|
О Тимофее Акундинове - мнимом сыне царя
Василия Шуйского. Воспитанник архиепископа Вологодского Варлаама. Ведал
сборами с питейных откупов в Москве. В 1643 г. из-за долгов бежал за
границу, где и называл себя наследником русского престола. Выдан царю
Алексею Михайловичу герцогом Фридрихом Голштинским. Казнокрад и убийца,
астролог и поэт, он исколесил всю Европу, но смерть от руки палача принял на
родине, в самом центе Москвы.
Свою головокружительную карьеру Анкудинов завершил в маленьком герцогстве
Гольштейн, где был выдан русским властям. Там же проживал дипломат и ученый
Адам Олеарий, который заинтересовался судьбой самозванца и поведал о нем во
втором издании своего знаменитого «Описания путешествия в Московию». Рассказ
Олеария со слов лично знавших Тимошку людей - «не только русских, но и
немцев, живущих в Москве» - до сих пор остается основой сведений о жизни и
смерти неудачливого претендента на трон. Дополняют эту картину документы из
архивов многих стран, каждая из которых пыталась использовать «царевича» в
своих интересах.
В 1640-х годах Московское царство, которое после долгих лет Смуты уже
списали со счетов, вновь вышло на арену мировой политики. Его помощи искали
участники Тридцатилетней войны, его усиления боялись Польша, Швеция, Турция.
В «большой игре» европейских держав беглый московский подьячий был маленькой
пешкой - не терявшей, впрочем, надежды выбиться в ферзи, как некоторые его
предшественники.
Молодой негодяй
По известным нам данным, Анкудинов (есть еще варианты Акундинов или
Акиндинов - от старинного имени Акиндин) родился около 1617 года в Вологде.
Его отец Дементий торговал холстом, а сына отдал в услужение к местному
архиепископу Варлааму. По словам самого Тимофея, архиепископ сразу заметил
его способности, даже прозвал «ума палатой» и выучил чтению и письму. Когда
мальчик вырос, владыка выдал за него свою внучку. Такое отношение внушило
Тимошке мысль, что он - человек необычный, быть может, сын какого-то
вельможи, подкинутый в простую семью.
Варлаам помог и карьере нового родственника, пристроив его в съезжую избу,
то есть канцелярию местного суда. Благодаря красивому почерку он быстро
выбился из простых писарей в подьячие. Вскоре его начальник Иван Патрикеев
получил место в Москве, в приказе Новой четверти, и Тимофей устремился вслед
за ним. В этот приказ стекались доходы от кабаков и кружал всей Руси, и не
запустить в них руку мог лишь человек кристально честный. Анкудинов таким не
был: в столице он пристрастился к вину и азартным играм, а также к «блудной
страсти» не только с девками, но и с мальчиками. Во хмелю подьячий был буен,
поколачивал жену и ругался с соседями, которые не раз подавали на него в суд
(«со многими людьми затягался»). Растратив большую сумму - сто рублей, он
испугался разоблачения и обманом выманил у своего кума и сослуживца Василия
Шпилькина жемчуга его супруги, которые сразу продал. Вернув деньги в казну,
Анкудинов продолжал тот же образ жизни и скоро растратил еще больше.
Шпилькин требовал вернуть украшения, а Тимошкина жена, уставшая от мужниного
пьянства, грозила открыть его темные делишки властям.
Запутавшись, он решил пойти ва- банк - бежать из страны: заграница чудилась
ему (как и многим беглецам из России) настоящей землей обетованной.
Анкудинов уговорил присоединиться к нему приятеля Константина Конюховского,
тоже подьячего. Тимофей, зная, что его будут искать, придумал жестокий план:
ночью, тайком одевшись, он вышел из спальни, запер там жену и поджег дом.
Соседи, видевшие его вечером, должны были сообщить властям, что супруги
погибли вместе. Пока пожар тушили, двое подьячих сели на приготовленных
лошадей и поспешили прочь из города. Из Тулы они без особых проблем попали в
Новгород-Северский, в тогдашние владения Речи Посполитой.
Это было осенью 1643-го, а пятью годами раньше тот же путь проделал другой
беглец. Добравшись до Львова, он назвал себя Семеном Шуйским, сыном царя
Василия. В доказательство предъявил «царский знак» - пятно на спине в форме
звезды и креста. Поляки, однако, поняли, что их гость «влыгается в
государево имя», выпороли его и прогнали. Он бежал в Молдову, где был выдан
русскому послу и тут же убит.
