Вологда вызывает в нашей памяти две темы. Первая — деревянное зодчество. Это из книжек. И вторая — масло. Это со времен Советского Союза, когда самым популярным маслом было вологодское. Реальный город лишь отчасти соответствует подобным ожиданиям. Да, деревянное зодчество есть. Да, его много и, безусловно, оно стоит того, чтобы ехать в Вологду. Но все же речь идет не о какой-то идиллической деревне "с ее белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб". Сегодняшняя Вологда пусть и не самый крупный, но областной центр со всеми плюсами и минусами, присущими этому жанру. То есть, с одной стороны, здесь есть вокзал, аэропорт, гостиницы, библиотеки и музеи. А с другой — памятники революции, асфальтовые площади для митингов и бестолковые постройки брежневской эпохи.С маслом еще проще, да, конечно, оно продается (упакованное сувенирные бочонки и рассчитанное большей частью на приезжих), да, его можно купить вместо сувенира (разумеется, если не нужно долго ехать в поезде), но не ради масла же сюда и вправду ездят. Нет, у Вологды иная самобытность. Вот, например, один сюжет. Вхожу я в книжный магазин. Проход в букинистический отдел заставлен столом с трафареткой "закрыто" и стулом. Я подхожу к продавщице, спрашиваю: — Отдел и впрямь закрыт? Надолго ли?

— Ну что вы? — смущается вдруг продавщица. — Да пройдите, конечно.

Стул отодвигается. Я шарю по полкам, и еще какой-то покупатель, вдохновившийся моим примером, присоединяется ко мне.

— Вы что, не видите? Написано — “закрыто”! — строго прогоняет его та же продавщица.

— А это? — кивает покупатель на меня.

— А это — так.

Подобный метод фейс-контроля, кроме Вологды, я не встречал нигде.

МНЕНИЯ

"Считаю себя обязанным отметить то впечатление, которое произвела на меня Вологда при первом на нее взгляде. Большой город со множеством церквей и деревянных домов, с грязными улицами и площадями, река в нем с нетекущею водою, а приток ее Золотуха с поросшими бурьяном берегами и грязным ложем, с специфическим болотным ароматом, при слабом движении людей на улицах - все это, вместе взятое, не производило на свежего человека бодрящего впечатления. Даже невысокие храмы Божьи с большими непозолоченными главами казались как будто к земле придавленными. Исключение в лучшую сторону составлял тогда грандиозный Софийский собор, большие главы которого, видимо, не подавляют его, а составляют величественное украшение. А главы эти так велики, что, по вычислению покойного Николая Ивановича Суворова, в срединной из них можно спокойно поворотиться на тройке лошадей с экипажем".

Алексей Попов, священник, середина XIX века

"Пролетка петербургского типа, но без верха прыгала по длинной широкой улице с мостовой из крупного булыжника. Улица, как бульвар, была обсажена березами с белыми стволами. Длинной чередой тянулись деревянные дома, некоторые вновь построенные и украшенные резьбой, а два-три из них даже с зеркальными стеклами. Чувствовался достаток владельцев, домовитость, видно было, что все это строилось для себя, а не для сдачи внаем. Дома чередовались с садиками, но опять-таки засаженными исключительно березами. Редко где выглядывали из-за массивного тесового забора тополь или рябина. Виднелась вывеска агента страхового общества, вывеска конторщика транспортных кладей... Вологда... имеет много садов, бульваров и утопает в зелени. Насаждения эти состоят только из берез, и поэтому Вологду можно назвать березовым городом. Здесь не вымерзают, как я узнал, и другие породы деревьев, но у вологжан уж такая страсть к березам. Повсюду виднеются белые стволы. Бульвар березовый, сады березовые, около церквей в оградах березы. В городе по улицам, по площадям, по пустырям ведутся новые насаждения, и они состоят из березок. Загородное гулянье, состоящее из клуба местного пожарного общества, находится в березовой роще".

Николай Лейкин, писатель, конец XIX века

"Город предлагал многочисленные прогулки вдоль пересекавшей его красивой извилистой реки, притока Двины. Ее сжатые берега были украшены 67 церквами с медными куполами в форме луковиц, расцвеченными синевой, зеленью, серебром и золотом. Эти колокольни, раскрашенные крыши, дымники в изящных узорах, усеивая массивы зелени, напоминали силуэты пагод и придавали сильно выраженный восточный характер этому пейзажу края Европы".

Жозеф Нуланс, посол Франции в советской России, 1918 год

ЛЕТОПИСЬ

1147 - первое упоминание о Вологде
1371 — рядом с городом основан Спасо-Прилуцкий монастырь
1492 — образована Вологодская епархия
1588 - освящен главный храм города — Софийский собор
1730 - в городе открывается духовная семинария
1796 — образована Вологодская губерния
1838 - вышел первый номер газеты "Вологодские губернские ведомости"
1865 —на реке Вологде замечен первый пароход. 1872 — начало железнодорожного сообщения с Ярославлем
1885 - в Вологде открывается первый (и один из первых в России) музей
1898 — начало железнодорожного сообщения с Архангельском
1906 — начало железнодорожного сообщения с Санкт-Петербургом
1937 - образована Вологодская область
1963 — начало телевещания в городе
1996 — окончено строительство троллейбусного завода

СЮЖЕТЫ

З.С. Кочина. 
Вологодские воеводы. XVII век

“Валуев Григорий Леонтьевич. Воевода в Вологде в 1615 году. Валуевы - древний боярский род. Один из предков Григория Валуева Василий Окатьевич был боярином великого князя Семена Гордого (1341-1353 гг.). Тимофей Васильевич, носивший прозвище "Валуй", был участником Куликовской битвы в 1380 году. Валуй командовал одним из Московских полков на Куликовом поле и погиб в сражении с татарами.

От Тимофея Валуя пошла фамилия Валуевы.

Григорий Валуев вошел в русскую историю как участник заговора против Лжедмитрия I. Когда заговорщики во главе с Василием Шуйским ворвались в Кремль, все бросились искать самозванца. Вот как описывает момент убийства Лжедмитрия I историк С. М. Соловьев: "Выскочил из толпы сын боярский Григорий Валуев и выстрелил в Дмитрия, сказавши: Что толковать с еретиком: вот я его благословлю, польского свистуна..."

Во время правления Василия Ивановича Шуйского Валуев был на его стороне, командовал полком”.

Это довольно любопытное повествование о вологодских воеводах. Читая его, понимаешь, что в семнадцатом столетии Вологда отнюдь не была захолустной провинцией. По крайней мере воеводствовали там люди, отнюдь не безызвестные в русской истории.

Полжизни Константина Батюшкова

Поэт Константин Николаевич Батюшков — классик, что называется, первого ряда. Именно он, а вовсе не Державин являлся истинным учителем и вдохновителем юного Пушкина. "Что за чудотворец этот Батюшков ", -восхищаемся Александр Сергеевич. Л Белинский говори на этот счет: "Батюшков много и много способствовал тому, что Пушкин явился таким, каким явился действительно. Одной этой заслуги со стороны Батюшкова достаточно, чтобы имя его произносилось в истории русской литературы с любовью и уважением ".

Однако же помимо этой косвенной заслуги Батюшков вошел в историю своими обаятельнейшими элегиями и иными стихотворными, а также прозаическими опусами. Увы, но все это было присуще только первой половине жизни гениального поэта.

Батюшков родился в Вологде в 1887 году. Детство свое провел он в доме с окнами на Кремль, там, где пересекаются нынешние проспект Победы и улица Батюшкова. Довольно рано начал проявлять литературные способности. Уже в четырнадцать лет он переводил с русского на французский язык. В двадцать Константин Николаевич уже вполне сформировавшийся поэт.

Один из современников о нем писал: "Кроткая, миловидная наружность Батюшкова согласовывалась с неподражаемым благозвучием его стихов, с приятностью его плавной и умной прозы. Он был моложав, часто застенчив, сладкоречив; в мягком голосе и в живой, но кроткой беседе его слышался как бы тихий отголосок внутреннего пения. Однако под приятною оболочкою таилась ретивая, пылкая душа, снедаемая честолюбием".

Видимо, в силу этого противоречия в 1807 году Батюшков неожиданно для всех вступает в ополчение, участвует в Прусском походе, в войне со шведами, затем - с Наполеоном, штурмовал Париж. Несколько позже - успешная дипломатическая служба в Италии. Там в возрасте 33 лет он неожиданно прекращает писать, а спустя год заболевает душевным недугом. Впереди у Батюшкова больше трех десятилетий. Ровно половина жизни, которую предстоит провести с затемненным сознанием.

Пушкин, ранее величавший старшего собрата юным мечтателем, певцом забавы, философом резвым, счастливым ленивцем и прочими лестными прозвищами, на этот раз выносит грустный приговор: "Что касается до Батюшкова, уважим в нем несчастия и не созревшие надежды. Прощай, поэт".

Батюшков и сам осознавал трагичность своего положения. В одну из редких ремиссий он проговорил: "Что писать мне и что говорить о стихах моих? Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди узнай теперь, что в нем было!"

