|
Проблема отношений между иностранными военнопленными и советскими женщинами - одна из неизвестных и драматичных страниц истории Великой Отечественной войны. Негласное табу, наложенное на исследование этой темы в советское время, объяснялось двумя обстоятельствами. Во-первых, любые отношения с врагом, а тем более с таким как германские фашисты, расценивались не иначе как предательство Родины. Во-вторых, документы, содержащие такого рода информацию, были недоступны для исследователя. По-иному складывалась ситуация на Западе: любовные отношения между пленными и сотрудницами лагерей являлись одним из типичных сюжетов в мемуарах бывших узников «архипелага» ГУПВИ (Главное управление по делам военнопленных и интернированных НКВД-МВД СССР). В данной статье я попытаюсь исследовать этот вопрос на материалах государственных и ведомственных архивов Вологодской обл.
Согласно подсчетам, в 1939-1949 гг. на территории Вологодской обл. располагались 8 лагерей и 5 спецгоспиталей, через которые прошло свыше 60 тыс. неприятельских солдат и офицеров 30 различных национальностей. Среди них были и военнопленные финны периода Зимней войны, и польские, английские и французские военнослужащие, интернированные с территории Литвы и Полыни в 1939-1940 гг., и представители многочисленных дивизий вермахта, и бывшие военнослужащие Красной армии, узники нацистских концлагерей. В числе пленников были весьма известные персоны: Зигмунт Берлинг, будущий командир польской дивизии им. Костюшко, известный польский художник и литератор, основатель польского импрессионизма Юзеф Чапский, будущий министр юстиции польского правительства Всеслав Комарницкий, лучший ас Второй мировой войны Эрих Хартманн, и многие другие.
Наибольшее количество военнопленных в Вологодской обл. (43 647 человек) содержалось в лагере № 158 под Череповцом. Этот лагерь был создан в июне 1942 г. как лагерь-распределитель. С армейских приемных пунктов Ленинградского, Волховского и Карельского фронтов сюда поступали пленные немцы, финны, испанцы из знаменитой «Голубой дивизии». В отличие от фашистских лагерей, где советские бойцы тысячами умирали от голода и эпидемий, неприятельские солдаты и офицеры в советском плену получали гарантированный паек, медицинское обеспечение, денежное довольствие, снабжались теплой одеждой и обувью, имели возможность переписки с родными и близкими. Свою вину за участие в вероломной и захватнической войне бывшие военнослужащие вермахта должны были искупать тяжелым трудом. Тысячи из них наравне с советскими тружениками тыла, основную массу которых составляли женщины и подростки, работали на промышленных предприятиях области: целлюлозно-бумажном комбинате в Соколе, заводе «Красная Звезда» в Череповце, стеклозаводе в Чагоде, Вологодском паровозовагоноремонтном заводе.
Работа русских и немцев, зачастую в одном цехе, поневоле заставляла людей вступать в контакт друг с другом. Широкий характер, как отмечалось в спецсообщениях органов НКВД, приобрели дружеские беседы, ухаживания, тайные встречи, совместные выпивки и прочие «интимные связи». Здесь нужно учитывать то обстоятельство, что многие женщины за годы войны стали вдовами. Число мужского населения в тылу резко сократилось 1[Наиболее существенный демографический перекос наблюдался в советской деревне. Если в 1940 г. соотношение женщин и мужчин в колхозах было примерно 1.1 к 1, то в 1945 г. – 2.7 к 1. (Зубкова Е.Ю. Общество, вышедшее из войны: русские и немцы в 1945 году // Другая война: 1939–1945. М., 1996. С. 426).]. В свою очередь, военнопленные были долгое время лишены общения с противоположным полом. Все это благоприятствовало установлению «запрещенных отношений». Заметное сближение происходило также между обитателями лагерных бараков и младшим обслуживающим персоналом лагерей. Лагерная документация пестрит упоминаниями о фактах подобных неуставных отношений. Например, в докладной записке дежурный офицер лагеря № 437 (Череповец) сообщал, что во время дежурства он увидел возле спецгоспиталя № 3739 медсестру и военнопленного, которые целовались. Увидев офицера, влюбленные убежали 2[Архив УВД Вологодской области (далее - Архив УВД ВО), ф. 10, оп. 1, д. 21, л. 129.]. В августе 1945 г. были выявлены случаи интимной связи с военнопленными персонала спецгоспиталя № 3732 (пос. Вожега). Следствие показало, что медсестра М., находясь на сенокосе, имела интимную связь с военнопленным по фамилии Гусен. С этим же военнопленным состояла в интимной связи начальник отдела продснабжения спецгоспиталя К. Данные сотрудницы были немедленно уволены с работы. За военнопленными, работавшими вне зоны госпиталя, было установлено усиленное наблюдение 3[Там же, д. 17, л. 10,12.].
