|
Стихия народной жизни, до поры как бы приглушенная и невидимая, а кое для
кого уже и похороненная, неожиданно мощно прорывается там, где ее совсем не
ожидают. Я имею в виду, конечно, творческое начало.
Так, к слову, было с Николаем Некрасовым. Уже пораженный коварным недугом,
он творил свою заветную поэму «Кому на Руси жить хорошо», создавал подлинные
народные характеры. Нечто похожее произошло и с Николаем Рубцовым, когда он,
оставив морскую романтику и городские сюжеты, окунулся в глубины
крестьянства и вдруг предстал уже поэтом, выражающим народную душу.
То же самое подходит и к вологодской крестьянке Евдокии Пановой. Она
практически не имела образования, тем паче художественного. Но взялась за
«картины для души» в 65 лет. И явила в них такие глубокие откровения, что
видавшие виды профессионалы до сих пор пребывают в изумлении.
В самом деле – это так!
Вот стою перед ее картиной «Гуляние» (почему-то всё, представленное на
выставке, поименовано гобеленами), Евдокия Васильевна соткала ее в 1993
году. Она представила на полотне народный праздник в самом разгаре. Кто-то
плясал, кто-то пел, кто-то обнимал подругу, кто-то шел из гостей...
Представьте, на картине 27 персонажей! И у каждого свой характер, своя
«особинка», свое выражение лица, своя фигура. Как можно такое сделать из
ниток и тряпичных лоскутков, да еще на дедовом столетнем станке? Практически
невозможно! А Евдокия Васильевна сумела, сделала. Тут рассуждай не
рассуждай, но действительно это чудо. И самое поразительное: с домотканой
картины веет праздничным настроением, дыханием лета, русской радостью.
Наверное, покажусь кому-то излишне эмоциональным. Тогда сошлюсь на Запад,
который столь любят у нас либералы и прочие «патриоты».
Произведения Евдокии Пановой имели настоящий успех на выставке в Лувре в
Париже, их экспонировали в Индии и Китае, ее полотна с охотой приобретали
коллекционеры из Германии и Финляндии, других стран. В свое время великий
художник Василий Васильевич Верещагин, родившийся под Череповцом, с изрядной
долей иронии говорил о том, что для обретения успеха в России русскому
живописцу надо прежде получить его в Европе. Тогда и дома заметят, оценят.
Как ни странно, но Евдокия Панова, может помимо ее воли, прошла по этой
«верещагинской схеме».
Мне посчастливилось встречаться с Евдокией Васильевной. Было это 18 лет
назад, а запечатлелось в памяти так, будто все это было вчера.
В чудную пору золотой осени, солнечным утром выехали из райцентраШексна в
большой поселок Чебсара. Рядом сидел руководитель музея истории и культуры
Сергей Соловьёв, бывший директор средней школы. Именно он пробудил мой
интерес к «чебсарской затворнице». Когда рассказывал о ней – у него глаза
горели. Я проехал по улицам поселка, остановил машину у голубого дома. Он
стоял рядом с дорогой. Красивые белые наличники выделялись на окнах.
Мы спустились с откоса, прошли через палисадник, вошли в избу. Первое, что
поразило, будто попали в музей: на стенах, в проемах окон, на кроватях –
везде картины. Мой спутник оживленно шепнул: «Это тканые сюжеты». Так
Соловьёв называл произведения Евдокии Васильевны.
Посреди избы, ближе к свету, к окнам, стоял громадный деревянный ткацкий
станок. Ну, чисто музейный экспонат. Однако он был в работе, был главным
«инструментом», главной «кистью» хозяйки. И сама она, невысокая, худощавая,
с живыми чертами лица, удивительно проницательным взглядом, сидела за
станком, быстро перебирала пальцами цветные нити, на голове была повязана
простая косынка. Старушке помогала дочь Галина, уже тоже пенсионного
возраста. В избе ощущалась какая-то творческая атмосфера, ее трудно
передать, но мы почувствовали ее.
