|
17 августа Валерию Гаврилину исполнилось бы
80 лет. Всего-то 80.
Уже 20 лет живем без него.
Многое ли мы помним о человеке, которого почитали гением Шостакович и
Свиридов, Таривердиев и Андрей Петров, Шукшин и Астафьев? Что звучит в нас
при звуке его имени? И звучит ли?..
Песня «Мама»: «Тихая моя, добрая моя, нежная моя мама...»
Озорная Тарантелла в балете «Анюта», восторженный полет Кати Максимовой.
Задорная «Шутка» в исполнении Эдуарда Хиля и Людмилы Сенчиной: «Дождь за
окнами, идет за окнами, шумит за окнами опять. Мы заохали, и вы заохали—
нельзя гулять...»
И, конечно, музыка, которую мы слышим, но не узнаем, не ведаем, что и это —
Гаврилин. Его грустные вальсы. Множество мелодий, безвестно растаявших в
фильмах и телепередачах. Музыка к 147 спектаклям...
А за всем этим—огромное поле и вовсе не известной нам гаврилинской музыки.
Увертюра
Прежде чем услышать музыку Валерия Гаврилина, попробуйте услышать тишину.
Приезжайте в Вологду ранним утром, пройдите старый город насквозь и выйдите
к реке. А по пути не забудьте оглянуться на невзрачный деревянный дом на
улице Мальцева. До войны в нем был роддом, и именно здесь 17 августа 1939
года появился на свет Валерий.
В раннем детстве мальчика звали ...Лялей. Виной тому война.
Отец ушел на фронт и погиб. Мужчин в округе не осталось. Неизбывная женская
ласка целиком Композитор Валерий Александрович Гаврилин родился на
крестьянском досталась детям. Кроме того, была в малыше какая-то особенная
ранимость, внушавшая и тревогу, и нежность. «Валериком его было не назвать,
— вспоминала сестра Галя, — все Ляля, Ляля. В деревне все звали его так. Все
мурлыкал, мурлыкал...»
Деревня, в которой в 1941 году оказался будущий композитор, называется
Воздвиженье. Это неподалеку от Вологды. Там был детский дом, куда директором
назначили Клавдию Михайловну, маму Гаврилина.
Дети жили в храме, разгороженном на три этажа. С третьего видна была синяя
полоска Кубенского озера. Школа — в соседней избе.
Первой музыкой, которую услышал двухлетний мальчик, были плачи-причитания
деревенских женщин, провожавших мужей, отцов и братьев на фронт.
Осенью 1941-го в детдом стали привозить обессилевших ленинградских детей.
Одних вносили на руках, другие ползли по ступенькам крыльца, обдирая
коленки.
Сергевны
Я стоял на этих самых ступеньках у заботливо побеленного храма. За алтарем —
та самая избушка, где в войну была школа. Физиономия у этой избушки-старушки
была приветливая, будто она помнила, что в ее стенах учились дети. Я
высунулся из малиновых зарослей иван-чая, чтобы сфотографировать избушку на
память, но тут из ее дверей с грохотом выскочил человек в тельняшке и с
поленом в руках. На отборном морском языке он высказал мне неодобрение.
—Успокойтесь, —сказали «моряку» мои спутницы. К моему удивлению, «моряк»
поник и аккуратно затворился.
Моими спутницами по гаврилинским местам были три Сергевны. Надежда Сергеевна
Рыбина— главный хранитель фондов Вологодского районного музея, что в селе
Кубенском. Алеся Сергеевна Коротяева — директор того же музея. И Наталия
Сергеевна Серова — вологодский друг Валерия Александровича.
Чудо из Перхурьево
Через дорогу от Воздвиженья— деревня Перхурьево. Здесь сохранился дом, где
жили Гаврилины и нянюшка, которая втайне от Клавдии Михайловны крестила
Валерия и его сестру Галю.
К этому ладному и ухоженному дому можно подходить без опаски — в нем живут
добрые люди Алексей Алексеевич и Нина Павловна Станововы. Благодаря им на
фасаде дома появилась табличка в память о композиторе.
Здесь, в Перхурьево, — все истоки Гаврилина. И главная его тема — женская
доля. После войны в деревню вернулся только один солдат, да и тот без ног.
Гаврилин вспоминал, что первый послевоенный год выдался страшнее военных. «В
нашей деревне только женщины и дети. Еда — сушеная крапива, кора,
перемороженная гнилая картошка, выбитая ломами из земли, залитой осенними
дождями и тут же схваченной небывало ранними злыми морозами. Трещали от
ледяной боли и люди, и скот, и бревно, и воздух. Толпы голодных обмороженных
людей всю зиму бродили по окрестностям...»