События развивались так: сожжение собственной библиотеки, несколько покушений на самоубийство, безуспешное лечение в немецкой психиатрической больнице, жизнь в Москве у сердобольных родственников, и в 1833 году - возвращение в Вологду, в тот самый дом, где он родился.

Еще на войне Константин Николаевич тосковал по своей малой родине. В одном стихотворении он, например, предавался мечтаниям:

У мачты я стоял
И сквозь туман и ночи покрывало
Светила Севера любезного искал. 
Вся мысль моя была в воспоминанье
Под небом сладостным отеческой земли...

Что ж, мечтаниям Батюшкова суждено было сбыться. Он вернулся в Вологду, но тяжело больным и не всегда осознающим, что с ним происходит. И тем не менее Батюшков - поэт со всероссийской (с небольшой натяжкой можно сказать - мировой) известностью. Как ни цинично это прозвучит, он делается вологодской достопримечательностью - неофициальной, таинственной, а потому более притягательной.

Батюшков играет в Вологде почти ту же роль, что в это же время в Москве Петр Чаадаев. С одной лишь разницей - умопомрачение Петра Яковлевича было надуманным, а Константина Николаевича - подлинным.

Вологодские туристы всячески стремятся повидать поэта, а затем составить описание увиденного. Критик Степан Петрович Шевырев, приехавший сюда всего лишь на два дня, докладывает: "А.В.Башинский (директор гимназии. - Авт.) привел меня к начальнику удельной конторы Г.А.Гревенсу, в доме которого живет Константин Николаевич Батюшков, окруженный нежными заботами своих родных. Болезненное состояние его перешло в более спокойное и не опасное ни для кого. Небольшого росту человек сухой комплекции с головкой почти совсем седою, с глазами, ни на чем не остановленными, но беспрерывно разбегающимися предстал передо мною. Подвижное лицо его свидетельствовало о нервической его раздражительности. На вид ему лет пятьдесят или более. Так как мне сказали, что он любит итальянский язык и читает на нем иногда книги, то я начал с ним говорить по-итальянски, но проба моя была неудачна. Он ни слова не отвечал мне, рассердился и быстрыми шагами вышел из комнаты. Через полчаса, однако, успокоился, и мы вместе с ним обедали... Друзей своих он не признает... В день своих именин и рождения он всегда просит отслужить молебен, но никогда не дает попу за то денег, а подарит ему розу или апельсин... К женщинам питает особенное уважение; не сумеет отказать женской просьбе... Он пишет ландшафты... Ландшафты писаны очень грубо и нескладно".

Некто Николай Берг подхватывает шевыревское повествование: "Я вошел тихо. Дверь, ведущая в залу, была немного отворена и, когда я взглянул туда, мне мелькнула какая-то белая фигура, ходившая из угла в угол по комнате. Я вгляделся: это был старичок небольшого росту в белом полотняном сюртуке; на голове у него была бархатная темно-малиновая ермолка; в руках белый платок и серебряная табакерка; на ногах черные спальные сапоги...

Он сейчас услыхал шум в передней, подошел к двери, взглянул на меня и, быстро повернувшись, ушел... Вскоре опять послышались шаги; взошел сам хозяин. После обыкновенного приветствия он, зная, зачем я приехал, сказал мне прямо: "Вы его видели; он тут ходил, беленький, седой старичок... Теперь он не выйдет до самого чаю... Он не любит, если приходят его смотреть".

Можно подумать, самому хозяину подобное пришлось бы по душе. Очевидно, что такие "экскурсанты" лишь усугубляли состояние рассудка Константина Николаевича.

А Берг между тем продолжал: "Что это, Константин Николаевич, у нас такая дурная погода? Не знаете ли вы? Вот вам и гулять нельзя!" Он отвечал только: "Да!" и стал пить чай. Когда он допил чашку, его спросили, не хочет ли он еще. Но он сказал отрывисто: "Нет! Кофею"... И, допив кофе, встал и начал опять ходить по зале; опять останавливался у окна и смотрел на улицу; иногда поднимал плечи вверх, что-то шептал и говорил; его неопределенный, странный шепот был несколько похож на скорую, отрывистую молитву и, может быть, он в самом деле молился, потому что иногда закидывал назад голову и, как мне казалось, смотрел на небо; даже мне однажды послышалось, что он сказал шепотом: "Господи!" В одну из таких минут, когда он стоял таким образом у окна, мне пришло в голову срисовать его сзади... Я, вынув карандаш и бумагу, принялся как можно скорее чертить его фигуру; но он скоро заметил это и начал меня ловить, кидая из-за плеча беспокойные и сердитые взгляды. Безумие опять заиграло в его глазах, и я должен был бросить работу".

Батюшкова очень сильно тяготило его положение. Он мечтал вырваться из заколдованного круга своего безумства, причем само безумство ассоциировалось у Константина Николаевича с местом проживания. Казалось, что достаточно покинуть год детства, и все станет на свои места. Вернется к нему полноценная жизнь со светскими приемами, доблестными сражениями, новыми стихами. Но не тут-то было. Батюшков рассказывал племяннику: "Возьму почтовых лошадей, сяду в экипаж и отправлюсь: проеду верст пятьдесят или сто, а в это время дорога-то подо мной и поворотится. Смотрю, меня прямо, никуда не сворачивая, и привезут в Вологду. Вот так и не могу отсюда вырваться". Конечно, все это происходило только лишь в сознании поэта, но от того не становилось менее кошмарным.

Батюшков скончался в 1855 году. Незадолго до смерти он спрашивал: "А воротился ли государь из Вероны?" Речь, несомненно, шла об Александре Первом и о Веронском конгрессе, проходившем три десятилетия назад, когда болезнь была еще в самом своем зачатке. До последних дней поэт мечтал о том, чтоб оказаться в первой половине своей жизни.

Похоронили Константина Николаевича в Спасо-Прилуцком монастыре, совсем рядышком с Вологдой. Вскоре после смерти вологодский поэт Ф.П. Савинов посвятил ему стихотворение:

Любил он наш Север, природу родную, 
"Светила любезного" сердцу искал, 
И грусть, и печали, и душу больную 
Лишь только в родимом краю врачевал... 

Он странствовал много и часто при жизни, Отторженный рано от дома судьбой, Но с юга, прекрасного юга, к отчизне, К любимым пенатам он рвался душой. "Душу больную" он здесь врачевал не по собственной воле. Но до болезни Батюшков действительно стремился в Вологду. И не вина его, конечно, а несчастье в том, что родной город сделался под конец жизни ненавистным казематом.

Впрочем, для жителей города Батюшков и тогда, и сегодня - величайший поэт, свой, любимый, родной, истинный гений Вологды.

СВЕТСКАЯ БУРСА

При слове "семинария" или же "бурса" (что практически одно и то же) обычно представляется какое-то подобие монастыря, но только для детей. Жизнь, с детства подчиненная церковному уставу — ни пошалить, ни попрыгать, ни песенку спеть. Возможно, где-то так оно и было. Но уж во всяком случае не в Вологде. Здесь семинария слыла одним из самых увлекательных учреждений.

В "Исторических и топографических известиях", составленных неким А. А. Засецким еще в 1782 году, в разделено публичных увеселениях" значатся всего-навсего три развлечения:

"1) Летом бывают езды по реке на шлюбках и лотках больших, в верьх до Прилуцкаго монастыря, а в низ до села Турундаева и далее.
2) Зимою при городе по реке ж санями на бегунах взапуски.
3) Меж тем от Семинарии по вечерам бывают иногда театральные моралистические представления".

Таким образом семинария была замечена в лицедействе - занятии с духовной точки зрения сомнительном.

К началу XX века исполнительская слава городских семинаристов лишь усилилась. Особой популярностью при этом пользовались музыкальные концерты на воде. Семинаристы рассаживались по трем лодкам (в одной - духовой оркестр, а в двух других - вокалисты) и отправлялись в плавание по речке Вологде. В основном они радовали своих слушателей классическим репертуаром - вальсами, маршами, фрагментами патриотических опер ("Жизнь за царя", например). Однако иной раз, под настроение, могли разразиться чем-нибудь вроде "Как вышел из ковчега Ной и видит Бога пред собой".

Впрочем, семинарские досуги вообще отличались явственным налетом светской жизни. Один бурсак, некто Евгений Грязнов, вспоминал: "Свободные часы... ученик посвящал доступным развлечениям в сообществе сверстников своих, устраивая импровизированные игры где-нибудь около квартиры; в летнее время играли в бабки, в лапту, где находилось свободное место для беганья, а школьники постарше возрастом ходили своими партиями за город, где свободнее было разбежаться".

А еще более старшие семинаристы позволяли себе поведение, совсем далекое от благочинных идеалов. По свидетельству того же автора, "франтоватые семинаристы старших классов во время летних прогулок щеголяли с тросточками... Немногие щеголи старшего класса в парадных случаях появлялись даже в цилиндрах... Между семинаристами, моими сверстниками, куренье было-таки довольно распространено... Другой нашей забавой, правда, не частой и случайной, бывали посещения трактирных заведений... Нельзя замолчать и того, что в исключительно редких случаях появлялась и водка на столе в товарищеской домашней нашей компании". Не говоря уж о таких невинных развлечениях, как танцы, хороводы, посещение театра и так далее.