Меняя страны и веры
Вероятно, Анкудинов слышал о своем предшественнике и решил действовать
хитрее. Вместо пятен на теле он показал полякам документы о своем
происхождении, которые виртуозно подделал. По его утверждению, он был Иваном
Шуйским, сыном царя, отправленным новой династией Романовых в почетную
ссылку в Пермь. Побыв там наместником, «царевич» якобы самовольно вернулся в
Москву, за что был взят под стражу, но верные люди помогли ему бежать.
Поляки о далекой Перми ничего не знали, и Тимофей мог плести о ней любые
небылицы - а фантазия у него была богатая. В Польше он прожил два года,
выучил несколько языков, начал сочинять стихи по-русски на манер польских
(став, по сути, первым русским поэтом), а также увлекся «остроломией», то
есть астрологией. Конюховский позже давал показания о нем: «Он, Тимошка,
звездочетные книги читал и остроломейского учения держался».
В Москве между тем узнали о самозванце и потребовали его выдачи, указывая,
что у царя Василия не было никаких сыновей, к тому же он умер в 1612 году, а
этот его новоявленный «сын» явно родился позже. Зайдя как-то в православную
церковь, Анкудинов, забыв про осторожность, попросил священника молиться за
раба Божия Тимофея - и тот сразу сообщил об этом русским властям. Связав
концы с концами, они потребовали выдачи беглеца - не как диссидента, а как
банального уголовника. Полякам пришлось уступить, но они все же позволили
Тимошке бежать в ту же Молдову. Тамошний князь Василе Луп, балансируя между
Русью и могущественной Портой, мудро решил выдать нового самозванца не
русским, а туркам. Так Анкудинов оказался в Стамбуле, где повторил великому
визирю Салих-паше свою историю. Тот сразу потребовал от пришельца «побусурманиться»,
то есть принять ислам. Тимофей согласился - но с условием, что
султан даст ему войска для завоевания царства. Турки колебались, держали
гостя взаперти, однако посылали ему еду с дворцовой кухни.
Тем временем в Стамбул прибыли русские послы, опять требуя выдачи беглеца.
Узнав об этом, Анкудинов в страхе бежал из-под стражи, но был пойман. Ему
предложили выбор: галеры или ислам, и он выбрал второе, хотя как-то сумел
отсрочить неизбежное обрезание. Потом снова бежал, и опять неудачно; был
все-таки обрезан и посажен в крепость Едикуле. В 1648 году, когда султан
Ибрахим I был свергнут и убит, самозванцу в неразберихе вновь удалось бежать
и добраться до Сербии. Там он объявил, что вскоре займет отцовский престол,
пойдет на османов войной и освободит православных. Насобирав денег у
доверчивых «братушек», Тимофей отправился в Хорватию и сообщил римскому
послу, что жаждет припасть к стопам папы Иннокентия X. Через Венецию он
прибыл в Рим, где слегка изменил свою легенду, заявив, что воевал с турками
во главе русского войска, был пленен, но сумел бежать. В обмен на помощь
«царевич» обещал принять католичество, а позже, получив трон, привести к
этой вере всю Россию.
После двух беззаботных лет в Риме его все же отослали в Польшу - по стопам
Лжедмитрия. Анкудинов понимал, что от поляков добра ждать не стоит, и по
дороге свернул к трансильванскому князю Дьёрдю Ракоци. Тот принял гостя
радушно и отправил послом к союзнику - восставшему против Речи Посполитой
гетману Богдану Хмельницкому. Здесь Тимофей, умолчав, конечно же, о принятии
католичества, быстро стал своим для казацкой старшины. Но вскоре и в
Чигирин, гетманскую столицу, явились русские послы. Не сумев добиться выдачи
самозванца, они сперва пытались уговорить его вернуться, потом попробовали
убить. А в 1650 году в Пскове вспыхнуло восстание против царской власти, и
Анкудинов решил пробраться туда и заявить права на трон. Но сначала его путь
лежал в Стокгольм, где правила королева Кристина. О прибытии туда человека,
называющего себя Иваном Шуйским, сообщили русскому послу, добавив приметы
беглеца: волосы темно-русые, лицо продолговатое, нижняя губа немного
отвисла. Сверившись с описанием Анкудинова, разосланным всем русским за
границей, посол тут же потребовал его выдачи.
Однако Тимофей уже успел не только принять протестантство, но и приглянуться
юной королеве, которой часами рассказывал про Русь и загадочную Пермь.
