|
Однажды я приехал в командировку в
Тарногский Городок. Увидел там на автостанции список деревень, куда ходили
автобусы. Сколько там было чудесных незнакомых названий: Труфаниха,
Малаховский Бор, Старый Двор, Горка, Шебень- га... И одно мне известное
название — Сергиевская. Оно мне было знакомо со школьных лет по выставкам
вологодской художницы Джанны Тутунджан, О том, что она и поэт, я тогда еще
не знал.
Жителей Сергиевской я видел на портретах Тутунджан. Задумчивые, прекрасные,
чистые и мудрые лица.
И вот на автостанции в Тарноге я понял: другого шанса не будет. До
Сергиевской рукой подать.
Застать Джанну в Серговке (так она звала свою деревню) не очень надеялся,
поэтому о самом главном не подумал: а что я скажу с порога—чей я, откуда?
В тот момент, когда я объявился на пороге, Джанна работала в чистой своей
горнице. На мольберте был натюрморт с одуванчиками, а сами одуванчики
покорно позировали, стоя в банке на подоконнике.
Высокая, смуглая, в простеньком ситцевом платье—Джанна обернулась. И мне тут
же захотелось исчезнуть, завалиться в щелку или притвориться поленом. На
меня смотрели огромные глаза, и глаза эти, мне показалось, в ту же секунду
стали наполняться слезами.
—Ты меня оторвал от одуванчиков, — резко, как-то по-девчоночьи, сказала
Джанна.
Я понял, что преступление мое чудовищно, просить прощения — не стоит и
заикаться. Надо уносить ноги. Но тут, на мое счастье, Николай Владимирович
Баскаков — муж Джанны и тоже замечательный художник — пригласил меня
покурить на завалинке, на огороде. Вскоре и Джанна вышла к нам.
Уезжал я со смешанным чувством радости и вины. И надеяться тогда не смел,
что впереди-почти двадцать лет наших встреч, звонков, писем...
В каждом письме она рисовала солнышко. Это было именно солнышко, а не
солнце. Оно смеялось, шалило, жмурилось от собственного сияния. Ему было
года три, не больше.
Впрочем, почему «было»? Вот оно светит мне с каждого ее конверта.
В одном из последних писем она мне наказывала (ласково, будто между строк):
«Напоминай людям, откуда они. Чьи. Помнишь, главный вопрос был раньше: «А вы
чьи будете?» — чтоб не забывали, чьи и откуда...»
В начале сентября в Вологде открылась долгожданная выставка работ Джанны.
Пройдет месяц, и выставка неизбежно закроется, а работы Тутунджан вернутся в
запасники.
Обидно за тех, кто приедет в Вологду и не увидит ее «Молодую», ее
«Незабудки» и «Апрельский дым». Искусство Тутунджан омывает зрение, а вслед
за ним и душу. «Джан» в переводе с армянского—душа.
Хранить картины Тутунджан под спудом — большой грех. Нельзя держать солнце
взаперти.
Простор ее картин, где так много воздуха, синевы, полей, снега—как нам
сейчас этого не ■ хватает!
Нужен, очень нужен Дом Джанны в Вологде—теплый, душевный, простой и
благородный. Пусть дом будет небольшой, как ее изба в Серговке, но пусть
будет!
Из осенних писем Джанны Тутунджан
1 октября 2006
Вологда стоит удивительная — золотая-золотая, задумчиво так откупается
монетами от заморозков... А они, не глядя на золотой дождь, подбираются и
серебрят траву во дворе...
1 октября 2008
Мы тоже через хмарюгу и дожди шлем вам ответные наши приветы и пожелания
все-таки ухватить-таки «очей очарованье»!
У нас много будоражащих событий было.
Я на 10 дней съездила в августе с сыном (он взял отгул—ходит лоцманом) и
делала только то, что просит душа, т.е. рисовала. Привезла 9 листов новых.
Дописала (кончила после деревни) холст, который долго стоял на мольберте!
|