Особенно много поклонниц среди сотрудниц лагерного персонала было у военнопленных, являвшихся «звездами» лагерной самодеятельности. В характеристике на дочь одной из сотрудниц лагеря № 437 говорилось: «Бывая в зоне на концертах военнопленных и слушая выступления военнопленного Праске, она настолько увлеклась им, что в знак своего обожания послала военнопленному букет цветов, который передал военнопленный Альфред. Она порвала свои отношения с мальчиком, с которым она дружила. По ее заявлению причиной разрыва, как она написала ему в письме, явилось знакомство с военнопленным Праске, талантами и манерами которого она восхищалась» 4[Там же, д. 21, л. 43.].
Случалось, сотрудницы лагерей сожительствовали с военнопленными «по материальным соображениям». Так, медсестра одного из лагерей попросила военнопленного достать ей часы. Вскоре она получила часы с запиской следующего содержания: «Даю часы, но за это ты должна иметь со мной тесную связь». Также были установлены факты многочисленных «интимных» подарков со стороны военнопленных сотрудницам обслуживающего персонала лагерей и спецгоспиталей: туфлей, кофточек, шелковых чулок, нижнего белья. В документах имеются упоминания и о том, что в санчастях лагерей некоторые сотрудницы тайно делали аборты 5[Там же, д. 19, л. 217 об.]. Подобные связи, вне зависимости от их характера, всегда осуждались общественным мнением. Для примера приведу следующий факт. Однажды заведующая продовольственным складом Череповецкого лагеря № 158 пригласила к себе в гости на квартиру двух расконвоированных военнопленных, работавших у нее на складе. Однако подобной встрече помешали жильцы дома, которые поставили в известность коменданта Череповца, и пленные были водворены обратно в лагерь.
Между тем за подозрениями в интимных связях нередко скрывалась обычная жалость и стремление помочь военнопленным. Так, одна из врачей спецгоспиталя № 3732 была взята под оперативное наблюдение за то, что «исключительно хорошо относится к военнопленным немцам» и «соболезнует тому, что военнопленные находятся под режимом». Другой раз объектом оперативной разработки стала врач лагеря № 437, занимавшаяся научной работой. По сведениям оперативников последняя «очень часто находилась наедине с военнопленным Ханзен, якобы смотрели что-то в микроскоп и занимались английским языком».
В свою очередь, пользуясь протекцией женщин-врачей, пленные получали высококалорийное питание, обретали шанс раньше вернуться на родину. Наибольшее число любовных связей приходилось на расконвоированных военнопленных. Некоторые из них даже обзаводились собственными семьями. Так, в докладной записке по лагерю № 437 за март 1947 г. отмечается: «Военнопленный Людвиг, работающий в местечке Любец на заготовке дров для лагеря № 437, имеет свободное хождение, ночует, где ему вздумается, занимается систематической пьянкой. Наряду с этим военнопленный Людвиг имеет интимную связь с гражданкой К. из деревни Городище Череповецкого района. К. от военнопленного Людвига беременна... Семью К. Людвиг обеспечивает продуктами за счет военнопленных, носит хлеб, крупу, мыло, а также занимается продажей продуктов, принадлежащих военнопленным, работающим на заготовке дров» 6[Там же, д. 21, л. 48.].
Пытаясь заключить брак в официальном порядке, военнопленные через управления лагерей направляли в Москву заявления с просьбой о принятии их в советское гражданство с изложением «отягчающих обстоятельств». Например, осенью 1946 г. с ходатайством о принятии советского гражданства и заключения законного брака с гражданкой СССР в Главное управление по делам военнопленных и интернированных НКВД-МВД СССР обратился военнопленный Макс Хартманн, до этого написавший 3 письма на имя И.В. Сталина. В пришедшем ответе на имя начальника Отдела по делам военнопленных и интернированных Управления МВД по Вологодской области подполковника Борисова указывалось: «Разъясните военнопленному Хартманну Максу, что вопрос о его приеме в гражданство СССР он может возбудить только после освобождения и возвращения на родину через соответствующее посольство, и только после приема гражданства СССР он может заключить законный брак с гражданкой СССР». От себя начальник ОПВИ добавил: «Одновременно обращаю ваше внимание на отсутствие должного контроля со стороны соответствующих отделов лагеря за состоянием режима военнопленных, в результате чего они имеют возможность общения с гражданским населением» 7[ Там же, д. 42, л. 291-292; д. 51, л. 80.].