Пока налаживался разговор, Евдокия Васильевна предложила посмотреть только
что законченное произведение. На длинном полотне размером около трех метров
мы увидели невыдуманную народную драму, известную в истории под названием
«раскулачивание». Здесь было всё: самодовольный горделивый комиссар,
крестьяне, прощающиеся со своими коровами и лошадьми, родными домами,
плачущие жены и дети, чувство беды и неизвестности. Передать такое нитками,
кусочками тканей можно лишь тогда, когда сам увидишь, переживешь случившееся
душой и сердцем.
Оказалось, так и было!
– Родилась я в 1907 году, в деревне Нокшино, недалеко от Чебсары, –
неторопливо начала Евдокия Васильевна. – В деревне было 5 домов, деревню
основал мой дедушка Леонтий Ерофеевич Садков. Он и еще двое мужиков
корчевали лес, разбивали поля. Досталось и мне порядочно. Я была еще
маленькой – пеньки убирала, камни таскала, дрова пилила. Жили добро, ни в
чем недостатка не знали. После одиннадцать домов из пятнадцати раскулачили.
Отца, правда, не тронули, у нас было четверо детей.
Изгнание крестьян, в поте добывающих хлеб, из родных очагов – первое сильное
нравственное потрясение для юной Дуняши. Но, как оказалось, далеко не
последнее. С образованием колхозов отца все же выгнали из собственного дома,
хотя он в срок сдавал хлеб. Начались мытарства Садковых по иным землям и
чужим углам. В тот период Дуня встретила суженого, Петра Панова, вышла за
него замуж.
Скитания, нужды свои и чужие беды как бы обострили духовное зрение Евдокии.
Незадолго до начала Великой Отечественной войны она видела страшные сны,
которые, как стало ясно потом, были пророческими. Ссылаясь на грядущее
несчастье, Евдокия уговорила мужа вернуться в отчий край, в Чебсару, и он
поверил ее снам, согласился. Петр Александрович был отменным плотником и
столяром, его с охотой взяли в совхоз в Чебсаре, выделили жилье. Рождались
один за другим дети, а семья все ютилась в тесноте. Только спустя восемь лет
после окончания войны у Петра появилась возможность заняться стройкой для
себя. С особой любовью ладил он собственный дом, возвел два этажа, как
принято на Русском севере – один для хозяйственных нужд, другой для жилья.
Этот дом стоит и поныне, в него мы и приехали с Соловьёвым.
Встав из-за кросна (так в вологодском краю называли ручной ткацкий станок),
Евдокия Васильевна расставила на столе чашки, а Галина Петровна разлила
душистый чай.
– Жили не тужили, – продолжала хозяйка. – Вырастили четверых сыновей и дочь,
все шло слава богу. Да вот грянула беда...
Случилось большое несчастье. Младший и любимый сын в их дружной семье погиб
на мотоцикле. Нет, не попал в аварию, а что-то с ним произошло, может,
солнечный удар хватил – день стоял жаркий, парень потерял управление
мотоциклом и разбился насмерть.
Мать голосила, выплакала все глаза, потеряла покой. Никак не могла
смириться. И, чтобы отойти от страшных мыслей, Евдокия Васильевна вспомнила
про ткацкий станок, ткала в девичестве. Ему, почитай, за сто лет было.
Попросила – Петр подремонтировал, села, стала ткать. Вдруг почувствовала:
боль стала отпускать, гнетущее состояние уходило. Из глубокого личного
потрясения вырастало необыкновенное чудное творчество.
День, а иногда и ночь не отходила Евдокия Васильевна от любимого кросна.
Петр Александрович, бывало, корил ее: «Что ж ты себя мучаешь? Ложись, завтра
будет день». Она в ответ: «Да отстань ты, ради бога, не мешай!» В 1972 году
Евдокия соткала свою первую картину – холст с полевыми цветами, они были
будто живые. Удивлялись соседи, удивлялись знакомые тому, что она делала на
станке. А через пять лет ее произведения получили большое признание в Москве
– на ВДНХ Пановой присудили медаль и диплом лауреата фестиваля народного
творчества. И с той поры ее популярность возрастала год от года. Когда
краеведческий музей в Череповце устроил ее персональную выставку, в залы шло
людей не меньше, чем на привозную выставку известного московского художника
Ильи Глазунова. Тогда музей в Череповце приобрел у мастерицы 65
произведений, но вырученные деньги с приходом «рынка» пропали, то есть
обесценились, – еще одно испытание.