Толерантность семинарской профессуры с удивлением отметил Михаил Погодин: "Был в семинарии... Взглянул мимоходом на лавки, на коих ученики вырезали церкви, херувимов, стихи и проч. Провожатый профессор заметил: "Это ребятишки воплощают свои идеи".

Не удивляет, что среди выпускников этого заведения попадались личности, преуспевшие на поприщах, весьма далеких от Закона Божия. К примеру, знаменитый доктор Матвей Яковлевич Мудров, вошедший не только в историю, но даже в литературу (он лечил в "Войне и мире" Наташу Ростову).

После революции бурсу конечно же закрыли. Здесь разместился рабфак, затем облисполком. Но самый яркий из периодов истории этого здания пришелся именно на семинарскую эпоху.

НОЧЛЕЖКА

На современной схеме Вологды в списке гостиниц можно встретить примечательную строчку: "Дом ночного пребывания (памятник архитектуры 1777 г., бывший ночлежный дом) — наб. VI Армии, 87". Действительно, здесь в наше время размещается ночлежка. И подобная "преемственность", конечно, уникальна для российских городов.

В архитектурном путеводителе по Вологде эту ночлежку называют "маленьким дворцом". Этот двухэтажный особняк и впрямь роскошен. И когда в 1889 году его вдруг приспособили под ночлежный приют, многие вологжане были искренне удивлены. Тем не менее богатый житель города Т.Е.Колесников именно в этом доме решил организовать свое благотворительное учреждение. Точнее, даже два - ночлежку и столовую. Столовая была на первом этаже, ночлежка - на втором.

Обеды сразу же сделались знаменитыми среди малоимущих вологжан. Они описаны в особенной брошюре, выпущенной по поводу двух лет существования благотворительного учреждения: "Для получения бесплатных обедов в столовой заведены печатные билетики за особыми нумерами на каждый обед. Такие билеты можно получать для бедняков в Городской управе, с платою по 6 коп. за билет. Обед состоит сверх фунта хлеба из щей с сущем и каши. Порции обоих блюд подаются каждому в особом металлическом судке, разделенном на две половины, и вполне достаточны для насыщения, многие уносят даже домой остатки обеда, для вечернего употребления. Обед начинается с 11 часов и оканчивается через непродолжительное время, при весьма упрощенном порядке обедов, особенно по билетам, о коих вскоре стало известно местным беднякам".

Кстати, сами нищие, как правило, за те обеды не платили. Их покупали вологодские благотворители и раздавали нуждающимся по собственному усмотрению.

Зато пользование ночлежным домом обходилось без таких посредников. Вот как был устроен ночной вологодский приют: "Ночлежное помещение разделено на два отделения - одно для мужчин, другое для женщин, с особыми умывальниками и сортирами теплыми для каждого отделения, освещаемого в темные вечера и ночи. Деревянные койки расставлены в обширных и высоких комнатах, в порядке особых номеров на каждой койке. Никакой платы за ночлег не полагается, желающий воспользоваться ночлегом получает от смотрителя металлический знак с номером, соответствующим номеру койки, входит в надлежащее отделение ночлега и занимает койку полученного номера, выдаются они в постепенном порядке по времени прихода на ночлег, так что никакого беспорядка и путаницы в занятии той или другой койки не бывает и быть не может. Доступ к ночлегу установлен зимою с 6, а летом с 8 до 10 часов вечера. На ночь входные наружные двери запираются, утром в 6 часов подается будильный звонок - ночлежники встают, умываются, читают молитвы, возвращают номерные знаки и уходят. Пьяные не допускаются на ночлег".

Кстати, "дом ночного пребывания" и в наши дни - учреждение бесплатное, и в список городских гостиниц он попал по недоразумению или в порядке шутки.

Вологда. Краеведческий альманах. Выпуск 3. - Вологда: "Легия", 2000

“5 марта 1914 года состоялась лекция Сологуба в Вологде, о чем свидетельствуют объявления в газете... Анонс выступления дан в газете "Эхо": "Сегодня в зале Страхового общества лекция известного писателя-беллетриста Сологуба на тему "Искусство наших дней". Подробности в программе. Билеты продаются в кассах Страхового общества". Газета уточняла, что автор "проливает свет на свое личное творчество, занимающее видное место в современных художественных исканиях"...”

Лекция Сологуба прошла с большим успехом, об этом Федор Кузьмич сообщает в письме к А. Чеботаревской: “Встречали и провожали очень приветливо. Вообще было очень приятно. Зал хороший, читать удобно...". "Биржевые ведомости" за 1915 год отмечали, что "большой успех встретил Сологуба в Ярославле, Вологде, Туле"”.

Третий том вологодского краеведческого альманаха составляет 824 страницы. До этого были еще два, чуть менее объемные. Разделы сборника традиционны - "Археология", "Религия и церковь", "Этнография. Демография", "Литературная жизнь". Тексты же самые разнообразные - как по тематике, так и по качеству.

МУЗЕИ

"Вологда на рубеже XIX — XX веков"
Советский проспект, 16

Приведенное выше название музея - всего лишь сокращенный вариант. Полный выглядит более смачно: "Страницы истории Вологды конца XIX - начала XX веков с экспозицией квартиры доходного дома купца А. П. Самарина и сменными выставками". А до недавних пор он был Музеем Марии Ильиничны Ульяновой.

Перелицовка в музей прошла безболезненно. Комнату, где проживала ссыльная мятежница, практически не изменили. Те же кресло-качалка, стол с белой скатертью, зелено-трубый патефон, шахматы (намек на интеллектуальность постоялицы) и журнал "Дамские рукоделья" (дескать, ничто человеческое нам не чуждо) сохранили. Зато акцент после переименования автоматически сменился. Если пятнадцать лет назад нам было важно, что вот в этой комнате с таким вот патефоном и буфетом проживала пламенная деятельница, то в наши дни на первый план вдруг выплыл неизвестный ранее купец А. П. Самарин, который так уютно обставлял для постояльцев комнаты, даже о патефоне позаботился.

Экспозиция сменилась в других залах -вместо набившей оскомину революционной тематики здесь разместились те самые сменные выставки. Сменяются они не часто, но большой беды в том нет - выставки явно вызывают интерес.

Одна из них называется "Фото на память". Как нетрудно догадаться, ее тема - история фотографии в Вологде. При этом слово “фотография” здесь понимается двояко - как предмет и как явление. То есть наряду с очаровательными городскими видами, семейными портретами и прочими произведениями ранней светописи здесь отражена еще и жизнь местных подвижников-фотографов.

Вторая экспозиция - "Старая школа". Она менее интересна, чем первая, хотя бы потому, что ничего принципиально нового не открывает. Письменный стол, парту, классную доску и счеты мы более или менее себе представляем. Интерес способен вызвать разве что "буквопечатающий аппарат с гиревым приводом", но очевидна и его случайность в школьной экспозиции.

Третья выставка - "У самовара". Традиционные предметы, относящиеся к русскому чаепитию, - самовары, всевозможная посуда (главенствует в этом разделе чашка с надписью "Довольно и одной" вместимостью примерно два литра), дореволюционная упаковка. Довольно редкое собрание дореволюционной выпечки (конечно, муляжи и новоделы, но сотрудники музея утверждают, что присутствуют в коллекции и подлинные экспонаты) - баран, рыбка, утеночек, белочка, змейка с глазками-изюминками.

- Ой, какое чудо, - восторгаются туристы. - Вот бы сейчас все это съесть.

В отличие от революционной агитации простые человеческие вещи оскомину пока что не набили.

КСТАТИ, в комплексе с музеем расположен один из лучших книжных магазинов Вологды.

Музей дипломатического корпуса "Салон на Дворянской"
Улица Герцена, 35

На первый взгляд название музея кажется абсурдным. Ну почему музей дипломатического корпуса находится именно здесь, а не в Москве или в Санкт-Петербурге? Однако же музей находится на своем месте. Дело в том, что в 1918 году, когда никто толком не понимал, что же у нас тут происходит, именно Вологда стала дипломатической столицей государства. Основой было то, что европейцы боялись слишком крутых перемен, проходивших в столицах. Здесь же они разместились с относительным комфортом и в относительной безопасности.

В доме на Дворянской (ныне Герцена) расположилось посольство Америки. Один из участников событий, американский историк Джордж Кеннан, о них вспоминал: "Поленья уютно потрескивали в больших кирпичных печах. Снаружи доносились протяжные звуки колоколов отдаленных церквей и скрип санных полозьев на заснеженных улицах.

Штат, расквартированный по городу в разных местах, собирался днем, работал в маленькой канцелярии и разделял трапезу посла. Вечера занимали карточная игра, еда и обмен анекдотами. Каждую субботу во второй половине дня посол устраивал прием для общества, столь высокого, сколь город мог произвести".

Затем сюда приехал Радек (представитель Великобритании Роберт Брюс Локкарт поразился его внешности -по словам англичанина, нечто среднее между профессором и бандитом) и стал настоятельно требовать, чтобы послы перебрались в Москву. Но они предпочли вообще покинуть новое загадочное государство.