В итоге, военнопленного М.Л. Хартманна законвоировали, а его сожительницу, уехавшую в Ленинград, поместили под наблюдение органов госбезопасности.
15 февраля 1947 г. вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О воспрещении браков между гражданами СССР и иностранцами». Уже 28 февраля МВД СССР спустило на места одноименный приказ. Тем не менее браки между военнопленными и советскими женщинами все-таки имели место, так как в Череповце и Архангельске в настоящее время живет несколько семей бывших военнопленных 8[См.: Ирха Е. Предателями не считать! // Архангельск. 1998. 17 сентября. С. 7.]. Случалось, что медсестры после окончания войны перебирались в Венгрию и Румынию к своим возлюбленным.
Сотрудницы, замеченные в «порочных связях» с военнопленными, обсуждались на партсобраниях. Наказанием «за вступление в интимные отношения с немцами - врагами всех миролюбивых народов всего мира» служило исключение из партийных рядов и увольнение с работы. В одном из протоколов заседаний парторганизации спецгоспиталя № 2715 (пос. Чагода) отмечалось: «10.XI.45 г. дежурная медсестра А. всю ночь находилась в 8 палате, где сидела на койке военнопленного Вальтера и вела разговоры, касающиеся их любви. По некоторым данным, это наблюдается не в первый раз». В ходе расследования установленного факта выяснилось, что ранее подозреваемая халатно относилась к обслуживанию раненых и больных бойцов Красной армии. Один раз она закапала больному в ухо вместо ушных капель скипидар, в другой – вместо порошка для желудка дала марганцовки 9[Вологодский областной архив новейшей политической истории (далее - ВОАНПИ), ф. 5765, оп. 1, д. 4, л. 30.]. Реакция партбюро оказалась вполне предсказуемой: медсестра была уволена с работы и исключена из списка кандидатов в члены ВКП(б), а военнопленный Вальтер был выписан из спецгоспиталя и отправлен в штрафную бригаду на торфоразработки 10[Архив УВД ВО, ф. 10, оп. 1, д. 17, л. 47.]. В другой раз обсуждению на партсобрании подверглось поведение медсестры Б., которая в присутствии военнопленного Курта раскуривала сигареты и мыла голову. Медсестре было поставлено на вид и заявлено, что ее «развязное поведение» дискредитирует коллектив госпиталя 11[Там же, д. 375, л. 5.].
Факты интимной связи с врагом бичевались на страницах местной прессы. Так, в феврале 1948 г. в районной газете Вожегодского района «Северный путь» была помещена заметка о том, что некоторые из сотрудниц лесоучастка Пановка праздники проводят в веселье и танцах с военнопленными. Их поведение обсуждалось на собрании парторганизации лесоучастка. В свое оправдание одна из участниц праздничного вечеpa заявила: «Танцы в конторе действительно были... Я не считаю преступлением то, что я танцевала с военнопленными, так как вечер при конторе был разрешен начальником лесоучастка и начальником лагеря» 12[ВОАНПИ, ф. 4413, оп. 1, д. 7, л. 7 об.]. В свою очередь, военнопленные, подозреваемые в излишней вольности поведения, подлежали законвоированию. Начальство разъясняло, что расконвоирование является вынужденной мерой при хронической нехватке конвойных войск. При наличии конвоя пленных надлежало сопровождать на работу под охраной. Начальник лагеря № 150 полковник Г.И. Сырма наставлял своих подчиненных: «Отдельные сотрудники Управления лагеря слепо верят в честность и преданность расконвоированных военнопленных, считая их почти своими гражданами... Бдительность и революционную настороженность никогда не следует забывать перед врагом» 13[Архив УВД ВО, ф. 10, оп. 1, д. 95, л. 155.].
