательный взгляд, тонкий слух и природное чутьё исконной народной речи
не позволяли В.И.Белову закрывать глаза на языковые изобретения, путь даже
на первый взгляд вроде бы обычные. Но за словом писатель всегда видел дело.
А если вместо него пустота, то здесь он начинал бунтовать, взрываясь от
каждой фальшивой интонации и видя в этом не только смысловую подмену, а
духовную. Приведём показательный фрагмент из очерков В.И.Белова: «Один
депутат за три минуты своего выступления слово “проблема" ухитрился
произнести более тридцати раз. Десять раз в минуту! Другое излюбленное
депутатское и министерское выражение — это “вопрос”. “Вопросы”. Интересно,
что было бы, если бы принять такое, к примеру, постановление: “Слова
“вопрос” и “проблема” разрешается использовать не больше одного раза в
каждом выступлении”? Думаю, что желающих делать доклады сразу бы
поубавилось» [3:49].
Одним из первых в эпоху начала очередного перекраивания ценностей России
В.И.Белов говорил о «ремесле отчуждения» — проблемах бюрократии и экологии
[2], он пытался объяснить, что такое гумус и технический комфорт, почему
«земля отчуждена от человека» [2:10], что бумага (документ) — это не простой
юридический текст, а маскировка, за которой «прячется нечистая совесть»
[2:16].
Он постоянно в своих нелёгких раздумьях о судьбах России возвращался на
Родину, и его публицистический стиль начинал «оттаивать»: «Вдалеке звучно
ныряют в воду гагары, озеро нестерпимо блестит на солнышке. Оно то
золотистостальное, то густо-синее, то почти белое, в зависимости от силы
ветерка» [1: 62].
Но и здесь мы видим туже духовную оппозицию: колхоз — Госплан, министерство;
памятники национальной культуры — проектировщики. Все эти реформаторы
культуры рушат, по мнению В.И.Белова, художественную и историческую ценность
ландшафтов: «В городском строительстве господствует стремление сравнять и
выпрямить. Происходит в прямом смысле нивелирование живописных подъёмов и
спусков, городских холмов и речных берегов» [1: 193]. Особенно остро он
воспринимал такие невзгоды современной цивилизации, когда писал о своей
малой родине — Вологодчине. Его словесные стрелы метки и остры, но в то же
время подсказывают, жалеют, уговаривают, разоблачают, горюя об утраченном.
В наших заметках о словесных родниках публицистики В.И.Белова мы только
наметили русло филологического и культурно-исторического исследования его
полемических очерков и выступлений, где проявляется другая ипостась таланта
писателя: он будто выпрыгивает из костюма литератора-классика и становится
обычным собеседником. Ещё и поэтому В. И.Белов уникален как мастер словесных
«интервенций» в культурное пространство эпохи, которое для него было едино и
распространялось на всех граждан страны без разделения на сословия, города и
мундиры.
В публицистике В.И.Белова нет сложных, придуманных фраз и конструкций. Все
они ясные, часто патетические, с чёткой постановкой вопросов и без излишнего
украшательства.
Публицистика В.И.Белова — это всегда личные откровения писателя о
безудержном мире человеческих страстей, разрушающих традиционный уклад жизни
с его земными поклонами, настоящими красками и запахами, чистым небом —
свободой и преданностью русского человека, разрываемого противоречиями
новолетий и поиском смысла жизни. Сквозь писательский оптимизм прорывается
незаживающая рана страданий, которая идёт изнутри его мудрого сердца,
тоскующего по народности в том её смысле, который когда-то был определён
романтиками XIX века. Народность — это национальный дух. Народность — это
самобытность, выражение дум, чаяний и стремлений человека. Народность —
гармония веры и духа. Как здесь не вспомнить М.М.Пришвина, возглашавшего это
так ясно и по-человечески открыто и наивно: «Я расту из земли, как трава,
цвету, как трава, меня косят, меня едят лошади, а я опять с весной зеленею и
летом к Петрову дню цвету».