Именно событиям 1918 года и посвящены витрины этого музея. К сожалению, они заполнены по большей части документами и фотографиями. Но встречаются и экспонаты - свидетели "красивого" дипломатического быта. Такие, например, как пепельница из хорошего железнодорожного вагона, велосипедные очки (напоминающие те, с которыми сегодня принято ходить в бассейн), а также дореволюционная карта европейской России. С Польшей, Финляндией, Курляндией, но без Калининградской области.

КСТАТИ, сам дом был построен в 1868 году для купца с колоритной фамилией - господина Пузан-Пузыревского.

Архиерейский музей

Главной достопримечательностью Вологды принято считать, конечно, кремль. Здесь город неоригинален, так считается по всей России. Однако Вологодский кремль — особенный. Он относительно молод (был заложен при Иване Грозном), в изнурительных осадах не участвовал, а был, по сути, просто резиденцией вологодского архиепископа. Неудивительно, что у него есть второе название — архиерейский двор.

Вологодский кремль уютен. Это, пожалуй, основное его качество. По крайней мере именно оно в первую очередь бросается в глаза. Милый дворик, обсаженный липами (первое время пробовали яблони, но те не плодоносили, и от фруктового подспорья отказались). Несколько очаровательных домиков, соединенных друг с другом. Самый богатый из них - палаты архиепископа Иосифа Золотого. У Николая Глазкова в одном из стихотворений была любопытная идея:

Осмысливая ратные дела,
Меняя на кольчугу рясу схимника,
За все века Россия не дала
Ни одного великого алхимика.
Была страна богата иль нища,
Но Новгород Великий или Вологда,
Каменьев философских не ища,
Все золотое делали из золота.

Похоже, что поэт в первую очередь имел в виду именно Вологодский кремль с палатами Иосифа.

Однако же кроме традиционных для архиерейской резиденции подразделений (личные покои, кельи для монахов, трапезные, кухня, квасня и так далее) было здесь еще одно. В архиерейском доме издавна хранились всяческие антики.

Первым серьезным их исследователем был литератор и историк Михаил Погодин. Он прибыл в Вологду в 1841 году. Видного гостя из Москвы определили на постой в самом кремле. Он восхищался своей резиденцией, располагавшейся "в прекрасной отдельной комнате, только что отделанной и назначенной быть кабинетом преосвященного. Около двенадцати окон в три стороны. Из одних виден собор, из других поле и часть города".

Радовал Погодина и архиерейский обед (он, по словам историка, имел "характер новости"). А вот "древлехранилище" одновременно и порадовало, и обескуражило.

Погодин вспоминал: "Забрался в одно из пустых отделений архиерейского дома с позволения преосвященного, который услышал о каких-то бумагах, там валяющихся. Эта кладовая есть нечто отличное в своем роде, заслуживающее особого описания, чтоб дать понятие о тех местах, где ныне надо искать рукописей. Представьте себе огромный дом в три больших этажа, из которых выломаны все полы и потолки, и осталась одна железная черная крыша. Какое-то ужасающее пространство! Вверху едва только достаете вы глазом несколько стропил, а по сторонам видите выдолбленные гнезда... В первой половине этого пространства стоят лари с мукой, крупой, овсом. На полу на длинных рогожах навален лук. В этой половине нет ничего страшного, но вдали вы видите темные горы, на горах нагроможденные, с какими-то пустотами между собою, и усовами, которые выдаются из их наружной поверхности".

Дальнейший путь к заветным антикам потребовал от кабинетного ученого отваги, и немалой: “Взволнованное деревянное море! Где же хранятся вещи? "А вот здесь, пойдемте дальше, - сказал старый монах. Приближаюся со страхом и трепетом и чуть-чуть примечаю, что вся эта безобразная куча накрыта вверху, на самом верху, черными дощатыми плоскостями. "Надо подниматься наверх," - сказал монах. Меня так и обдало страхом. Где же лестница? "Здесь". Мы пробрались кое-как в промежутках моря, натыкаясь беспрестанно головою, плечами, спиною на клыки деревянных чудовищ, зиявших из своих ущелий. Лестница ступеней в тридцать вела на морскую поверхность. Но какая лестница? В которой ни одной ступеньки не было на месте, лестница, которой, верно, триста лет. Надо было держаться беспрестанно за ее стенки и искать хоть таких мест, откуда упасть было б легче. На Везувий, Монблан и Лилиенштайн поднимался я гораздо смелее и спокойнее. Взошли. Черные плоскости оказались старыми иконами, на которых остались едва приметные следы древних изображений.

Между тем я все еще не видал никакой кладовой. "Куда же еще идти?" - спросил я даже с досадой монаха. "В тот угол". По тонким лестницам, сквозь которые видна была морская бездна и которые тряслись под нашими ногами. едва доставая, кажется, своими концами до перекладин, мы пошли к углу отгороженному или, лучше сказать, не отгороженному, а заслоненному такими же черными плоскостями. Монах принялся отодвигать и отворачивать одну из них. Ей-Богу, было страшно!”

Впрочем, господин Погодин был вознагражден за свои доблести: “Что же я увидел там? Сотни фигур, изваянных из дерева, коих, впрочем, в полумраке я не смог разглядеть порядочно. Мне объяснили, что это деревянные изображения Спасителя, отобранные в разные времена у раскольников. "Покойный преосвященный приказал мне спрятать их подальше". Ну уж подлинно они спрятаны далеко, без замков и дверей... Под деревянными фигурами валялись лоскутки. Я начал их шарить. Вынул лист: харатейный из триоди; вынул другой: послесловие к книге, печатанной при Михаиле Федоровиче. Но пыль поднималась столбом”.

По поводу сохранности кремлевских экспонатов был у Погодина весьма красноречивый диалог с монахом:

- Как вы втащили их сюда?

- Втащили кое-как.

- Как вы приходите сюда?

- Ходим как-нибудь.

- Да ведь это очень опасно?

- Опасно.

- А можно устроить все это полегче?

- Можно.

- Да для чего же вы не устроите?

- Да так! Ведь сюда не часто ходишь.

"Каков народец русский!" - заключил Михаил Петрович после этой содержательной беседы.

"Полегче" посещение хранилища было" устроено лишь в 1896 году, когда под него отвели надвратную церковь рядом с Софийским собором. В нее стали складывать "предметы старины... из церквей Вологодской епархии - начиная от крестов, кончая царскими вратами". Попала сюда и какая-то часть экспонатов, виденных Погодиным. А вскоре после этого коллекция становится доступной для осмотра, правда, лишь по предварительной договоренности. Тогда же была введена и практика, существующая в наших музеях по сей день - за фотосъемку экспоната брали 25 рублей.

И только в советское время хранилище сделалось полноценным музеем. Каждый мог купить билет и осмотреть все, что ему захочется. Впрочем, особо почетных гостей здесь все равно принимали иначе, не так, как простых экскурсантов. Юрий Нагибин, к примеру, писал в дневнике:

"По музею нас водила жена завсектором печати обкома партии Ирина Александровна Пятницкая, пятидесятилетняя очень привлекательная женщина с крепкой, стройной фигурой, темными глазами и темным грустным ртом, с хорошей речью, с какой-то монастырской тайной в непрозрачной и, видимо, страстной душе. Интересно и непривычно говорила об иконах и древнем русском искусстве".

Идеологическим работникам (а ими при социализме считались все не запрещенные писатели) можно было не бояться рассказать что-нибудь новенькое об иконах.

Прадед мемориалов

В самом конце Советского проспекта, там, где город начинает постепенно превращаться в этакое сельское предместье, на берегу Вологды стоит одноэтажный очень странный дом. Он как будто и не настоящий вовсе - крыша в зеленую клеточку, две причудливые печные трубы. Гораздо убедительнее этот дом смотрелся бы за западной границей, где-нибудь в Голландии, к примеру. Это неудивительно - ведь здание принадлежало голландскому купцу Гутману (или, в альтернативной транскрипции Гоутману). А сохранилось потому, что здесь неоднократно останавливался Петр Первый. Здесь сегодня музей их обоих, да и вообще той далекой эпохи. Это один из старейших мемориальных музеев России. Он был открыт в 1885 году.

Вологда во времена Петра Великого была обыкновенным, ничем особенно не примечательным провинциальным городком. Рыбная ловля, торговля. Различные мелкие радости и незначительные пороки. Вот, например, как выглядели документы, характеризующие городскую жизнь рубежа XVII-XVIII столетий:

"Грамота архиепископа вологодского Гавриила из Москвы казначею старцу Афанасию о посылке к нему на Вологду 25 казенных лошадей, приготовлении икон, закупке рыжиков, присылке их и серебряной посуды в Москву и сборе рублевых денег с архиерейских и монастырских вотчин".

"Грамота вологодского архиепископа Гавриила на Вологду Тимофею Савиновичу Неелову с увещеванием отказаться по благочестивым побуждениям от немедленного требования денег за свою деревню".

"Допрос Федора Прохорова Ушакова в Вологодской приказной избе по челобитной крестьянина Федора Шестакова и Фильки Борисова о свозе крестьянами его сена с пустоши Шестакова, Станково".

"Челобитная архиепископу вологодскому Гавриилу вологжанина Ивана Григорьева о досмотре дочери его Ефросиньи, жены Вознесенского дьякона Гаврилы, избитой свекром, попом Пахомом".

