|
Причитания (причеты – волог.) сопровождают
традиционный похоронный и поминальный обряды. По форме это импровизационный
поэтический текст с большим количеством словесных формул, исполняемый «на
голос». Суть этого фольклорного жанра в обращении к умершему, стремлении
указать ему правильный путь на тот свет, осуществить поминальную связь с
душой. Произносимый при этом текст полон иносказаний.
Один из ключевых художественных приемов – метафорическая замена –
генетически восходит к обрядовому запрету называть умершего по имени и
степени родства (чтобы обезопасить живых). Объекты мира причитаний
(обрядовая роль или ее окружение) связываются с метанаименованиями также
посредством других тропов: параллелизм, сравнение. С точки зрения обряда,
причитания – жанр, связанный с опасным временем открытости границ между тем
и этим светом. Он регулирует контакты с миром мертвых. Поэтому возникновение
и бытование его в среде классического фольклора связано с множеством
запретов.
Причитания, записанные в XX веке, в основном воспринимаются как поэзия, и
то, что прежде имело мифологический смысл, становится украшением текста.
Среди художественных приемов, присутствующих в нем, хотелось бы остановиться
на сравнении. В структуре сравнения можно выделить объект (что сравнивается)
и средство сравнения (с чем сравнивается), или, по определению Ф.М.
Селиванова, «образ сравнения – сопоставления (ОСС)» [1]. Это
метанаименование для сравнения, параллелизма и отрицательного параллелизма.
Эти тропы имеют общие черты и различия. Вслед за А. Н. Веселовским мы
разделяем параллелизм (уподобляющий два явления) и сравнение
(«предполагающее сознание разделенности сравниваемых предметов» [2. С.
417]), и в данной статье рассматриваем только сравнения в узком смысле слова
(двучленное сопоставление, выраженное сравнительными союзами, творительным
падежом и сравнительными степенями прилагательных). Статья написана с
использованием гипертекстового поиска по базе данных «Русские причитания»,
созданной автором совместно с ЦТСФ РГГУ [3]. Также присутствуют примеры из
книги Б.Б. Ефименковой «Севернорусская причеть» [4] и сборника «Не пристать,
не приехати ни к которому бережку» [5], содержащего причеты Тотемского,
Никольского, Бабушкинскою и Тарногского районов Вологодской области.
Прежде всего, следует определиться с классификацией объектов сравнения.
Персонажи причитания – это обрядовые роли, и здесь важно выделить две
группы: покойник (адресат причитания) и другие умершие (родственники, ждущие
его на том свете), с одной стороны, и живые, – с другой – это ближайшие
родственники, люди, чья семья стала неполной. Изменение их статуса так же,
как и прикрепление покойника к миру мертвых – в центре внимания причитаний.
Причитальщица, если это вдова, говорит о жизни с мужем: «Ой, я прожила с
тобой всю ведь жизь, / Ой, сорок четыре годочика, / Ой, уж до глубокой до
старости, / Ой, как за стеною за каменной, / Ой, как за горою высокою»; в
другом причете мать за дочь стоит «стеною горокаменной!» [3].
В былинах, например, встречается сравнение и параллелизм горы и богатыря
(двух сражающихся богатырей), горы и богатырского коня [2. С. 49,121].
Однако в причитаниях это метафора иного рода-не столько внешний облик,
сколько функция препятствия на пути враждебных сил. Стена и гора (в соседних
строках или в одном образе) выступают здесь контекстуальными синонимами. И
то и другое – знак надежности, защиты. В последующих строках образ
раскрывается:
Ой, не давала ты, мамушка,
Ой, на меня, на горюшицю,
Ой, ветру буйному дунути,
Ой, часту дожжику брызнута!
[4. С. 108]
Ой, ты не давал, лада милая,
Ой, на меня вить эку думушку,
Ой, да никому слова молвити,
Ой, уж я жила с тобой, ладушка,
Ой, как у Христа да за пазухой,
Ой, под покрывалом Богородицы
(Ой) я была-то согретая,
Ой, уж не одьялом пуховым,
Ой, твоей любовью и нежностью,
Ой, уж я спала не на подушецьках,
Ой, я на твоей правой руценьке...
