|
Ведущий научный сотрудник Дарвинского государственного природного биосферного заповедника рассказал об истории создания заповедника, его территории, животном и растительном мире.
– Андрей Вячеславович, почему заповедник, где вы работаете, называется «Дарвинский»?
– Это сложный вопрос. Отцы-основатели так назвали. Прямых указаний, почему и откуда, – нет. У них была идея, что здесь будут происходить изменения природы. Ведь главная задача заповедника, сформулированная на этапе его создания: как будет влиять на тот момент самый большой в мире искусственный водоём на все элементы природного комплекса? Что будет происходить с водными, наземными экосистемами? Такая, видимо, тогда была мысль, в 1940-е годы, что природа будет изменяться, пойдут эволюционные процессы. Хотя на самом деле это сукцессионные процессы – процессы изменения экосистем под влиянием их нарушения, в данном случае из-за затопления ложа водохранилища.
Почему название именно «Дарвинский» – тоже загадка. Есть Дарвиновский музей, и это соответствует правилам русского языка, а у нас – против правил. Потому что образование прилагательных от имён собственных иностранного происхождения должно производиться с использованием суффиксов. У меня когда-то было очень хорошее пособие для школьных учителей 1950–1960-х годов, там рекомендовалось учителям делать «Дарвинские площадки» – перекопанный участок земли, предельно нарушенный, где потом преподаватель вместе с учениками отслеживают, что происходит: как появляются сначала сорные травы, потом – луговые, потом – кустарники, деревья. Как будто бы идёт процесс эволюции. Но это, конечно, не эволюция, это как раз те самые сукцессионные изменения.
– Заповедник находится прямо на Рыбинском водохранилище...
– Заповедник фактически находится в центре Рыбинского водохранилища. Этим он отличается от других заповедников России, которые создавались для сохранения каких-то уникальных ландшафтов, уникальных видов. Но по прошествии времени в результате заповедания и образовалась уникальная территория. Здесь не велась хозяйственная деятельность, и начались процессы возникновения популяции редких видов. Фактически за 79 лет существования он превратился в участок дикой природы, к которому тяготеют редкие виды, при этом заповедник находится в среде антропогенного ландшафта. У нас на территории существует уникальнейшая популяция скопы и белохвостого орлана. Они возникли в результате процессов создания водохранилища и заповедания.
– Что это за процесс – заповедание?
– Это запрещение на определённой территории всякой хозяйственной деятельности. Ни пахать, ни сеять, ни стрелять – ничего нельзя. Даже находиться посторонним людям нельзя.
– А что было здесь до того, как появилось водохранилище и началось заповедание?
– Молого-Шекснинская низменность, где сейчас расположено водохранилище, – это тектоническое понижение в коренных породах, огромный котлован, который после схода Валдайского ледника стал ложем древнего Молого-Шекснинского озера. Здесь стояло приледниковое обширное озеро. Таких озёр, оставшихся после таяния массива ледника, было много в европейской части страны. Они не имели стока на север, поскольку там его перекрывал ледник, и сток пошёл на юг. Реки Волги ведь как таковой до этого ещё не было — она сформировалась после отступления Валдайского ледника. Река начинала свой путь с запада, делала небольшую петлю, входила в Молого-Шекснинское понижение, где принимала две реки – Мологу и Шексну и уходила дальше, прорыв себе Даниловскую гряду, на юг и на восток – к Ярославлю, Костроме и Плёсу.
Само ледниковое озеро стояло несколько тысяч лет, в результате в нём накопились осадочные породы. Сейчас у нас дно и берега водохранилища сложены из мелкодисперсных пылеватых песков — это осадочные породы именно озёрного типа, не речного. В озере оседают мелкие частицы, и всё побережье вместе с дном перекрывается «чехлом» осадочных пород. Наш полуостров, на котором находится заповедник, — это как раз дельта, конус выноса древних рек, которые впадали в озеро и приносили огромное количество материала. Этот материал оседал в виде дельты — мы хорошо знаем, как выглядит Волжская дельта. В результате сформировался пологий низменный полуостров, который в самом центре водохранилища имеет своё завершение, и вот на его оконечности, практически в центре водохранилища, находится Дарвинский заповедник.