У В.И.Белова своя интонация: она сквозит и волнуется за каждого человека,
оторванного от своих корней, и за родную землю с её брошенными угодьями,
сёлами и беззвучием запустения. «Мы называем землю матерью, матушкой,
кормилицей, поём ей гимны и славословим. Это лишь на словах. На деле мы
поступаем с ней безнравственно и жестоко, мы давно забыли, что она живая.
Как всё живое, она ждала милосердия. Но произошло отчуждение. Вместо любви и
милосердия земле было уготовано презрение и равнодушие. Ныне человек не
только травит её химией изнутри, но и калечит физически: топит, сверлит,
роет, терзает гусеницами, то есть наносит ей раны физически, раны в прямом
смысле» [2:8].
В.И.Белов в полемических раздумьях бывает и резок, но справедлив. Его колкое
перо направлено против искусственного мира, где царят другие законы. Он как
бы изнутри его разглядывает, расшатывает и выворачивает наружу. В таких
случаях писатель бывает очень афористичен: «Бюрократ — это чиновник с
расплывчатыми обязанностями. Он оправдывает своё безделье мифической
общественной необходимостью» [2: 38]. Или: «Бюрократ испытывает жажду иметь
заместителя, но заместитель-то тоже ведь не прочь иметь заместителя.
Заместителю необходим свой заместитель, на худой конец помощник, а помощнику
тоже нужна секретарша» [там же]. И наконец: «Бюрократическая организация —
это коллективная безответственность, она гарантирует защиту каждому её
члену. Словно грибница в болотной почве, невидимая обычным глазом, она
самостоятельна и независима» [там же: 38—39].
Во многих своих репликах В.И.Белов не щадит тех, кто властными полномочиями
губит народность: «Гриппозное состояние чиновничьего ума вызывается вирусом
гигантомании...» [там же: 53].
На первый план здесь выступают у писателя социальные противопоставления:
бюрократическая обезличка — земля-матушка, пасынки — родные сыны [там же:
40].
Это явление гигантомании, по мнению В.И.Белова, у нас почти во всём: «В
стране созданы если не сотни, то, во всяком случае, десятки
научно-исследовательских институтов. Количество академиков, профессоров,
кандидатов, старших научных сотрудников и лаборантов измеряется
шестизначными числами. Но чем бы измерить нам качество всей этой грандиозной
научной армии?» [2: 82—83].
Довольно часто в его публицистической интонации возникают
сниженно-разговорные элементы вроде посеет шаляй- валяй, паскудит свалками
[там же: 40]. Но они не намеренно включаются автором в повествование.
В.И.Белов не играет ими как мастер-литератор — он живым словом показывает
лицо действительности.
Кажется, что В.И.Белов обращает внимание на все признаки «отчуждения», чему
он посвятил одну из своих публицистических книг, а это слово в его устах
стало символом разрушения национальной культуры, истории, быта,
традиционного землепашества и, конечно же, языка. Он чувствовал
его на своём природном уровне, не дозволявшим внедрить внешнее, неживое:
«Аббревиатуры с началом на “Ц” у нас в большой моде. Дом литераторов не
какой-ни- будь, а Центральный, есть ЦДРИ, ЦДКЖ и прочие дома. А центральных
союзов просто не счесть. И все эти центровики пишут директивы, указания,
инструкции, рассылают рекомендации на места» [там же: 43]. Концентрация,
регламентация, централизация, организация становятся у В. И. Белова почти
ругательными словами с бескультурными смыслами.
Ещё пример: «Нерусское слово “досье” почему-то так и просится на язык. Хотя
оно родственно больше не журналистской, а прокурорской терминологии, я не
могу назвать по-другому полпуда разных документов, связанных с поворотом
северных и сибирских рек» [там же: 54]. Писатель называет их презрительно
поворотчиками [там же: 55], перебросчиками [там же: 57]. А других, кто
травит землю химией, — поливальщиками [там же: 82].
Публицистика В.И.Белова — это особый вид литературы — размышления,
философствования, обращение к прошлому и через него придирчивый беспокойный
взгляд в настоящее и предупредительный — в будущее. Для него важны не только
события как факты непростой истории коренной земли. Он рассказывал о людях и
говорил о них с таким теплом и трепетом, уважением и любовью, что даже
полемический запал не мог укротить писательского свободолюбивого нрава.