О творчестве крестьянки можно рассуждать долго. Помню Соловьёв, когда еще
был директором, привез ее сюжеты в школу №1 Шексны. Дети, придя в восторг от
работ, написали стихи. Значит, есть в ее творчестве что-то такое, что
задевает юные сердца, очень чуткие на красоту и правду. «Тканые картины
художника-самородка, созданные на основе домотканых половиков, поразили
зрителей своей «то ли сказкой, то ли былью», вплетенной в основу
человеческой судьбы, – отмечала Марианна Мурашева, устроитель теперешней
выставки, заведующая мемориальной мастерской художника А. Пантелеева в
Вологде, где размешено более 30 работ. – Волнующая правда близких и понятных
тем отчего дома, семейного очага звучали в них с каким-то детским
простодушием, по-особому открыто и искренне. Произведения Пановой поражают
живым непосредственным рисунком, насыщенной цветовой гаммой, ярким и
образным строем народного искусства».
Добавлю: Евдокия Васильевна никогда не делала предварительно эскизов,
рисунков, как принято у художников, а ткала картину «набело», то есть
держала ее в голове. Это редкое качество, требующее огромного эмоционального
напряжения. Не говоря уже о том, что и за самим станком физическая нагрузка
изрядная. И на мой вопрос, пользовалась ли она очками, хозяйка ответила: «Не
бывало таких у меня, не бывало...».
Некоторые профессионалы называли творчество Пановой «наивным искусством»,
что, на мой взгляд, весьма спорно. Какая уж наивность, если внутреннему
взору художницы было подвластно всё: от стоящего на берегу Сороти в
Михайловском великого поэта Александра Пушкина и собственного портрета («Жду
свидания») до величавых храмов Вологды, Владимира, Сергиева Посада. «Все мне
интересно, – призналась она. – Хочется придумать что-нибудь новое». Да и,
насколько я понял по тогдашней встрече, сама она была «философом по жизни».
Именно творчество помогло ей выстоять в трудностях. Я спросил Евдокию
Васильевну, что она думала о возрождении народной культуры, которой так не
хватает в теперешней нашей повседневности.
– Дай бы бог! Хорошо бы! Но кто в этом деле поможет? Народ, может, половина
людей, может, меньше – не за то, за что мы идем. И работать молодежь
отучилась. Надо целое поколение перевоспитывать.
Правда в ее словах! А кто поможет? Да хотя бы и ее творчество. Музей в
Шексне в те годы приобрел десятки ее работ, в том числе уникальную –
«Свадебный поезд», многосюжетное полотно. Кто-то взял и поджег музей.
Сгорели и работы Евдокии-кудесницы, от «Свадебного поезда» остались ошметки,
сам видел. «Как я плакала!» – сказала она. Вот вам и еще одно потрясение!
Так уж повелось у нас на Руси. Кто-то творит, созидает, а кто-то это
сотворенное рушит, истребляет. Но милосердие и добро, как ни покажется
странным, сильнее злобы и духа разрушения. И 88-летняя мастерица подтвердила
это еще раз. Она села за станок, решила бесплатно восстановить сгоревшие
полотна, в том числе и «Свадебный поезд».
И восстановила!
Теперь «Свадебный поезд» присутствует на новогодней выставке. Правда, если
внимательно приглядеться, то увидишь, что по краям приделаны остатки прежней
работы. Сюда представили произведения из Шексны, а также из областной
картинной галереи и областного музея-заповедника. Самой крупной коллекцией
располагает музей в Череповце. Устроители назвали выставку «Крестьянское
чудо».
Хотя после кончины Е. В. Пановой прошло 17 лет, до сих пор не создано
единого каталога ее работ, а также тех ее произведений, что были вывезены за
пределы России. Дом в Чебсаре, который пока еще жив, мог бы стать
мемориальным музеем уникального самородка из народа. Как это обычно бывает в
наших губерниях – у властей не хватает денег на русскую культуру. На всё
другое средства находятся, а на национальную культуру, увы.
Но от такого отношения творчество Евдокии-кудесницы не пострадало. Оно
живет, продолжает делать свое великое дело. И прикосновение к нему оставляет
в душе добрый свет.
Геннадий Сазонов |