Через много лет, работая над своими «Скоморохами», Гаврилин сам напишет
стихи к одной из частей этой загадочной и многострадальной оратории (в 1979
году ее публикация и исполнение были запрещены):
Ой, ты, черная река,
Ой, да ты бежишь, шумишь.
А я не знаю, я не угадаю,
Как житъ! Разорвите белу грудь,
Ой, да посмотрите на тоску.
А по лицу, лицу мойму красиву Слезы, льют!
Ой, ты, нонешний народ,
Ой, да все мучительный!
А я не знаю, я не угадаю,
как жить...
Здесь во время войны была школа, где учился будущий композитор.
В Перхурьево, у ручейка, который когда-то назывался речкой Водлой, мне вдруг
подумалось: Гаврилин — это же наше послевоенное чудо. Такое же, как спутник.
Как Гагарин. Про гагаринское чудо мы помним, а про гаврилинское пока вовсе
не понимаем. Быть может, потому, что если полет в космос гжатского парня
можно как-то объяснить (технологический прорыв и т.п.), то взлет
вологодского отрока к высотам мировой музыки в принципе непостижим. Как
писал его ровесник Гена Шпаликов: «Из ничего, из ниоткуда, нет объяснения у
чуда, и я на это не мастак...»
Босые следы
Гаврилин только в 11 лет впервые прикоснулся к пианино. И где!—в детдоме.
В 1950 году арестовали маму Клавдию Михайловну. Отобрали все: дом,
хозяйство, даже одежду. Нянюшка привела Валерия в село Ковырино близ
Вологды, в детдом, и всю дорогу он шел босиком.
Наталия Серова показала мне этот дом. Сейчас он уже в черте областного
центра. Старая, когда- то барская, усадьба среди запущенного сада. С
мемориальной таблички в нас вглядывается из-под очков Валерий Александрович
Гаврилин.
Но напрасно мы стучим в новенькую железную дверь. Такие двери — первая
примета чьих-то бизнес-интересов. Другая примета — прекрасные сводчатые окна
первого этажа заложены свежим кирпичом.
Еще в советское время детдом стал интернатом № 1, и его перевели в
пригородный поселок Лукьяново. В начале двухтысячных он получил имя Валерия
Гаврилина, и одно это привлекало в интернат гостей — музыкантов, художников,
поэтов, артистов.
Но вот недавно ребятишек из уютного и благоустроенного дома вдруг раскидали
по другим детдомам. Имя Гаврилина при этой спешной «оптимизации» потерялось.
Никто не удосужился посоветоваться о судьбе учебного заведения (с почти
вековыми традициями!) ни с детьми, ни с директором, ни с педагогами, ни с
общественностью, ни с вдовой композитора Наталией Евгеньевной Гаврилиной,
которая все эти годы опекала интернат.
Экспонаты гаврилинского музея, который был при интернате, в последний момент
спасли уже знакомые читателю Сергевны. Теперь, чтобы увидеть эти экспонаты,
надо ехать в село Кубенское, в районный музей.
Minore
После «перестройки» сама жизнь выталкивала Гаврилина в эмиграцию — сколько
классических музыкантов уехали, спасаясь от нищеты и беспросветности. А он,
больной, истерзанный инфарктами, говорил: «Мне и на родине родины не
хватает».
Но отчего же тех, кто уехал, мы, кажется, лучше понимаем и помним, чем тех,
кто остался?..
После 1993 года сочинения Гаврилина перестали исполнять и записывать.
Великий композитор, чтобы как-то заработать, вместе с пианистом Александром
Каганом играл в четыре руки чужие сочинения.
Однажды ему позвонили и предложили Президентскую стипендию. Он отказался:
«Какое право я имею получать эти деньги, когда люди по полгода не получают
зарплату?» Отказался Валерий Александрович и от операции в зарубежной
клинике: «Сколько мне Богом отпущено, столько и проживу...»
28 января 1999 года композитор умер, не дожив и до 60 лет.
Пока складывался этот очерк, я все слушал и слушал Гаврилина, находя его
музыку в интернете. Вдруг выплыла ко мне Мария Пахоменко, еще девочка
совсем, в белом платье. Песня «Любовь останется». А я слышал ее чуть ли не в
младенчестве.
Я и потом слышал эту песню то из колхозного репродуктора, то где-нибудь из
окна клуба или в поезде. И всегда думал, что песня народная, а
оказалось—Гаврилина.
|