Совсем по- другому он рассуждал о политиках и всей той околокультурной
жизни, с которой столкнулся в Москве в надежде как-то повлиять на умы
просвещённых депутатов. И там он всегда обращался к деревенской жизни. В его
наблюдениях, порой таких безыскусственных и «простеньких», столько отеческой
мудрости, юмора в то же время боли за своих земляков, столетиями пахавших и
оберегавших родной край от безумств инородцев и разрушительных сил «новой
жизни».
Порой В.И.Белову хочется пожить в той детской сказке и навсегда остаться в
мире радости, света — земного счастья. Этим проникновением в глубину
внутреннего мира обычного человека, несмотря на резкий и даже иногда
непримиримый словесный ряд выступлений и полемических этюдов писателя,
проникнуто всё его творчество. Оно дышит раздирающими современный мир
противоречиями и успокаивается лишь тогда, когда В.И.Белов видит родные
просторы — леса, поля, реки, покосившиеся храмы, старые остывшие избы. И в
них, он точно знает, живёт тепло отчего дома — та самая сказка, которая
обязательно должна повториться снова.
В заключительной части приведём ещё одно высказывание Мастера. Оно снова
точно попало в цель:
«Размышляя о странностях, происходящих с сельским хозяйством, вспоминаю
сюжет одной русской народной сказки. Сталкиваясь с обезличенным, ускользающе
неопределённым злом, сказочный герой нарушает запрет проникновения в тайну
и, пользуясь запретным ключом, открывает комору. Ту самую, входить в которую
было никому не позволено. Что же он там увидел? А увидел он двух “звирей”:
сначала коня, потом льва. Оба-два на цепи. В зубах коня торчит кусок мяса, а
из пасти льва клок сена. Постигнув секрет разлада, герой делает очень
немногое: он всего лишь устраняет нелепость, возвращая сено коню, а мясо
льву. “Звири” глотают еду и тотчас без посторонней помощи сами освобождаются
от цепей. Надо ли добавлять, что они верой и правдой служат сказочному
герою?..
При виде студентов, одетых в фирменные куртки стройотрядовцев, я всегда
вспоминаю эту сказку. Ведь студент на то и студент, чтобы учиться (студентов
в царское время не брали в армию). У нас даже профессора и доценты, вместо
того чтобы создавать малую механизацию, сами убирают сено и копают картошку»
[там же: 52].
Изучение публицистических произведений В.И.Белова только начинается, как
приходит осознание того, что из нынешней литературы с её щедрыми конкурсами
и пафосными мероприятиями, воспевающими не всегда заслуженно нынешних
«корифеев» писательского ремесла, незаметно уходит жанр полемических
социально-философских заметок о жизни в русской глубинке. Её словно забыли,
и как она теперь существует — никого не касается. Это та территория для
многих столичных писателей «первого ряда», которая находится за пределами
понимания их «элитарности». Мода на деревенскую публицистику прошла.
Культурная перестройка села и сохранение устоев народной жизни, о которых
так беспокоился писатель, почему-то не являются актуальными в нынешней
парадигме словесного творчества. Но для В.И.Белова-провидца Русская земля, в
каком бы забытьи она ни находилась, всегда священна. В ней он видел источник
возрождения духа и черпал свой удивительный талант.
ЛИТЕРАТУРА
1. БЕЛОВ В.И. Раздумья на Родине: Очерки и статьи. — М., 1986.
2. БЕЛОВ В.И. Ремесло отчуждения. —
М., 1988.
3. БЕЛОВ В.И. Внемли себе. Записки смутного времени. — М., 1993.
4. СЕДУНОВА Е.В. Изучение публицистики В.И.Белова в школе // Литература в
школе. — 2017. — № 9. — С. 31—35.
5. СУДАКОВ Г.В. Проза В.И.Белова как образец «вологодского» текста //
Литература в школе. — 2017. — № 9. — С. 2—7.
|