Когда несколько тысяч лет назад озеро ушло, будущая Волга пробила себе путь на юг и спустила всю систему озёр: там было Костромское озеро, Угличское, Калязинское, Кашинское и т. д. – они все оказались спущены молодой верхней Волгой. Вода ушла, и после неё осталось озёрное дно – оно не совсем ровное, хоть и достаточно плоское. И вот на этом полуострове существовала целая система остаточных озёр. Такие водоёмы есть по берегам Ладожского и Онежского озёр, такие же были и здесь. Однако у нас есть ещё абсолютно круглые озёра, и одна из теорий, что это астроблемы.
– Что это такое?
– Астроблемы — это ударные кратеры, оставшиеся после падения метеоритов небольшого размера. У нас их около десятка: с кольцевым валом, классической формы. Как Аризонский кратер. Но тот кратер большой, ау нас они поменьше, диаметром где- то два с половиной километра каждая вороночка, есть и ещё меньше. Астрофизики и палеогеографы работали в заповеднике, но пока точных доказательств метеоритного происхождения этих озёр нет, всё на уровне рабочей гипотезы.
– Как этот уникальный ландшафт стал пригоден для обитания редких видов животных?
– Раньше, до образования водохранилища и создания заповедника, здесь очень редко, отдельными парами, гнездилась скопа. Все эти озёра стояли среди болот. Почему болот – потому что полуостров наш пологий, низменный, и в то же время — водораздельный, он между двумя реками: Мологой и Шексной. Такие низменные водоразделы в зоне избыточного увлажнения, в которой мы живём,склонны к заболачиванию: дренаж поверхности у них слабый, сток вод затруднён, в микропонижениях поселяются сфагновые мхи, которые, разрастаясь, образуют болотный купол, и в конце концов весь наш полуостров покрылся верховыми сфагновыми болотами. Они шли по всему водоразделу – от того места, где мы находимся, и прямо до Рыбинска проходила полоса верховых болот. И, естественно, среди этих болот были остаточные озёра.
Они находились достаточно далеко от районов человеческой деятельности, и поэтому такие редкие виды, как скопа, жили на этих озёрах (скопа – это крупный пернатый хищник, на многих языках её называют «рыбный орёл», например, «риболов» — у поляков). Но раньше там гнездились лишь отдельные пары хищных птиц.
Когда произошло затопление Рыбинского водохранилища, началось формирование ихтиофауны, потому что возникли благоприятные условия для формирования поголовья рыбы. Были затоплены луга, где рыба нерестилась, появилась прекрасная кормовая база, потому что на богатых органикой почвах развелись различные беспозвоночные-гидробионты, в первую очередь хирономусы – мотыль, личинки комаров-звонцов, и другие водные формы. Эта кормовая база способствовала развитию рыбной продуктивности.
– И «рыбному орлу» это наверняка понравилось...
– Скопа – потребитель рыбы. Это было очень удобно для неё: урез воды богатого рыбой водоёма приблизился к тому, что всегда далеко от воды – верховым болотам, которые находятся на водоразделах: именно там скопа гнездится – на соснах среди верховых болот. Конечно, популяция скопы начала довольно быстро расти, у нас плотность населения скопы – наивысшая в мире. В Дарвинский заповедник приезжал профессор Чак Хэнни – американский специалист по скопе, он сказал, что в Северной Америке когда-то были похожие места: на побережье Великих озёр, но сейчас такого уже нет. У нас на небольшой территории заповедника обитает порядка 50-55 гнездящихся пар скопы, плотность получается где-то 6-7 пар на 100 квадратных километров, это очень много для такого вида.
– А как появился орлан?