Планомерная борьба против близких связей между военнопленными и персоналом началась в лагерях с 1944 г., когда проблема приобрела особый размах и политическое звучание. В июне этого года вышла директива УПВИ НКВД СССР № 28/00/4359, которая предлагала принять решительные меры по пресечению этого явления 14[Там же, д. 9, ч. 1, л. 19-21; д. 193, л. 88.]. Борьба с интимными связями проводилась как по линии политотделения, так и по линии оперативного отделения. Со всеми женщинами-сотрудницами проводились собрания и беседы по вопросу о взаимоотношениях женщин сотрудниц лагерей с контингентом военнопленных. Кроме того, с теми женщинами, которые по роду своей работы тесно соприкасались с военнопленными, проводились индивидуальные беседы. Политотделениями лагерей был разработан курс лекций о «священной ненависти» советских людей к гитлеровским захватчикам. Подчеркивалось, что «советская женщина, испытав плоды своего свободного труда и счастливой жизни, никогда не будет рабом фашизма» 15[Там же, д. 95, л. 36.]. Поведение сотрудниц, имевших интимные отношения с военнопленными, объяснялось, в первую очередь, их «классовой незрелостью». Так, в характеристике на одну из женщин-врачей, «неформально» общавшуюся с военнопленными, указывалось, что она происходит из зажиточной семьи, которая имела большое количество скота и использовала наемную рабочую силу 16[Там же, д. 17, л. 22.]. Таким образом, сотрудниками политотдела формировалось общественное мнение, что позволяло разоблачать связи не только оперативным аппаратом лагеря, но и силами самого коллектива сотрудников.
По линии оперативно-чекистских отделов инструктировалась агентурно-осведоми-тельная сеть, работавшая среди личного состава с целью вскрытия фактов связи сотрудниц с лагерным контингентом. Так, в лагере № 158 были завербованы 3 осведомителя из числа женщин, которые были направлены исключительно на выявление подобных фактов. Запрещалось посещение лагерной зоны посторонними лицами. Сотрудницам лагеря в обязательном порядке предписывалось находиться в зоне в сопровождении вахтера или дежурного офицера. Также запрещалась практика совместных ночных дежурств медсестер и санитаров из числа военнопленных 17[Там же, д. 26, л. 88-88 об.]. 11 августа 1945 г. НКВД СССР выпустило директиву № 134, которая в очередной раз предлагала принять решительные меры для предупреждения интимных связей с военнопленными и предписывала удалить из лагерей всех «морально неустойчивых женщин» 18[Там же, д. 472, л. 101-101 об.; д. 483а, л. 290-290 об.]. В результате проведенной работы только в 1947 г. в лагере № 437 и прикрепленном к нему спецгоспитале № 3739 было уволено 6 медработников, имевших интимную связь с военнопленными 19[Там же, д. 52, л. 87; д. 351, л. 291 об.]. Увольнения «за интимную связь с военнопленным» продолжались вплоть до 1949 г., что свидетельствует о том, что эта проблема так и не была решена. У руководства МВД не оставалось иного выхода, как возложить проведение медосмотров военнопленных в лагерях МВД исключительно на мужской медперсонал 20[Там же, ф. 6, оп. 1, д. 543, л. 266.].
Так или иначе, лишь единицы из лагерных романов имели счастливый конец. Большинство военнопленных в конце 1940-х гг. было репатриировано на родину. Между тем для некоторых из них возвращение домой из многолетнего советского плена вовсе не являлось заветной мечтой. Есть документальные свидетельства, позволяющие говорить о том, что некоторые из «узников войны» любыми путями пытались остаться в Советском Союзе и предпринимали для этого все возможные усилия. Думается, что одним из мотивов такого поступка могло быть желание остаться вместе с любимым человеком.
Перед отправкой пленных на родину в лагерях устраивались прощальные вечера, торжественные собрания, где военнопленные и персонал лагерей обменивались впечатлениями о пережитом и планами на будущее. Часто практиковался обмен фотографиями, сувенирами на память. Зачастую при обысках репатриантов «добычей» оперативников становилась переписка любовного содержания. К примеру, при обыске пленного И. Вертеша, работавшего на Сокольском ЦБК, были изъяты письма гражданки И. нормовщицы лесного отдела указанного предприятия. В одном из них содержались следующие слова: «Уедешь ты, мой дорогой, в далекие края, но помни, что тебя здесь ждет твоя любимая» 21[Там же, ф. 10, оп. 1, д. 19, л. 108-109. ].
В заключение приведу фрагмент из воспоминаний одного из бывших немецких военнопленных: «Я думаю, что вряд ли найдется немецкий солдат, побывавший в России, который бы не научился ценить и уважать русскую женщину» 22[Цит. по: Немцы о русских: Сборник / Сост. В. Дробышев. М., 1995. С. 110.].
|
