|
Погружены в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели!
Оцепенели маленькие ели,
И было небо тёмное, без звёзд.
Какая глушь!
Я был один живой,
Один живой в бескрайнем мёртвом поле!
Вдруг тихий свет — пригрезившийся, чтоли?
Мелькнул в пустыне, как сторожевой...
Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу, —последняя надежда!—
И услыхал, отряхивая снег:
—Вот печь для вас... И тёплая одежда...
— Потом, хозяйка слушала меня,
Но в тусклом взгляде жизни было мало,
И, неподвижно сидя у огня,
Она совсем, казалось, задремала...
Как много жёлтых снимков на Руси
В такой простой и бережной оправе!
И вдруг открылся мне и поразил
Сиротский смысл семейных фотографий!
Огнем, враждой земля полным-полна,
И близких всех душа не позабудет...
—Скажи, родимый, будет ли война?
И я сказал:
—Наверное, не будет.
—Дай Бог, дай Бог... ведь всем не угодишь,
А от раздора пользы не прибудет...
И вдруг опять:
—Не будет, говоришь?
—Нет, —говорю, —наверное, не будет!
—Дай Бог, дай Бог...
И долго на меня
Она смотрела, как глухонемая,
И, головы седой не поднимая,
Опять сидела тихо у огня.
Что снилось ей?
Весь этот белый свет,
Быть может, встал пред нею в то мгновенье?
Но я глухим бренчанием монет
Прервал ее старинные виденья.
—Господь с тобой! Мы денег не берем.
— Что ж, —говорю, —желаю вам здоровья!
За все добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью...
Спасибо, скромный русский огонек,
За то, что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех, кто в поле бездорожном
От всех друзей отчаянно далек,
За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле, и нет тебе покоя...
1964
Стихотворение «Русский огонек» знакомо мне с детства, но почему-то никогда
не думалось, что женщина, приютившая замерзающего путника, —реальный
человек.
Глухомань, лютый мороз, изба с пожелтевшими снимками на стене, разговор с
хозяйкой о войне...— всё это было с Николаем Рубцовым зимой 1963 года.
Поэт шел тогда от станции в родное село Никольское, и мог бы, заблудившись,
погибнуть, если бы не огонек деревни Аникин Починок. Взяв курс на этот
огонек, Рубцов нашел спасение в доме Марии Богдановой.
Обо всем этом я узнал из книги Андрея и Марины Кошелевых «Толшма: от устья к
истокам». Честно говоря, о реке Толшме я ничего до этого не слышал, хотя и
жил много лет в Вологде.
Оказалось, что Толшма, правый приток Сухоны, — река особенная. В долине
Толшмы, в деревушках, разбросанных по ее берегам, родилось одно из вершинных
явлений русской поэзии—лирика Николая Рубцова. В стихах поэта можно найти и
паромную переправу, и Сиперовский лес, и Монзенскую железную дорогу,
соединявшую лесную глушь с остальным миром.
Здесь, в детдоме села Никольского, прошло военное детство Коли. Его здесь
помнит каждая изба. Это о Никольском он сказал: «Мать России
целой—деревушка. Может быть — вот этот уголок...» В этом уголке Коля написал
первые стихи и встретил первую любовь. Потом вернулся сюда после службы на
флоте.
Любовь к поэзии Рубцова привела на Толшму жителей подмосковного Зеленограда
Андрея и Марину Кошелевых. Они купили здесь дом и стали совершать экспедиции
по рубцовским местам. В эти путешествия втягивалось всё больше и больше
москвичей, вологжан и людей со всей страны.
Книга-альбом «Толшма: от устья к истокам» дает представление об этих
странствиях благодаря фотографиям Андрея Кошелева. Его снимки — зримое эхо
поэзии Николая Рубцова. В них есть тайна, и как жаль, что я не могу
расспросить о ней самого Андрея — он ушел в июле прошлого года. Спрашиваю
Марину: «Наверное, Андрей и сам писал стихи?»
«Нет, не писал,— отвечает Марина,— но у него был тонкий слух, и он слышал
все то, что слышал Рубцов...»
Полвека назад красота Толшмы дарила поэту вдохновение, спасала его от тоски.
Теперь стихи Рубцова спасают эти места от запустения и забвения.
Возрождается храм Николая Чудотворца в селе Никольском. Прошлой весной на
здешнем поле после многолетнего запустения провели первую борозду, а осенью
собрали урожай. Очищены от мусора берег и березовая роща. Летом на Толшме
проходят «живые уроки». Местные жители показывают городским ребятам
устройство водяной мельницы и бани, угощают блюдами толшменской кухни.
А дом Марии Богдановой купили жители Петербурга. Мечтают устроить в нем
музей «Русского огонька».
|
