За аншлагом тонкий лед над моей рекой
человек идет, идет, легонький такой.
У него куртешка – швах, курья голова,
он идет себе впотьмах, видимый едва.
Он потом наверняка – выдержал ли лед? –
у прибрежного ларька за угол свернет.
А метель метет себе, лепит в фонари,
где пропавший имярек только что парил.
Есть понятие «проходной текст» – так принято говорить о произведениях,
которые в книгу стихов иногда попадают для поддержки тематического фона,
отдельного мотива или даже для увеличения
объема издания. Значимость их ощущаешь как нечто несамостоятельное,
возникающее только благодаря иным, главным, а то и программным текстам.
Выборка автором стихотворений для чтения вслух на публику в этом отношении
всегда интересна: что для него самого более важно, а какие свои творения он
уже считает второстепенными?
Приведенное выше стихотворение на вологодской презентации книги Наты
Сучковой «Страна» (Москва, «Воймега», 2020) не звучало. Для меня же оно
остается самым «моим» в этой книге, самым лирическим и бытийным по
содержанию и интонации, в каждой его строке открывается мир знакомый, вполне
узнаваемый, и в то же время новый. И дело здесь, конечно, не в приметах
пространства, поскольку, аншлаг, река, ларек, фонари встречаются и в других
стихотворениях Наты Сучковой, а в том образе переживания, который возникает
по отношению к безымянному персонажу, увиденному в метели.
Уже первые две строки подхватывают и тревогу и надежду: тонкий лед, о
котором предупреждает аншлаг, опасен для человека, идущего по реке, но ведь
он, этот человек, движется так быстро, не останавливается, и он «легонький
такой», да и одежда его не тяжела («куртешка – швах») – значит, дойдет, куда
ему нужно? И уже не оторвать взгляда от этой фигурки, уже осуждение легкости
нарушения запрета, проступившее и в сочетании «курья голова», сменяется
вопросом: выдержал ли лед там, дальше, где человечек уже не виден?
И надежда оправдана знанием: за углом прибрежного киоска есть дорожка,
тропа, по которой он непременно свернул с реки. Однако стихотворение
осталось бы зарисовкой с натуры, созерцательным текстом, пусть и
расцвеченным эмоционально этим русским жалением того, кто тщедушен,
беззащитен и легкомыслен одновременно, если б не заключительные две строки.
Частность тревожного наблюдения за конкретным человечком, идущим по тонкому
льду, снимается в концовке включенностью персонажа во множество таких же
имяреков, проступающих в метелях жизни и исчезающих в них же, соединяется с
приятием их способности идти и даже парить над опасностью и осознанием
незаметности их существования, краткости их бытия.
– Нате Сучковой удалось приподняться над собой, – сказал однажды в
студенческой аудитории российский критик Игорь Шайтанов, рассказывая о
современных вологодских поэтах.
Мне кажется, что в лучших своих стихотворениях, а в этом особенно, автор не
просто приподнялся над своими отдельными личностными чувствами, стихийными
эмоциями, но сумел обрести высоту всеобщих, роднящих и с теми, кто хотя бы
однажды ощутил себя на окраине страны или мира «пропащим имяреком», который
«только что парил».
|