[5. С. 65-66].
Во втором тексте появляются два сопоставления уже относительно не самого
умершего, а прошедшей жизни с ним. Первое выражено фразеологическим оборотом
(«как у Христа за пазухой»). Второе – любви и заботы с одеялом и подушкой –
по форме представляет собой отрицательный параллелизм.
Объединяющие признаки сравнений и сопоставлений, присутствующих во фрагменте
– защита, надежность, способность закрыть от опасности извне (от дождя-ветра
до «худого слова»).
Обращает на себя внимание синтаксическое сходство строчек, следующих за
сравнением в двух рассмотренных фрагментах: <не давал/а ты>, <обращение к
умершему>, // <на меня>, <уточнение> // Дополнение, со значением негативного
субъекта> <сказуемое со значением негативного действия>. Вероятно, сравнение
со стеной и следующее за ним пояснение следует считать составными частями
одной формулы, характерной для данной местности. Эти два причета записаны с
разницей в 35 лет от исполнительниц одного поколения в деревнях соседних
районов (расстояние между деревней, где записан первый причёт, и деревней,
где родилась исполнительница второго – 88 км).
Образы стены и горы присутствуют не только в сравнениях, но и в метафорах:
«Ой тошнёшенько, да у нас нет, не случилосе, / Ой тошнёшенько, да горушкй да
высокие, / Ой тошнёшенько, да стенушки белокаменной, / Ой тошнёшенько, да
нет корьминьеця батюшка!» [3].
В продолжении причёта появляются также образы обидчиков, внешнего
обстоятельства, которому открыты сироты, оставшиеся без стены – горы: «Ой
тошнёшенько, безо родимого батюшка, / Ой, тошнёшенько, да будут детоньки
изоби жены, / Ой тошнёшенько, да от сусед, от суседушок, / Ой тошнёшенько,
да от суседных-то детонёк!» [4. С. 134].
Аналогия со стеной не закреплена строго за умершим. В обращении ко вдове
причитальщица говорит: «Да и постой-ке ты, Валенька, / Да ты стеной-то
каменной» [3].
Средствами сравнения становятся предметы, уже существующие в мире
причитаний. В описании этого света присутствуют и стена, и гора в прямом
значении: «У нас всё не по-старому, / Посерели стены дубовые, / Померкли
ясны окошечки»; «Да за реку-ту широкую, / Да на крутые-ти угорчики, / Тебя
ко церкви-то божественной».
Сироты – дети – сравниваются с пташками: «Ой, час ровно птички безгнёздые, /
Ой, да пташечки бесприютные, / Ой, мы без родимого батюшка! [3]. Появляется
редкое для вологодских причитаний сравнение – с «лазурьевым» цветком: «Ой
тошнёшенько, да недоспелая ягодка, / Ой тошнёшенько, не росцветёт, как
лазурьев цвет, / Ой тошнёшенько, безо родимого батюшка!».
Стоит вспомнить, что лазурьевы цветочки, как и шатающаяся травина/ лесина
встречаются в былинах относительно солдат перед царем и богатыря перед
матерью: «Тут не трава – мурава в поле да шаталасе, / Не лазурьевы цветочки
к земле приклонялисе, / Тут и бьют челом царю солдаты да низко кланяютсе»
[2. С. 102]; «Не лесина во цистом поле шатается, – / Ише Дюк-от перед
матюнкой ведь челом бьет ...» [Там же. С. 74]. Возможно, сиротство в
причитаниях и воинская преданность в былинах имеют сходные формы описания за
счет общего значения подчиненности и преданности, полной зависимости и
одновременно любви.