"Дело о задержании в вологодском алтынном кабаке по извету бобыля Мартына Васильева, пришлых старцев (монахов) Варсонофия и Викентия, обвиняемых в пьянстве и употреблении табаку и мяса".

"Дело по челобитной Олимпия Аврамова об избиении и ограблении его священником церкви Николая Чудотворца во Владычной слободе Иродионом".

"Челобитная вологодскому архиепископу Гавриилу монаха Кириллова монастыря Иоакима Хлудова с жалобой на вологодского воеводу Якова Дивова, распорядившегося, вопреки царского указа, свезти на вологодский монастырский двор казенный поташ, и с просьбой допросить по этому поводу Покровского священника Ивана Иванова".

"Досмотр вологжанина Ивана Меркурьева по словесному челобитью его на вологжанина Ивана Черемиса, изъевшего у него палец".

Иной раз к решению низменных вологодских проблем привлекали царя. К примеру, солдатские жены Тимофеева и Феоктистова писали Петру Алексеевичу о том, что их мужья находятся в солдатах с 1700 года, а несчастные женщины не получили положенного пищевого пособия уже за три года подряд и потому "помирают голодной смертью". Петр Алексеевич в проблему вник и отписал свое распоряжение: "Выдать им, солдатским женам, буде подлинно мужья их живы и на службе... по полуосьмине муки ржаной".

Репрессивные органы занимались взысканиями всяческих недоимок, искали мелких воров, расследовали многоженства. Какого-то военнослужащего "правили" за колдовство.

И на этом фоне - один за другим визиты самого Петра Великого.

Ездил царь не специально в Вологду. Первый раз, например, на Кубенское озеро, чтобы исследовать его - нельзя ли там устраивать потешные баталии. Озеро оказалось мелким, непригодным. Однако вологжане удостоились высокого визита. Затем была поездка в Архангельский город. До Вологды Петр "ехал в карете на рессорах", а затем "шествие имел водою, судами". А в Вологде гостил три дня.

Всего же император заезжал сюда пять раз. А останавливаться он предпочитал в доме голландского торговца Иогана Гутмана. Гутман был предпринимателем крупным и много способствовал оживлению российской коммерции. Петр оценил его старания и даже выписал заморскому купцу пространный документ, дающий всяческие льготы: "Великий государь Петр Алексеевич... пожаловали... штатов Голландских Соединенных Нидерландов подданного купеческого чина Ивана Гутмана, который торгует в нашем российском царствии и имеет дворы свои на Вологде и в иных наших городах, повелели ему... дать сию нашу жалованную грамоту за его к нам службы и радение, и что он, Иван, с братом своим Адольфом торгует в нашем Великороссийском царствии всякими товарами с прошлого года, и многие годные товары в нашу казну у них имамы... И в нашем Российском государстве, на Москве и у города Архангельского, и на Вологде, и на Ярославле, и в Великом Новгороде взято с них пошлин со 100 000 рублей... а он Иван, живучи на Вологде, нам великому государю учинил в платеже пошлин с товаров своих многую прибыль".

Льготы же были весьма привлекательными: "И по сей нашей жалованной... грамоте, ему, Ивану, и детям его, и зятьям, и братьям, и кровникам, и приказчикам, и людям их иметь всякую повольность и в... Москве, и у ...Архангельского города, и на Вологде, и в Ярославле... и в других наших великороссийских городах торговать всякими товарами по нашему указу и по Торговому Великороссийскому уставу и из-за моря сродников, и приказчиков, и людей его к Москве пропускать без всякого задержания и на приезде им на Двине, на Вологде у Архангельского города, и в Ярославле дворы его... держать ему... без отягчения... Да ему же, Ивану... для торгов своих держать суда и дощанки свои, и на тех судах с Вологды к Архангельскому городу и от города к Вологде возить товары свои и русские, и немецкие... и те товары класть на своих дворах повольно безо всяких податей и грузового... А пошлины с товаров его на Москве, и на Вологде, и у Архангельского города, и в других городах по нашему указу, по Торговому уставу, а сверх уставу лишних пошлин не имать, и тем озлобления никакого не чинить... А в городах воеводам и приказным всем его оберегать, а обид ему... не чинить... а с дворов его... во всех городах податей, как с купеческих русских людей, не имать и стояльцев никаких на дворах не ставить... и на Вологде земским бурмистрам в том постое их не теснить и не неволить и к постою не принуждать, и по людей их ходоков не посылать, а на Москве и в городах пива варить и меды ставить про свой домашний обиход безъявочно, и безпенно, и безпошлинно, а фряжские питья и запасы съестные и конфекты иметь по данному пропуску из таможни... И видя бы они нашу премногую милость... впредь великому государю служили и всем прибыль чинили и всякого добра хотели".

Собственно говоря, государевы льготы, "премногая милость", сводились всего лишь к гарантиям элементарнейших прав человека -неприкосновенности жилища ("стояльцев никаких на дворах не ставить"), обеспечения относительной безопасности - физической ("а в городах воеводам и приказным всем его оберегать, а обид ему... не чинить...") и экономической ("а сверх уставу лишних пошлин не имать, и тем озлобления никакого не чинить"), а также возможности "поставить пива" для собственного употребления (ни в коем случае не на продажу). Но ничего тут не поделать - для России многие, казалось бы, очевидные демократические институты отнюдь не были очевидными, и император отдавал себе в этом полнейший отчет.

Неудивительно, что Петр, будучи в Вологде, останавливался не в Кремле и не в других казенных зданиях, а у своего любимца Гутмана, в том самом маленьком домике с клетчатой крышей. Впрочем, это в наши дни он кажется таким миниатюрным. По тем временам владения Гутмана были достаточно богатыми, и запись в переписной вологодской книге, относящаяся к той недвижимости, выглядит весьма внушительно: "Двор Галанской земли торгового иноземца Ивана Алферьева сына Гоутмана, в длину 64, поперег по лицу 70 сажен с аршином, на дворе палата каменная о трех житьях, под нею погреб, среди двора 4 светлицы, в одной связи, низмянные, у них свои сени, под сенми погреб, по правую сторону от ворот 3 светлицы, у них двои сени низмянные ж, по левую сторону у ворот изба с сенми, среди двора погреб каменный кладовой, на том же дворе позади хором 6 анба-ров кладовых, пивоварня, на левой стороне 8 стай конских с сенницами, на правой же стороне 7 стай конских с сенницами ж, два сарая на передней улице, подле переулка лавка. Подле двора Ивана Гоутмана переулок Проезжий к реке Вологде. По сказке ево, иноземца, оным двором владеет по жалованной великого государя милостивой из Посольского приказу, грамоте из Монастырского приказу, да по грамоте Троице Сергиева монастыря властей, да по крепостям посадских людей... Постою и никаких статей внаем нет и с земли посаженно не платит, а податей по жалованной грамоте платить с него не ведено". Государева бумага в очередной раз спасала Гутмана от лишних тягот.

После Гутмана голландский домик принадлежал различным вологодским жителям (естественно, отнюдь не бедным), затем служил льняным складом, а в 1872 году, к двухсотлетию со дня рождения Петра Великого, городские власти откупили у последнего владельца эту "палату каменную", и в 1885 году здесь открылся первый вологодский музей.

Впрочем, территория того музея отнюдь не ограничивалась "каменной палатой". Замысел властей был более глобален - создать так называемый "Исторический уголок города Вологды". "Уголок" состоял из собственно дома Гутмана, части исторической застройки ближе к берегу реки, скверика с выставленными на обозрение различными старинными предметами и церкви Федора Стратилата (по легенде, выстроенной по приказу самого Ивана Грозного - якобы как раз на этом месте государю сообщили о рождении наследника Федора). Таким образом, "уголок" посвящался памяти сразу двух царей, Вологде наиболее близких.

Интеллигенция встретила новшество скептически. Георгий Лукомский, автор путеводителя "Вологда в ее старине", например, сообщал: "Домик не представляет, правда, почти никакого художественно-архитектурного интереса, тем более что не так давно отделкой (новые наличники окон и покраска в шашку крыши) сметен налет той старины, которая чувствовалась сильнее лет 25 тому назад, хотя уже и тогда были внесены в первоначальную архитектуру дома некоторые изменения... Художественно-исторические предметы, входящие в состав его коллекции, не представляя, в общем, ничего выдающегося, все же являются весьма примечательными документами для истории быта и искусства русской провинции прошедших веков... Среди них прежде всего надо отметить большую аллегорическую картину на взятие Азова с изображением Петра Великого и цесаревича Алексея Петровича... портрет Петра I на поле битвы, религиозную картину, изображающую Иисуса Христа... портреты императрицы Екатерины I и Елисаветы Петровны, несколько отличных складней и крестов, украшенных финифтью; коллекцию книг XVIII в., где можно встретить несколько довольно редких изданий; интересный подбор стеклянных бокалов петровского, аннинского, елисаветинского, екатерининского и александровского времен; старые нарядные люстра и фонарь и, наконец... витрины с самыми разнообразными медалями и монетами".