– Орлана-белохвоста вообще не было до создания водохранилища, хотя на Волге он встречался, но редко. Затопление территории привело к тому, что образовалась широкая полоса затопленных лесов вокруг нашего полуострова. Дело в том, что леса, которые должны были уйти под затопление, конечно, вырубались – шла подготовка ложа водохранилища. Делалось это в 1930-е годы силами заключённых. У каждого начальника лагеря был план по товарной древесине, и в первую очередь вырубались хорошие товарные леса, в основном хвойные. Всякое мелколесье – ольха, берёза – оставалось, и широкая полоса затопленных лесов окаймляла территорию заповедника, местами шириной в 2-3 километра.
В этих затопленных лесах начинал гнездиться орлан-белохвост – сперва появились отдельные пары. Им хорошо – вокруг вода, в ней рыба плещется – кормовая база прямо под гнездом. Орлан – универсальный хищник, но в наших условиях он в основном рыбоядный. Его популяция стала быстро расти.
– Как у него сложились отношения со скопой?
– На первых порах непростые. Орлан – сильный хищник, он склонен к так называемому клептопаразитизму, когда один вид отнимает добычу у другого. Я не раз наблюдал картину, как орлан нападает на скопу, несущую в гнездо рыбу, и скопа вынуждена бросить добычу – ведь лапы у неё заняты, отбиться нечем. Орлан добычу подбирает, если может, – были случаи, когда рыба падала в лес, а там её уже не подобрать. Скопа, которая тоже поначалу гнездилась в затопленных лесах, постепенно ушла на верховые болота, сформировала там популяцию. А по берегу обосновался орлан, это его «профессия» в природе – контроль побережья. Гнездовые участки орлана вытянуты вдольбереговой линии, мы говорим, что они «нанизаны, как бусины на нитку, на 102-ю горизонталь». .
– Что это значит?
– Они все привязаны к 102-й горизонтали, а 102-я горизонталь – это линия уреза водохранилища, линия НПУ, то есть нормальный проектный уровень. 102 метра над уровнем Балтийского моря – это НПУ Рыбинского водохранилища. И все гнёзда находятся по линии этого уровня, расположены примерно на равном расстоянии друг от друга, потому что друг к другу птицы тоже не очень благоволят, — где-то около трёх километров расстояние между гнёздами. Довольно равномерно орланы занимают всю прибрежную полосу. Через эту полосу перелетает скопа, охотится на водохранилище, её задача – протащить рыбу, не попав под когти орлана. Вот так они, в конце концов, поладили, поделили территорию. Это всё я не раз докладывал на международных конференциях, всё отслежено не одним поколением орнитологов заповедника за почти 80 лет наблюдений! Получается классическая картина взаимоотношений видов.
Численность населения орлана у нас тоже достаточно высокая – порядка 30-35 пар на территории заповедника. Они сейчас гнездятся не в затопленных лесах, потому что затопленные леса выпали – это были временные образования. И гнёзда орлана переместились в прибрежную зону, прибрежные леса. Там они теперь и живут.
– Вы много пишете про других хищных обитателей леса – волков. Почему вы, орнитолог, увлеклись волками?
– Я не всегда был научным сотрудником – в молодости после института начинал учителем биологии в Костромской области. В то же время я был заядлым охотником, там же, на берегах реки Унжа, часто встречал волчьи следы – волков было много, настоящий «волчий бум». Тогда в европейской части России очень сильно увеличилась численность волка. Из-за этого потом пришлось с большими усилиями охотничьей общественности эту численность приводить в нормальное состояние. И когда я бродил по лесам – а я очень любил далеко ходить, – всюду встречал волчьи следы.
Унженско-Ветлужское междуречье – это очень интересная территория. Там тоже пылеватые пески, зандровые приледниковые равнины, и очень хорошо видны следы, даже летом. Зимой я постоянно ходил на лыжах по следам волчьих стай, мне было интересно не столько добыть, сколько именно узнать об этом виде: как проходят охоты, как организованы взаимодействия – по следам очень много можно узнать.
– Что, например?
– Всё: как охота проходит, когда группа разделяется на загонщиков и охотников, какие охотничьи приёмы используют – волки часто выгоняют лося на гладкий лёд реки, где лось, если побежит, обязательно поскользнётся и упадёт. Либо загоняют лося в завалы. А в 1972 году Унженско-Ветлужское междуречье очень сильно пострадало – оно почти полностью выгорело. Там были боры-беломошники – они горят, как порох. Вот эти боры-беломошники стали, кстати, последним прибежищем лесных северных оленей, которые в Костромской области дожили до 1917 года. Олень на машине «Волга» и герб Горьковского автозавода – это не благородный олень, а северный, который обитал в Нижегородской области в большом количестве в XIX веке.