Наиболее распространено в причитаниях сравнение сироты с кукушкой. Кукушка –
также самое частое средство метафорических замен и лирических обращений к
сироте. Признак, по которому происходит сравнение, – одиночество,
покинутость: «Ой, да одна-одинёшенька, / Ой, как кокушечка серая, / Ой,
серая да безгнездая!»; «Осталася одна – одинёшенька, / Как серая безгнёздая
кукушица» [3]. Ср. в былинах: «Покинул королюшек молодую жену, / Как горькую
кукушечку в темном лесу, / Как горькую полынушку в чистом поле» [2. С. 22].
Пара «горюшица – кукушица» может встречаться в разных синтаксических
вариантах: перечисление, когда это равные единицы; сравнение, когда горюшица
это прямое наименование, а кукушка – средство сравнения. При перечислении
возникает синтаксический параллелизм: «Ой, да хоть одно ты словечико, / Ой,
да ты со мной, со горюшицёй, / Ой, да ты со мной, со кокушицёй!» [3].
Еще одно наименование сироты – сравнение с одиноким деревом или травинкой:
«Я одна-одинё... ох ...шенька, да / Ровно в лисе леей... ох ... ночка, да /
В поле горька трави... (ночка)» [3].
Малораспространенное, но яркое средство сравнения – части суток. В двух
причётах Тотемской исполнительницы вдовец сравнивается с ночью: «Ой, так и
ходит твоя лада-та ми...(лая) / Ой, он как ноценька тё...(мная)»; «А дак уж
и ходит твой лада-то милая, / Так он темняя-то ноценьки» [Там же]. В
Тарногских причётах из книги Б. Б. Ефименковой есть параллелизм покойника и
зари: «Рання утрянна зо... ох ...рюшка, / Моя родимая ма... ох ...мушка,
ты».
Образы, связанные с покойным, в целом имеют положительную окраску, а с
сиротами – отрицательную, так что сравнение умершего с «темной ноценькой»
закономерно в рамках традиции. При этом в арсенале причитальщицы
присутствует образ для сравнения, форма которого (сравнение с помощью союза
как и с использованием сравнительной степени прилагательного) варьируется.
В отличие от людей, пространства в рассматриваемых текстах редко становятся
объектом сравнения. И тот свет (могила, гроб), и этот (дом сирот) могут
сравниваться с пустыней: «Ой, как стоит-то высок терем, / Ой, как пустая
пустынюшка, / Ой, как темница-то тёмная» [3]. В данном контексте пустыня –
субстантивированная пустота, пространство, лишенное вещей, необходимых для
жизни, и, собственно, жителей (мир без умершего). Эта идея также может быть
выражена и без помощи сравнений: «О-ё-ёй, ведь без тебя, наша бабушка, /
О-ё-ёй, ведь опустеет высок терем, / О-ё-ёй, ведь опустеют все горенки, /
О-ё-ёй, все забусиют окошечки!» [Там же].
Сравнение в причитаниях – один из способов соединения объекта реальности
(обрядовой роли или окружения похорон) и метанаименования. По частотности
сравнения менее распространены, чем психологический параллелизм и
метафорические замены, однако все эти типы пересекаются, так как используют
одни и те же средства относительно объектов, набор которых ограничен смыслом
причитания. Средства сравнения (образы мира природы и мира человека – дом,
ландшафт, названия животных и птиц и др.) черпаются из системы образов
причитаний и в большинстве своем встречаются и в других контекстах, в своих
прямых значениях.
Литература
1. Селиванов Ф.М. Художественные сравнения русского песенного эпоса:
Систематический указатель. М., 1990. С. 6.
2. Веселовский А.Н. Избранное: историческая поэтика. М., 2006.
3. Русские причитания: гипертекстовый словарь, база данных. <http: //eurasianphonology.info/folkcorpus/yugay/>
– дата обращения 07. 12. 2014 (проект создан в ЦТСФ РГГУ при поддержке
гранта РФФИ № 14-36-50255)
4. .Ефименкова Б.Б. Севернорусская причеть. М., 1980.
5. «Не пристать, не приехати ни к которому бережку»: похоронные и
поминальные причитания Вологодской области / Сост., авт. вступ. ст. и
коммент. Е. Ф. Югай. Вологда, 2011.
|
