|
Лета Югай (Елена Федоровна Югай) (р.
1984) – поэт, филолог, кандидат филологических наук. Родилась в Вологде.
Окончила Литинститут им. Горького и филологический факультет Вологодского
государственного педагогического университета. Аспирантка МПГУ. Преподает в
Вологодском педагогическом колледже. Автор сборников стихотворений: «Паж»
(1999), «Сиреневый лес» (2001), «Июнь» (2004), «Между водой и льдом» (2010),
«Где трава высока» (2010). Автор проекта «Р.5. «Пачка стихов». Участница V и
VII Форумов молодых писателей России в Липках. Лауреат премии «Дебют»
(2014).
Лета Югай не только поэт (в том числе и детский), она собирательница и
исследовательница фольклора, а конкретнее – причетов (плачей). Преподает
мифологию и древнерусскую литературу. Кроме того, она художник: пишет
картины, создает из пластика и тканей кукольные миры. О стереоэффекте
искусств и фольклорных поездках с Летой ЮГАЙ побеседовала Елена СЕМЕНОВА.
– Лета, ты стала в этом году лауреатом премии «Дебют». Какие были первые
чувства при получении? Насколько важна для тебя эта награда?
– Мне кажется, невозможно жить, если серьезно относиться к премиям. Но мне
было приятно. И приятно, когда оказывается, что об этой премии знают люди,
не включенные в современный литературный процесс, – вроде как ты чего-то
достиг в избранной тобой области и в их глазах. Но, мне кажется, главное в
премиях – возможность общения с людьми, интересующимися тем же, что и ты.
Функция знакомства.
– Лета, ты – разносторонне одаренный человек. Это касается и фольклорных
изысканий, и стихов, и художественных работ. Ты писала пьесы, интересуешься
театром. Я поняла, что тебе вообще близка эклектика искусств.
– Когда-то я определяла себя как «принципиальный дилетант». Есть люди,
рожденные быть профессионалами и посвятить себя одному делу. Я их очень
уважаю. Но у меня нет чувства, что вот это – мое главное и смысл жизни по
отношению ни к одному из своих занятий. А какие-то смыслы на грани разных
миров – это мне действительно интересно. В пьесе, о которой ты вспомнила,
есть слова Марины Цветаевой: «Я – человек промежутка». Между небом и землей,
между жизнью и творчеством. Когда ты находишься более чем в одной системе
координат, ты видишь мир с разных сторон, и получается такой стереоэффект.
Ты ни в чем не уверен, так как нет аксиом, не подлежащих сомнению, и ты
можешь найти нечто новое.
– Расскажи о полученном гранте – поездке в Швецию. Я знаю, что в данный
момент ты путешествуешь, как ты писала, «от праздника к празднику». Ты там
тоже исследуешь местный фольклор?
– Это грант «Фонда содействия развитию российско-шведских отношений имени
Сверкера Острёма». Я нашла сайт в Интернете и подала заявку на сравнительное
изучение шведских и русских весеннее-летних праздников. И вот я здесь. Цель
фонда в том, чтобы русская молодежь узнала Швецию ближе. Область
исследования может быть различной: юристы, экономисты, историки, политологи
– до 35 лет. Филолог я, кажется, первый. Весной работала в архивах (здесь
есть замечательная структура – архив по диалектологии, ономастике и
фольклористике SOFI, филиалы которого расположены в Гётеборге и Уппсале),
проводила семинары по русским праздникам в Уппсальском и Гётеборгском
университетах, консультировалась с этнологами в Стокгольме и Умеа. Мне
особенно интересно сравнивать методы науки, принципы работы фольклорных
архивов дома и здесь. Ну и, конечно, сами праздники. Понятие о себе и о
другом во многом меняются при рассмотрении другого. Один собеседник сказал
мне: «Шведы не определяют шведскость через традиции. Наши особенности – мы
любим природу, любим шведские березы и не против выпить. И шведская
литература, язык – это тоже важно для многих». Не правда ли, в этом
определении слышится что-то знакомое? А к березе тут, правда, особое
отношение. Примерно в те же дни, когда в России Троица, в университетском
городе Уппсале все было в березовых веточках, перевитых лентами. Так
украшают в честь Студентена (выпускного) двери, улицы и... тракторы, на
которых выпускники катаются по городу в честь окончания учебы. На праздник
середины лета Мидсоммар ставят увитый березовыми ветками шест, разный по
форме в деревнях Даларны и в других районах Швеции. Сейчас я собираюсь на
Готланд, где в начале августа проходит «средневековая неделя», и заодно хочу
попасть на остров Форё, где снимался мой любимый «Час волка» Бергмана и
другие фильмы, в том числе «Жертвоприношение» Тарковского. Люди, которые
встречаются мне тут, дружелюбны и открыты. Наш самоотверженный куратор Диса
Хостад (в прошлом работавшая иностранным корреспондентом «Дагенс Нюхетер» в
Москве), помогает познакомиться не только с коллегами, но и просто с
интересными мне людьми. Например, я провела день на острове Эланд в гостях у
Анники Бекстрём, переводчицы Цветаевой на шведский.