– Сейчас их уже не встретишь даже в заповеднике?
– Да, граница популяции лесного северного оленя отступила далеко на север – она сейчас проходит по Карелии и Коми, небольшая популяция ещё держится в Водлозерском национальном парке. Там есть лесной северный олень, но он постепенно уходит. Обычный северный олень в тундре пасётся, а этот – именно в борах-беломошниках, на ягеле.
– Но вернёмся к волкам...
– Я много за ними ходил, сотни километров на лыжах – снегохода у меня тогда не было, ходил пешком, летом пытался искать логово, пытался подвывать, вабить.
Что-то получалось, что-то нет, но шло накопление знаний. После работы в школе я работал в Костроме, в охотинспекции, охотоведом. Здесь уже мы охотились на волков достаточно серьёзно, как охотники-охотоведы, – это тоже даёт довольно большие, интересные знания о виде. В общем, я довольно хорошо знал повадки волков. Последние годы, когда я свой канал на «Дзене» организовал и стал внимательно отслеживать информацию, был поражён тем, что в интернете пишут про волков – там такой бред!
– Что, например?
– Про «ранги волчьей стаи», что там есть альфа, бета и весь греческий алфавит. Эта концепция имела место со времён исследования Рудольфа Шенкеля – был такой исследователь в Швейцарии, в городе Базеле. Он вёл наблюдения над группой неродственных волков. Исследователи взяли большой вольер, туда запустили разных волков, и они сформировали иерархическую структуру. Это очень похоже на ситуацию в тюрьме, где заключённые тоже формируют иерархическую структуру, живущую по тюремным «законам». Но не
льзя считать, что по тем же законам живут свободные люди!
В вольере города Базеля на ограниченной территории жили волки, которые не приходились друг другу родственниками. Их жизнь сильно отличалась от жизни свободных волков в природе. И вот эту структуру с середины двадцатого века – где-то с 40-х годов – наши европейские и американские коллеги считали базовой для волка, что есть альфа-самец, который над всеми жёстко доминирует.
Европейцы со времён Альфреда Брэма полагали, что зимой в стаю сбиваются неродственные волки со всей округи. Если мы откроем его книгу «Жизнь животных», там чётко написано: волчица выращивает щенков одна, сама, в логове, выкармливает их, а другие волки бродят сами по себе. Что неродственные, малознакомые волки с одной территории сбиваются в стаю к зиме, и так эта стая существует.
– Это не верно?
– Наши отечественные охотоведы и зоологи давно знали, что ситуация совершенно не такая. Если мы откроем книгу Леонида Павловича Сабанеева «Волк» 1877 года, то увидим, что там везде написано: волчья стая – это семейная группа, в которой обязательно присутствует самец, и без его помощи волчице просто не выкормить потомство. Волчья стая – это семья, руководимая парой родителей, в которой,
кроме взрослых, матёрых волков, живут их дети прошлого и текущего года рождения, переярки и прибылые, никаких «альфа» там нет. Конечно, любой родитель доминирует по отношению к своим детям, он для них альфа. Такое отношение в родительской семейной группе есть как у оленя, кабана или волка, так и у человека. Европейские и американские коллеги это поняли лишь в конце XX века. Но, к сожалению, журналисты и блогеры подхватили и раскрутили неверные теории, от которых все профессионалы давно отказались.
Ещё одна легенда про волка – что это очень страшное существо, которое нападает на людей стаями. Тут происходит перенос модели собачьего поведения на волка. Это мы видим, например, у Джека Лондона, когда он в «Белом клыке» описывает волчью свадьбу, но на самом деле описывает «собачью свадьбу», когда куча кобелей бежит за одной самкой. У волков всё не так. Волк – моногамное животное.