Интересно, что известному в то время (путеводитель издан в 1914 году) краеведу был присущ этакий великодержавный снобизм -на первом месте у него портреты императоров и "религиозная картина", а уже после - старинные вещи.

Вторит Лукомскому писатель Федор Сологуб: "...был... в домике Петра Великого (ничего интересного, кроме била 1706 года)". Но он по крайней мере отдал предпочтение предмету, а не живописи.

Были претензии и у писателя М. Н. Волконского, автора либретто популярной сотню лет назад оперы "Вампука, принцесса Африканская": "Из собора я прошел на вокзал, где встретил шведа, с которым познакомился в Архангельске, угостил его обедом и пошел показать и посмотреть дом Петра Великого. Дом каменный, с садиком и гораздо лучше содержан, чем в Архангельске, но меньше. В нем всего две комнаты: маленькая передняя и другая, позади, побольше. В комнатах собраны мебель, картины, ружья, книги, но все это в беспорядке. Книги, например, валяются просто на полках, а между тем они, наверное, представляют ценность, так как очень стары. На столе стоит шкатулка голландской работы со следующей странной надписью: Alle hoff-nung Hat vergnuht kh ruhe laroslav anno 1710. В одном углу прислонено ружье весом в два с половиной пуда, из которого раньше стреляли в крепостях. В другом углу стоит горка с посудой, но, к сожалению, закрытая, так что мне не удалось узнать, какого качества. На столе книга, в которой посетители расписываются; какой-то шутник написал: "Кушайте на здоровье". За домом небольшой сад над рекой Вологдой, которая в это время года очень мелка, но берега ее высоки и красивы".

Впрочем, несмотря на ироничный тон всех процитированных выше авторов, очевидно то, что "Исторический уголок города Вологды", и в первую очередь сам петровский музей, был одной из основных достопримечательностей города. Недаром же дом Гутмана попал во множество путеводителей и мемуаров. Все туристы в обязательном порядке этот дом осматривали, а автор "Вампуки" еще и показывал его знакомому шведу.

Самое же любопытное (и вместе с этим самое подробное) из описаний главного вологодского мемориального комплекса оставил фельетонист Николай Александрович Лейкин:

"Первым делом (снова - "первым делом". -Авт.) мы осмотрели домик, где жил Петр Великий. Он помещается на берегу реки Вологды и стоит в хорошеньком садике, опять-таки березовом. Сделано несколько клумб с цветами. Домик и садик прекрасно содержатся. Домик этот не дворец. Он принадлежал какому-то голландцу, но в нем только жил Петр во время своих наездов в Вологду. Он каменный, одноэтажный, с массивными дверями, окованными железом, и состоит только из одной большой комнаты с прихожей".

Весьма своеобразно выглядел и кадровый состав того музея:

- Тут инвалид в садике проживает, - сказал нам извозчик, подвезя нас к садику. - Инвалида-старичка спросите, и он вам все покажет!

Мы вошли в садик, стали приближаться к домику, выходящему на реку, и натолкнулись на старинную пушку петровских временна может быть, и древнейшую. Около пушки на перекладине висит медное било - доска, выкроенная в форме колокола. Тут же был и инвалид - старик без сюртука в ситцевом ватном нагруднике и форменной фуражке, который мел дорожки сада.

- Можно посмотреть домик? - спросили мы.

- Сколько угодно. Пожалуйте... Подождите малость. Я только за ключами схожу.

И старик, прислонив метлу к дереву, удалился в сторожку, помещающуюся невдалеке от домика между березами".

За неимением иных сотрудников музея пришлось прибегнуть к старому и доброму трюку с переодеванием: "Вернулся старик-сторож уже совсем в другом виде - в параде: на нем был форменный сюртук с нашивками на рукаве и с солдатскими регалиями на груди, в новом, топырящемся кверху картузе, и звенел ключами. Ключи громадные, фунтов по пяти весу и, наверное, самого Петра помнят.

- Пожалуйте, - сказал он нам торжественно, указывая на массивные двери.

- Много бывает посетителей? - задал я вопрос.

- Нельзя сказать... Но есть. Больше господа немцы.

- Какие немцы?

- Наезжающие которые ежели. Теперича они у нас по водопроводной части.

Звякнули ключи. Заскрипели на ржавых петлях двери - и вот мы в домике, где когда-то жил великий преобразователь России".

А вот экспозиция, опять же, не произвела особенного впечатление на Лейкина: "В домике нельзя сказать чтобы было много что осматривать: темная дубовая тяжеловесная мебель конца XVII столетия, витрины, очевидно. позднейшей работы, с поделками из кости и рога - работа самого Петра, старинные монеты, книги, две картины масляными красками на дереве, железная кольчуга Петра, подсвечники, образцы минералов, половина мамонтового клыка и прекрасно сохранившиеся деревянные сундуки, окованные железом. Есть вещи, никогда и не принадлежавшие Петру. Так, с потолка висит бронзовая люстра с гранеными хрусталиками стиля ампир. Мы тотчас заметили это.

- Ну а это вещь ведь не петровская, - сказали мы сторожу.

- Не могу знать-с. Чиновник один пожертвовал. Все равно вещь старинная".

И последний отрывок, говорящий о том, что проблема музейных буклетов и прочей туристической литературы "на память" существовала еще в девятнадцатом веке: "Все вещи прекрасно содержатся, не покрыты слоем пыли, как это часто бывает в музеях, и всем им имеется печатный каталог, в котором описан подробно и самый домик. Мы хотели приобрести эту маленькую книжку, но у сторожа оказался всего только один экземпляр, который он бережно хранит в домике.

- Нельзя ли приготовить к вечеру? - спросили мы.

- Да нет больше, совсем нет. И у его высокородия нет, - отвечал он.

- Кто это его высокородие?

- А который заведует.

(Видимо, штат музея состоял все-таки не из одного, а из целых двух сотрудников. - Авт.)

- Так отчего же не печатают? Ведь это пустяки стоит, могли бы покупать.

- И многие спрашивают. Я только раз говорил его высокородию, что так-и так, спрашивают, но вот не печатают".

Из всех приведенных выше впечатлений можно составить неплохое представление о том, как выглядел провинциальный мемориальный музей столетие назад. Разница же в описаниях того, что было в том музее выставлено напоказ туристам, объясняется довольно просто. Во-первых, что-то в экспозиции время от времени менялось (видимо, сказывалась активность "высокородия, который заведует"). А во-вторых, посетители могли иной раз ошибиться. Все-таки в их задачи входило не составить подробный отчет, а передать собственные впечатления от одной из главных достопримечательностей Вологды.

***

В советское время дом Гутмана вместе с уже упомянутой церковью Федора Стратилата передали новообразованному культурно-просветительскому формированию, так называемому "Объединенному музею", основная экспозиция которого была устроена в кремле. Церковь, естественно, была закрыта - в ней планировалось обустроить музей XVII-XVIII столетий.

С церковью, увы, не задалось, и в наши дни она не значится на карте Вологды. А гутмановский дом прошел сквозь все перипетии, что называется, целым и невредимым. Отчасти потому, что Петр Первый был во времена Советского Союза практически единственным русским царем, имя которого не попадало под репрессии. Еще бы: реформатор-преобразователь, сам не гнушавшийся взять в руки молоток. Можно сказать, царь-пролетарий.

Музей входил во все советские путеводители по городу. На всякий случай им особенно не восхищались, но и не критиковали. Старались придерживаться этакого отстраненно-былинного стиля: "На возвышенном берегу реки Вологды, недалеко от речного вокзала, стоит старинный каменный домик, построенный во второй половине XVII века и известный под названием Петровского. Он являлся собственностью... И.Гоутмана... О принадлежности домика голландскому купцу свидетельствует древняя доска с изображением фамильного герба и букв "H.P.S.". Домик Гоутмана - оригинальное сооружение".

И разумеется, в путеводителях давались описания музейной экспозиции. Если она и претерпела изменения, то незначительные. Гораздо больше поменялся стиль повествования: "Представлены вещевые экспонаты петровского времени. В витринах - подлинный костюм и рабочая куртка Петра I, книги начала XVIII века, мушкетон с ударокремниевым замком, подсвечники, разнообразная фаянсовая, металлическая и деревянная посуда, чугунное "било" с вензелем и датой 1706 года, хрустальный кубок сподвижника Петра А.Д.Меньшикова с надписью: "Виват князь Александр Данилович". Особый интерес представляют петровские указы".

А городские стихотворцы прославляли пролетарские замашки Петра Первого. Вот, например, стихотворение поэта С.Орлова "Петр в Вологде":

Как колокольня, ростом длинен,
Сажень в плечах, глазаст, усат
Царь прибыл в город по причине
Совсем не царской, говорят.
В ботфортах, сшитых саморучно, 
С дубиной, струганной ножом, 
На складах пристанских, как крючник, 
Царь околачивался днем.
Беседы вел с мастеровыми, 
С купцами пил, табак курил 
И, царское роняя имя, 
Пешком по Вологде ходил,
Собак дубиной отгоняя. 
Монашки, глядя вслед ему, 
Крестами перси осеняя, 
Гадали, что теперь к чему.
В глазах его бесовских пламя, 
Дым из ноздрей, как две струи, 
И кукиш делает перстами, 
Притом на храмы божии.