Впрочем, шведы не захотели ссориться из-за него с Москвой - и согласились
выдать самозванца. Но выдан был только Конюховский, а Анкудинову позволили
бежать в шведский Ревель (ныне Таллин), откуда он смог отплыть к германским
берегам. Тем временем восставший Псков сдался, надежды самозванца рухнули,
да и силы иссякли. Теперь он мечтал лишь найти покой и достаток где-нибудь в
Европе. Но добиться этого было не так-то легко...
Жертва иллюзий
В 1652 году Тимофей оказался в Любеке, откуда отправился в Нидерланды, к
эрцгерцогу Леопольду. Потом перебрался в лютеранский Виттенбергский
университет, где обещал распространить в России теперь уже не католичество,
а протестантство. Но и до Виттенберга добрались русские послы, от которых
самозванцу снова пришлось бежать. В итоге он осел в тихом голштинском
городке Нейштадт, где его опять обнаружили соотечественники - новгородские
купцы. Они без затей накинули ему на голову мешок и спрятали в обозе,
надеясь на щедрые царские дары за поимку беглеца. Анкудинов, однако, смог
сообщить о своем пленении городским властям, которые велели отправить его
для дознания в столицу герцогства - Шлезвиг. Туда прибыли русские послы, а с
ними важный свидетель - кум Шпилькин, сразу узнавший своего обидчика.
Тимофей тем не менее заявил, что видит этого человека впервые и к тому же,
судя по фамилии, ему надо торговать шпильками, а не ездить с посольством.
Кроме того, самозванец утверждал, что русского языка не знает, и говорил с
москвичами по-польски.
Проявив смекалку, кум попросил встречи с Анкудиновым наедине и предложил ему
обратиться с посланием к патриарху Никону, будто бы обещавшему выпросить для
него прощение у царя. Это письмо торжествующий Шпилькин предъявил голштинцам
- но Тимофей тут же назвал его подделкой и написал несколько строк
совершенно другим почерком. Обозлившись, кум плюнул в него и швырнул
послание, которое Анкудинов в тот же миг разорвал. Пока они ругались,
русские дипломаты посулили голштинцам в обмен на выдачу самозванца
возможность торговать с Персией через Астрахань. Небогатое герцогство не
смогло устоять, и осенью 1б53года «царевича» повезли под стражей в порт
Травемюнде, чтобы посадить там на корабль. Понимая, что его ждет, он по
дороге попытался покончить с собой,
спрыгнув с повозки и сунув голову под тележное колесо. Однако его успели
оттащить и вскоре заковали в кандалы. Несмотря на это, Анкудинов, по словам
Олеария, «был все время довольно весел, вплоть до при езда в Новгород; здесь
он начал печалиться и до Москвы уже не желал ни есть, ни пить».
В столице его сразу бросили в застенок и стали пытать, но арестант продолжал
называть себя Иваном Шуйским. Олеарий считал, что у его упорства могло быть
три причины: он то ли надеялся, что его признают сумасшедшим и простят, то
ли хотел поддержать свои притязания в глазах иностранных государей, то ли
просто решил идти до конца, следуя пословице: «Лучше бегом
попасть в ад, чем идти туда шагом». К нему привели родную мать Соломониду, к
тому времени монахиню, которая «увещевала его отказаться от своего безумия,
признать истину и умолять царя о милости». Тимофей смотрел на мать печально,
но притворился, будто не знает ее. Приводили его друзей, сослуживцев,
выросшего сына - ни с кем из них он не стал говорить. Просил лишь встречи с
боярином Никитой Романовым, влиятельным родственником царя, чтобы открыть
ему «всю правду». Боярин пришел, но Анкудинов прошептал ему то же, что
провозглашал прежде: он - Иван Шуйский, сын царя Василия.
Поняв, что он больше ничего не скажет, власти велели казнить его
четвертованием. На рубеже 1653-1654 годов (точная дата неизвестна) Тимошку
вывели на Красную площадь, зачитали перед толпой народа приговор и уложили
голым на плаху. Палач сноровисто отрубил осужденному руки, ноги, а затем и
голову, насадив все это на колья, установленные тут же. Туловище осталось
валяться на площади, и ночью его съели собаки. Утром останки «царевича»
бросили в сани и вывезли на свалку. За исполнением приговора наблюдали
специально приглашенные иностранные дипломаты и Константин Конюховский.
Последнему, как сознавшемуся во всем, смертную казнь заменили отсечением
трех пальцев на правой руке и ссылкой в Сибирь, где он и сгинул.
Олеарий писал об Анкудинове: «Казнь он перенес, не выражая страданий». Быть
может, он, как и многие самозванцы, так привык убеждать других в своем
царском происхождении, что поверил в него сам. И стал в итоге жертвой той
иллюзии, которую годами внушал окружающим.
|