Я написал книгу, в которой попытался показать мир волка, его охоту, взаимоотношения в стае, его жизнь и смерть, так, как это происходит в действительности, без излишнего антропоморфизма и приписывания волку человеческих качеств – благородства, например, к чему склонны зоозащитники, но и не страшным монстром, стремящимся убивать всё живое, каким его изображают охотники.
– Вы говорите, что это легенда: волк – страшное существо. На самом деле он не страшный?
– Бежать обниматься к волкам точно не стоит, но увидеть его в природе – большая удача, это очень сложно. Нормальный волк на человека не нападает – нападает только бешеный. Такой волк – всегда одиночка, не бывает стаи бешеных волков. Хотя у западных писателей – у того же Джека Лондона или Джеймса Кервуда – стаи бешеных волков бегают. Но это от незнания. Нападения небешеных волков – чрезвычайная редкость. Они случались сразу после Великой Отечественной войны, чаще в бывшей зоне боевых действий, когда волки имели возможность питаться незахороненными трупами и встречали раненых людей.
– Существует ли у волков эмпатия, забота друг о друге?
– Да, это есть, но нельзя уходить в этом направлении, как это делают некоторые зоозащитники и даже некоторые профессионалы, — когда волка начинают считать благородным, прямо альтруистом. Ничего подобного — у волков это всё до поры. Да, они помогают друг другу, это семейная группа, где все друг друга поддерживают. Ноу волков известно такое явление как каннибализм в своей же собственной группе, не раз описанное в научной литературе. Когда стая съедает вожака или убивает и съедает подраненную волчицу. Это, конечно, возможно в особых условиях, когда стая голодает и есть сильный дефицит ресурсов или когда вожак подранен и ослаб. У волков такое поведение случается.
В Грузии есть доктор биологических наук Ясон Константинович Бадридзе – замечательный человек, исследователь волков. Он жил с волчьей стаей, когда был сильный, молодой и мог за волками бегать. Он говорит о том, что у них уникальная система коммуникации, которая нам совершенно непонятна, вплоть до того, что существует какая-то «телепатия»: они просто посмотрят друг на друга и уже понимают, что надо делать. Мы пока очень много об этом виде не знаем. Тот же самый волчий вой не умеем его пока нормально интерпретировать. Существуют какие-то оттенки, нюансы, которые мы не улавливаем, а это всё сложная система коммуникации.
– Как бы вы назвали отношения человека и волка?
– Они сейчас определённо враждебные, потому что волк – конкурент и для охотников, и для животноводов. На начальных этапах взаимоотношений, когда и люди, и волки были охотниками, был некоторый комменсализм и даже симбиотические отношения. Собственно, из симбиотических отношений возникла собака, когда люди брали щенков и прерывали их волчье воспитание в стае. Я считаю, что собака могла возникнуть только из взятых в человеческое жилище щенков. Так же, как в обратной ситуации, когда человеческий ребёнок, попав в волчью стаю и прожив там достаточно долго, уже говорить по-настоящему не будет, не станет полноценным членом общества. Без общения со взрослыми, владеющими речью людьми будет упущен сенситивный период, период освоения речи в возрасте от одного до четырёх лет. Но то же самое происходит у волка: когда мы берём волчьего щенка в человеческую среду, он не проходит этого периода. А он очень долгий: треть своей жизни молодой волк проводит в родительской семье, треть жизни тратит на обучение не только охоте, но и приёмам коммуникации, взаимодействия — без этого он уже не сможет нормально жить в стае.
– Чем вас волки больше всего удивляют?
– Интеллектом. Они очень умные. Это то, что специалисты по поведению животных – например, профессор Леонид Викторович Крушинский — называют «элементарной рассудочной деятельностью». Волкам и многим другим высшим животным, тем же бобрам, свойственна рассудочная деятельность. Это способность прогнозировать свои действия, а также действия человека, с которым волк постоянно сталкивается, просчитать эти действия, понять, что люди хотят, куда, с какой стороны, например, приедут снегоходы. Волк это всё прекрасно просчитывает. Его способность понимать ситуацию – очень интересна.
|