***

А недавно рядышком с музеем был открыт скульптурный памятник. Но не Петру и не Гутману, а поэту Николаю Рубцову, автору известного стихотворения:

В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды...

Вологжане считают Рубцова поэтом своим. И действительно, он прожил в городе немалую часть своей жизни и посвятил Вологде изрядное количество проникновенных строк. Вот таких, например:

Печальная Вологда дремлет
На темной печальной земле,
И люди окраины древней
Тревожно проходят во мгле...
На темном разъезде разлуки 
И в темном прощальном авто 
Я слышу печальные звуки, 
Которых не слышит никто...

ИНТЕРНЕТ

Http:///www.vologda.ru/vologda “Среди наиболее известных представителей вологодских дворян в конце прошлого века фамилия Верещагины особо выделялась. Один из них, художник Василий Васильевич, стал известным баталистом, объездил весь мир и имел мастерскую в Париже. Другой, Николай Васильевич, закончив в 26 лет курс в Морском кадетском корпусе, вышел в отставку и поселился в родовом имении в Череповецком уезде Новгородской губернии.

"Вводя в должности кандидата мирового посредника, я занимался хозяйством и был удивлен небольшим, сравнительно, развитием скотоводства в имении, где поливные покосы по реке Шексне тянулись 18 с лишком верст, - пишет Верещагин. - Я немедленно стал отыскивать место, где бы можно было научиться сыроварению. Но тщетно обращался с просьбой ко многим сыроварам швейцарцам. "Научи Вас, русских, - отвечали они мне, - что же нам, швейцарцам, останется делать в России?"

Взяв взаймы у брата 2 тысячи рублей, Николай Верещагин отправился сам на учебу в страну горных альпийских курортов и банкиров. А помимо увлечения сыроварением Николай Васильевич присмотрелся там же и к маслоделию.

В 1870 году на Всемирной выставке по молочному хозяйству в Париже внимание Верещагина привлекло масло, обладавшее ярко выраженным вкусом и ароматом, сходным с ореховым. Этот вкус придавали молоку, а затем и маслу некоторые виды трав, произраставших во французской провинции Нормандия. Оттуда оно было и привезено на выставку. Верещагин решил, что оригинальное по аромату масло можно получать и в России, хотя травостой пастбищ под Череповцом и на берегах Шексны был иным по ботаническому составу. И кто мог знать - хуже ли нормандского вкус вологодского кипрея, зверобоя или сотен других благоухающих луговых растений?”

Городской сайт Вологды - один из лучших в России. Во-первых, потому, что он красиво и толково сделан. Во-вторых, в официальном информационном блоке присутствуют не только сведения об областной администрации, налоговой полиции и прочих подобных структурах, но еще и информация о музеях, гостиницах и ресторанах. И в-третьих, исторический раздел не ограничивается сжатыми биографическими данными города Вологды.

ДЕРЕВЯННЫЙ МИР

Всем известно, что Вологда — этакая столица деревянного зодчества. Увы, двадцатый век мало улучшил ее облик. То и дело попадаются какие-то бессмысленные заасфальтированные площадки, штыри, оставшиеся от советских первомайских украшений, грубые многоэтажки из железобетона. Но среди этого хаоса тридцатилетней давности действительно проглядывает настоящий деревянный город. Притом этот город — не только старинные архитектурные памятники, но и вполне современные деревянные особнячки. Дерево в Вологде вновь стало престижным материалом.

Город

Так называемый город - древнейшая часть деревянного мира. Так что прогулку стоит начать именно с нее. Впрочем, нам не обязательно строго придерживаться средневекового территориального деления. Вероятнее всего маршрут возьмет начало от гостиницы "Спасская" - крупнейшей в городе.

Кстати, эта гостиница - один из вологодских курьезов. Внешне она - типовое советское здание восьмидесятых годов. Начали ее строительство еще при старой власти, а построили уже при новой. Отсюда и несоответствие названия и облика. А так быть бы гостинице какой-нибудь там "Юностью" или "Зарей".

Прямо перед гостиницей - бывший Дворянский бульвар, до революции - одно из любимейших мест отдыха так называемой чистой публики. Здесь под специальной крышей (не дай бог прольется дождь) под музыку прогуливалась вологодская элита. Правда, с музыкой иной раз возникали перебои. В частности, в 1912 году "Вологодский листок" сообщал: "В прежние годы город приглашал несколько лет оркестр Фанагорийского полка, расквартированного в Ярославле. Ныне нет музыкантов".

Впрочем, тогда уже чистота места была несколько нарушена. Прямо посреди бульвара в 1904 году открыт был Пушкинский народный дом (ныне Театр для детей и юношества). В 1905 году, во время революционных беспорядков (охвативших в том числе и Вологду) народный дом сгорел. Его восстановили только после революции и на всякий случай отобрали имя Пушкина (какой-то камер-юнкер, царский прихвостень) и заменили его новым именем - он стал народным домом Революции. Поэт Николай Заболоцкий писал о таких учреждениях:

Народный Дом, курятник радости, 
Амбар волшебного житья, 
Корыто праздничное страсти, 
Густое пекло бытия! 
Тут шишаки красноармейские, 
А с ними дамочки житейские 
Неслись задумчивым ручьем. 
Им шум столичный нипочем!

Вряд ли вологодский дом был исключением.

От Дворянского бульвара можно пройти к улице Засодимского. Там находится один из самых колоритных "деревянных" заповедничков. А улица так названа в честь вологодского писателя-народника П.В.Засодимского. Сам он жил в домике на углу с Ленинградской улицей на втором этаже. Он дружил с другим писателем, сосланным в Вологду, П.В. Шелгуновым. Засодимский писал: "То Шелгунов, бывало, взбирался ко мне на антресоли, то я отправлялся к нему за реку". Неспешная жизнь диссидентов девятнадцатого века.

Кстати, в том доме разместился уютный музей с еще более уютным названием "Мир забытых вещей". Среди вещей - затейливые шахматы (фигуры в виде варваров и римлян), любопытный аквариум (дети, стоя на мостике, смотрят в воду на рыбок), музыкальная шкатулка и другие ширпотребные произведения, напоминающие о провинциальной жизни позапрошлого столетия.

Отсюда можно спуститься на улицу Маяковского. Здесь в доме № 3 до революции было Уездное училище, но главное достоинство этого места в том, что именно отсюда открывается самый роскошный вид на реку Вологду и ее противоположный берег - Заречье. А совсем рядышком - главная городская достопримечательность - кремль, или так называемый Архиерейский двор. Перед кремлем высится самый знаменитый вологодский храм - Софийский собор, строенный еще при Иване Грозном. По преданию, здесь с ним произошла довольно неприятная история:

Посреди града он церковь склал,
Церковь лепую соборную... 
Образец он взял с московского 
Со собору со Успенского... 
А как стали после свод сводить, 
Туда царь сам не коснел ходить, 
Надзирал он за наемники, 
Чтобы Божий крепче клали храм, 
Не жалели б плинфы красныя 
И той извести горючая. 
Когда царь о том кручинился,
В храме новоем похаживал, 
Как. из своду туповатова 
Упадала плинфа красная, 
Попадала ему в голову, 
Во головушку во буйную, 
В мудру голову во царскую... 
Как наш грозный царь прогневался, 
Взволновалась во всех жилах кровь, 
Закипела молодецка грудь, 
Ретиво сердце взъярилося, 
Выходил из храма новова, 
Он садился на добра коня, 
Уезжал он в каменну Москву, 
Насон-город проклинаючи.

И вправду, во время строительства храма Иван Грозный спешно отъехал в Москву. Но произошло это не из-за "плинфы красной", а из-за эпидемии, неумолимо приближавшейся к городу Вологде.

Кстати, именно в вологодском Софийском соборе, а не в петербургском Исаакиевском в 1929 году впервые был продемонстрирован главный аргумент воинствующих атеистов - маятник Фуко.

Рядом с кремлем стоит каменный дом, в котором провел половину своей жизни поэт Батюшков. А несколько восточнее - одна из самых оригинальных вологодских достопримечательностей - Каменный мост через реку Золотуху. Он был перекинут в восемнадцатом столетии и изначально не имел традиционных для моста перил - их роль выполняли торговые лавки. Каменный мост сразу же сделался основным вологодским коммерческим центром. Однако особым торговым размахом Вологда не отличалась. Некто Андрей Фирсов так описывал коммерческую жизнь города Вологды: “Торговые помещения в Вологде неказисты. В старинном и старом гостином дворе разместилось несколько десятков лавок с железным и москательным товаром. Лучшие магазины столпились на коротенькой Кирилловской улице, но не поразят вас и они роскошью своих витрин, не поразят по крайней мере так, как могут это сделать в Вологде несколько лавочек своими вывесками. То изображен пышно разукрашенный похоронный катафалк, а под ним: "Катафалк Богданова"; то дамский башмак, а под сей эмблемой жениной власти надпись: "Н. М. Асташев"; или на небольшом обывательском домике с мезонином помещена огромнейшая вывеска:. "Венская мебель фабрики Якова и Иосифа Кон". Однако не думайте, что это мебельный магазин; нет, это магазин универсальный, так как на вывеске поменьше, повешенной рядом, перечислены и прочие товары, которые можно приобрести тут же: чай, сахар, кофе, фрукты, мука, деготь”.