– Кто твои литературные и художественные учителя? Были ли моменты, когда
приходилось бороться с подражанием?
– Вопрос требует долгого и объемного ответа. И среди художников, и среди
поэтов мне часто больше всего дороги те, на кого я не похожа, так что
бороться не с чем. А недавно в Швеции я увидела рисунки Эльзы Бёсков,
знаменитой детской художницы и писательницы. Странно, что я не встречала их
раньше, в моем детстве этих книг не было. И это настолько похоже на то, чем
я занимаюсь сейчас... Пришлось побороться с мыслью, что я не делаю ничего
нового, чтобы работать дальше.
– В некоторых твоих стихах неожиданно «услышала» голос Беллы Ахмадулиной.
Есть ли к ней особое отношение? Вообще, кто из поэтесс XX века тебе близок?
– У меня есть особое отношение ко времени, когда мои родители жили в Москве.
К Таганке и актеру Высоцкому, к людям технических специальностей, читавших
самиздат, и соответственно к поэтам, во многом определявшим тот мир таким,
какими они были тогда. В этом времени, конечно, и Ахмадулина. И не только
стихами, но и посвящениями ей – Окуджавы, Вознесенского. И она мне дорога.
Из женщин-поэтов XX века – Марина Цветаева, Елена Гуро. Из XXI века – Ирина
Ермакова.
– Извини за нескромный вопрос: ты человек верующий? Как ты чувствуешь,
насколько ощутимо в древних языческих плачах влияние православной традиции?
Как эти религии сплетаются и взаимодействуют между собой?
– Я человек христианской культуры. Читай – западной. Но я не религиозна.
Народная вера – совершенно особенный комплекс представлений, где очень
сложно разделить языческое и христианское. Что-то определяется самими людьми
как православные убеждения, а на самом деле содержит отзвуки дохристианских
верований, сектантства, социализма, чего угодно. Причитания пересказываются
в «Повести временных лет», причитания мы записывали в Никольском районе год
назад. Такой долгий срок бытования плачей предполагает изменчивость, но
основное – представление, что душе, чтобы переместиться в загробный мир,
нужна дорожка из голоса родных людей, остается. В текстах встречаются и двое
ангелов, и Христос Истинный, и звон колокольный. Они переплетаются с
образами мира природы (серой кукушицей, ельничком-осинничком, темными
лесами) так, что невозможно разделить металлические предметы, вросшие в
дерево, или освоенный ракушками и рыбами затонувший корабль. А вообще я
действительно считаю вопрос веры, что называется, личным. И считаю
невозможным поощрение ни веры, ни ее отсутствия. Человек может проходить
путь от одного к другому многократно, и это его глубоко интимное дело.
– Расскажи интересную историю, связанную с твоими фольклорными поездками,
– о носителях фольклора, с которыми довелось общаться?
– Я ездила в экспедиции с Вологодским областным детско-юношеским центром
традиционной народной культуры, куда дети ходят заниматься после основных
школ. То есть чаще всего я хожу по деревням с детьми. Недавно с девочками
забрели в глухую деревню в Тарногском районе, у крайнего дома на скамейке
сидела очень старая женщина, которая, на наше счастье, села передохнуть от
работы. «Это все твои?» – спросила она, кивнув на девочек, и разговор
завязался. Она нам рассказала о том, что жизнь стала не такая, что скоро
конец света, потому что в Библии написано: если змеи на столе шипеть начнут,
значит, скоро конец света. Она думала, как это может быть... А ей внуки
недавно привезли чайник, а в нем – железные змеи накаляются и шипят. Вон оно
что! Это к слову о народном православии. Так мы с ней до вечера и просидели.
– Как сложился твой цветочный сборник – своеобразное олицетворение
цветов, где, я помню, присутствуют герои-георгины, солдаты-тюльпаны, драчуны
ордена Чертополоха, отшельник Белозор и хлебосольный хозяин Донник?
– Это один из проектов, на которые у меня уже третий год не хватает времени.
Каждое лето хочу найти неделю порисовать (мне даже снится, как это должно
выглядеть), но всегда находятся неотложные и срочные дела. Наверное,
зачем-то это нужно. Сборник задуман как последовательность иллюстрированных
стихотворений-стилизаций: от весенних цветов в формах трубадурской поэзии до
позднего августа – Серебряного века. Я помню, как в детстве за четыре месяца
в деревне все эти цветы проходят перед глазами, и каждый раз это не просто
жизнь, а весь мир от начала времен до наших дней, потому что в знакомство с
цветами вмешивается летнее чтение и взросление, столь значимое в первые годы
жизни человека. Любование прожилками на лепестках, пробование на звук
«домашнего» имени растения и официального названия на латыни – и нос в
пыльце.
– Помнишь, ты собирала байки Литературного института и его общежития?
Что-нибудь в итоге получилось?
– Пока получился доклад на конференции Международного общества изучения
современных легенд в Праге в июне этого года. Может быть, наше дорогое
общежитие попадет в «Фольклорную карту Москвы» – проект, который делает
Лаборатория фольклористики РГГУ.
|
