|
Скоро на календаре русской поэзии -
рубцовский январь. Первый месяц года навсегда связан с Николаем Рубцовым. 3
января он родился, 19 января - погиб. За 45 лет, прошедших со дня
трагической гибели поэта, опубликовано немало воспоминаний о нем. Но почти
все они оставляют какое-то досадное впечатление. Так много случайного,
необязательного, а чего-то самого главного не сказано. С разговора об этом
начался наш разговор с Еленой Николаевной Рубцовой, дочерью поэта.
Елена Рубцова: ...- Наверное, передать в воспоминаниях главное в
человеке слишком трудно. Может быть, даже невозможно. Поэтому, мне кажется,
искать моего отца надо не в мемуарах современников, а в его стихах.
Вы живете в Петербурге и, наверное, не часто бываете в родных вологодских
краях...
Елена Рубцова: В Вологде я бываю примерно раз в год. Каждый раз езжу на
кладбище к отцу, одна или с кем-нибудь из знакомых вологжан. Потом хожу по
местам, где отец мог часто бывать. Люблю приходить на
площадь к Софийскому собору и бродить по набережной реки Вологды. Вот думаю,
и здесь он бродил когда-то, сочинял стихи. Прихожу на улицу Яшина, где он
жил последнее время...
И где он погиб...
ЕЛЕНА РУБЦОВА: Да, без трепета в душе даже подойти не могу к этому дому.
Хожу-хожу вокруг и думаю: вот если бы он был жив...
Тянет меня к тому месту, где стоит ему памятник на берегу реки. Когда-то там
была пристань, место встреч и расставаний. Оттуда мы с мамой, приплыв на
пароходе из Тотьмы, шли по набережной к отцу домой летом 1970 года. Это был
последний раз, когда я его видела...
Я очень люблю вологжан, своих земляков, но в Вологде мне всегда как-то
тревожно. Ищу здесь уединения в каком-нибудь дворике, чтобы тихо посидеть и
подумать...
Так же и на Горбачевском кладбище, где похоронен мой дед Михаил Адрианович,
отец Николая Михайловича, - всегда как-то тревожно... Давно хочется найти
место, где упокоилась моя бабушка Александра Михайловна, мать отца.
Получается, что есть какая-то связь со всеми ушедшими. И каждый на своем
месте. А в голове звучит все время мелодия песни на отцовские стихи:
«Печальная Вологда дремлет на древней печальной земле...»
Когда, в какой момент вы поняли, что ваш отец - особенный, необычный
человек?
ЕЛЕНА РУБЦОВА: Я это поняла, когда мне было шесть лет. Однажды в
Никольском на прогулке во дворе детского сада я услышала разговор двух
односельчанок. Они говорили у колодца, обсуждали отъезд моего отца. А до
этого они, видимо, заметили меня - я стояла у забора садика. Помню, одна
говорит: вот у Ленки отец на поэта в Москве учится, а другая поддакивает ей
- мол, вот ведь какой. Меня это глубоко задело, и ко мне вдруг пришла мысль:
да ведь папа не учится на поэта, а он уже ПОЭТ! То есть он особенный! Я до
дрожи это почувствовала тогда внутри себя и очень хорошо этот момент
запомнила. Это был 1969 год. С тех пор вот с этим чувством и живу. Кстати, в
детстве я очень стеснялась и переживала из-за того, что понимала непохожесть
отца на других людей, а значит, его ранимость. Иногда до слез.
А какое стихотворение отца впервые тронуло вас?
Елена Рубцова: «Я люблю, когда шумят березы...», в классе третьем,
наверное. А потом еще постепенно и остальные стихи для себя открывала. И до
сих пор открываю...
Николай Михайлович часто терпел упреки в том, что у него слишком много
грустных и даже очень печальных стихов. Как вы думаете, будь жизнь отца
благополучной, сытой и устроенной, его поэзия была бы другой?
Елена Рубцова: Если бы его жизнь сложилась благоустроенно, то он бы
все равно ушел от такого существования - в силу своих внутренних
переживаний. Ведь родившись в душе поэтом, он и следовал велению Поэзии. Мне
кажется, он часто думал об этом: о том, что не Поэзия от нас зависит, а мы
зависим от нее.
К вам, очевидно, не редко обращаются люди, которые любят Рубцова. Что они
ищут в его поэзии, на что отзываются?
ЕЛЕНА РУБЦОВА: Каждый приходит к поэзии Николая Рубцова по-своему.
Чаще всего - через личные переживания. Его стихи так задевают сокровенное в
человеке, что после этого хочется сказать: так это же он про меня написал...
Память о вашем отце увековечена и в Вологде, и в Тотьме. Насколько удачны
эти памятники ?
ЕЛЕНА РУБЦОВА: Пусть будет как есть, памятники хорошие. Памятник он
на то и памятник, чтобы память была. Чтобы помнили и знали. Памятники и
названия улиц появились, по всей видимости, от любви народа к поэту. А
сколько они простоят - никто не знает. Не дай Бог, но, быть может, придет
время, когда и названия поменяют, и памятники снесут. А стихи... стихи
останутся, когда и мы уйдем.
ПУБЛИКУЕТСЯ ВПЕРВЫЕ
Николая Рубцова принято считать талантливым самородком, который писал
исключительно по вдохновению, не ведая чернового труда над рукописями.
Отчасти распространению этой легенды способствовал сам Николай Михайлович.
Виктор Астафьев рассказывал, как однажды на встрече Рубцова с читателями
поэт, отвечая на вопрос «Как вы работаете над стихами?», без тени улыбки
сказал: «А очень просто: пишу в верхнем углу «Н. Рубцов», а потом стихи
столбиком...»
Только недавно, увидев рукописи Рубцова, я понял, что его ответ читателям
был не более чем шуткой. В отделе письменных источников Вологодского
государственного музея-заповедника хранятся рабочие блокноты поэта. И они
свидетельствуют: ни одно стихотворение не дарилось Рубцову «свыше» в готовом
виде. Порой ни один, а два-три толстых блокнота уходили на поиск тех
единственно верных слов, которые и делают стихотворение совершенным
созданием Бога и человека. Вот известное стихотворение «В минуты музыки»,
написанное в мае 1966 гола. Как долго поэт искал вторую и третью строфы,
бесконечно переписывая первую! Современников мог ввести в заблуждение стиль
работы Рубцова: в рукописях он ничего не зачеркивал, не делал вставок, а
вновь и вновь переписывал текст. И при первом взгляде можно подумать: как же
легко он пишет - никакой правки! Черновик Рубцова можно отличить от беловика
лишь по тому, что он обрывается на полуслове. Что же мешало Рубцову «марать
бумагу»? Очевидно, что у поэта было особенное благоговение перед словом. Он
видел в нем не буквы и чернила, а нечто таинственное и живое, на что грешно
«поднимать руку».
В минуты музыки
(один из рукописных вариантов)
В минуты музыки печальной
Я представляю жёлтый плёс,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берёз.
И путь без солнца,
путь без веры
Последних птиц
под небом серым,
Над застывающим прудом.
И холодок снежинок первых,
И мрак, нагрянувший потом...
Давно река позарастала,
Давно на плёсе нет следа,
Молчи, скрипач! Пора настала
Забыть о прошлом навсегда.
Но плачут, плачут,
плачут струны,
И снова видится, как сон,
Что я взволнованный и юный,
Что я отчаянно влюблен.
И длится, длится
час прощальный,
И наша воля ни при чём...
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чём.
30/V-1966 г.
|