Зато по-своему был респектабельным так называемый Ярмарочный дом. Городской губернатор Брусилов не мог не похвастаться перед начальством - он, дескать, отличается от прочих тем, что лавки устроены не на открытом воздухе, а в комнатах общего дома".

Упомянутая Фирсовым Кирилловская улица (сейчас улица Ленина) и в наши дни застроена разными магазинчиками. Впрочем, сто лет назад их было значительно больше. Кстати, в одном из них работал известный писатель А.Ремизов. Он вспоминал о том периоде своей многообразной жизни:

"Я когда-то служил в часовом магазине, и в последний день моей службы хозяин подарил мне... часы. Этот день был для меня значительным днем: после многих дней в ссылке я в первый раз был свободен: я мог ехать куда угодно, кроме Москвы и Петербурга... С необыкновенными часами-подарком в тот же день я уехал из Вологды".

Несколько дальше по улице Ленина располагалась городская семинария, а рядышком с нею (дом № 17) - бывший соляной двор Спасо-Прилуцкого монастыря, в конце восемнадцатого века приспособленный.под губернаторскую резиденцию. Впрочем, резиденция особенным роскошеством не отличалась - упомянутый уже Брусилов даже не осмелился принять у себя Александра Первого. Пришлось тому располагаться в более подходящих палатах помещика Витушечникова.

А за губернаторским домом, ближе к берегу Вологды, стоит театр кукол "Теремок". Путеводитель 1977 года бодро сообщает: "Всякий, кто приезжает в Вологду, обращает внимание на здание с восьмигранной башней, увенчанное шатром с прапорцем (флюгером) в виде трехмачтового фрегата. По внешнему виду оно напоминает русский теремок. Только этот теремок не сказочный, а созданный руками строителей и реставраторов... Юные зрители получили прекрасный подарок - дом под кораблем, который стали называть "Теремком". Формы его архитектуры - крошечные пилястры и лопатки, небольшие окна подклета с наличниками и сандриками, замысловатый карнизик граненой постройки - все отвечает облику кукольного театра".

Автор путеводителя умалчивает об одном - о том, что "Теремок" был переделан из церкви Зосимы и Савватия. Однако же он проговаривается - в упоминании, к примеру, реставраторов или же в описании архитектурных достоинств постройки.

Кстати, на этой же площади - сегодня она носит имя Кирова, а в прошлом называлась Плацпарадной - некогда располагался Вологодский городской театр. Он был открыт в 1849 году, на что "Вологодские губернские ведомости" отреагировали радостным сообщением: "К числу зимних общественных удовольствий присоединилось новое прекрасное удовольствие - это театр, который возник в нашем городе как бы какою-то чародейственною силою".

Впрочем, священник Алексей Попов описывал театр без особенных восторгов: "Ветхое безобразное деревянное здание, напоминавшее скотный двор неряхи-хозяина. Гулять ли пойдете, осенью всюду козы и козлы, а весною и летом лягушки". Впрочем, вологодский батюшка, пожалуй, несколько преувеличивал.

Посад

Не менее интересна и посадская часть города. Она, конечно, более отдалена от исторического центра (то есть от кремля), однако это было несущественно уже в семнадцатом столетии.

Первая достопримечательность - дом № 21 по улице Лермонтова. Он был построен в 1785 году дворянином Василием Колычевым. В 1820 году его вдова продала это здание городским властям, которое открыло здесь Дворянское собрание. Философ Павел Савваитов сообщал в письме к Погодину про Вологду: "Хотя в сравнении с Петербургом или Москвой может показаться деревнею, но все же город, а не деревня. Здесь можно найти и хорошее высшее общество - аристократию, которая ставит себя едва ли не выше столичной аристократии. В продолжение нынешней зимы составился здесь дворянский клуб, были благородные театры, балы, маскарады и разные потехи, каких нельзя найти в деревне".

Так что Дворянское собрание было открыто весьма кстати.

В Основном здесь давали балы. "Вологодские губернские ведомости" сообщали: "Эти балы... бывают каждую неделю. Тут все блистательно и изящно: и превосходная музыка, и яркое освещение, и роскошные туалеты дам"; "После проведенного в деревне лета, после томительно скучных дней осени не только приятно, даже отрадно увидеть себя среди великолепного зала, сверкающего огнями".

Но гораздо больше вологодская аристократия радовалась концертам (хотя бы потому, что они были реже). Здесь, например, выступал петербургский скрипач Афанасьев, и те же "Губернские ведомости" со знанием дела описывали его мастерство: "Пассажи не только октавами, но и децимами он выполняете необыкновенной отчетливостью. Арпеджио и стаккато превосходны, при самом по-видимому небрежном бросании смычка; флажолеты во всех местах струны украшают его игру и в напеве, и в самых скорых переходах, а употребляемое ныне с таким успехом pizzicato левой рукой у г-на Афанасьева перестает быть игрушкой и приобретает самое приятное разнообразие".

Дворянское собрание было не чуждо и благотворительных задач. При этом на концертах "в пользу бедных" не возбранялось, а наоборот, приветствовалось участие самих "героев дня". К примеру, в 1859 году (когда до демократизации Серебряного века было еще очень далеко) газеты восхищались тем, что в подобном вечере участвовали музыканты, "принадлежащие к тому сословию, улучшение судьбы которого составляет одну из великих задач нашего времени. В этот вечер обычное сословное разделение исчезло и все артисты дружно делились между собою благодарностями публики, выражавшейся в громких и беспрестанных рукоплесканиях".

А протокол организации концертов был по-провинциальному прост. В частности, один из исполнителей писал: "Приезжала губернаторша, попросила сыграть в собрании в концерте, я не смог отказать. Играли с Гефле и Котляревской Мендельсона".

Напротив бывшего Дворянского собрания находится крупнейший в городе Пушкинский сквер. Он, как и большинство скверов с таким названием, заложен был в 1899 году, к столетию со дня рождения поэта. Правда, в дальнейшем он был переименован в площадь Революции, и краеведам пришлось срочно подбирать обоснования этому акту. Обоснования были примерно такими: "В свое время здесь часто бывала мать В.И.Ленина - Мария Александровна Ульянова. Удобно усевшись на скамеечке, она занималась рукоделием или что-нибудь читала".

А на другой стороне сквера лучшая (до революции, естественно) гостиница города Вологды - "Золотой якорь" (дом № б). Федор Сологуб черкнул в своих записках - дескать, остановился "в очень симпатичной гостинице "Золотой якорь". Упомянутый уже господин Фирсов оставил более подробное свидетельство о посещении того отеля: "Золотой якорь" - старейшая гостиница в городе... помещается в прекрасном четырехэтажном каменном доме купца Ф. И. Брызгалова. В этом же доме, едва ли не самом красивом в городе, помещается и окружной суд. Цены в гостинице удивительно низки. Номера в ней - от 50 коп. до 2 руб., причем в эту плату входит стоимость постельного белья и электрического освещения; самовар стоит 10 коп., привоз с вокзала - 15 коп. За два рубля я занимал номер из трех комнат в бельэтаже с балконом; меблировка его вполне удовлетворительная. При гостинице имеются бильярды и ресторан. В ресторане стены украшены головами кабана и оленя, в пастях которых красиво устроены электрические лампочки. К сожалению, на тех же стенах повешены и аляповатые олеографии".

Писатель Н. А. Лейкин был несколько эмоциональнее: "Гостиница прекрасная, по своей опрятности хоть Москве впору... При гостинице совсем хороший ресторан с прекрасными обедами и столовой, украшенной по стенам чучелами лесной дичи. На стене высится даже прекрасно сделанное чучело кабаньей головы, а в углу чучело белого лебедя с распростертыми крыльями".

Похоже, именно гостиничные рестораны и буфеты приносили хозяевам главный доход. Тот же Фирсов приводил довольно любопытный диалог: "- Каким образом в таком небольшом городе, как Вологда, могут существовать три хороших гостиницы с ресторанами, - спросил я одного из буфетчиков. - Казалось бы, вы должны друг друга съесть.

- Никак нет-с. Торгуем, благодаря Богу, изрядно, жаловаться не смеем.

- Ведь не местные же жители поддерживают вас?

- Конечно, нет-с. Местные посещают нас редко, а главный доход нам дают лесопромышленники, которые наезжают сюда во множестве, особенно летом. С виду они народ серый, а между прочим, деньги имеют хорошие. Купят большую партию материала, ну и пьют потом магарычи. Сами изволите знать, - ежели который наш брат купец разольется, что он в то время может из себя выкинуть...

- Ну, а железнодорожники, что строят Петербургскую дорогу, бывают у вас?

- Как же-с, бывают, но только больше мелкие служащие: десятники - дорожные мастера и прочие. Господа-то инженеры бывают гостями у нас редко, да и те, что бывают, более пивом прохлаждаются да удельным винцом.

- А хорошо торговали, когда строилась Архангельская дорога?

- Ах, сударь, доложу я вам, золотое тогда было для нас времечко, - и от приятного воспоминания буфетчик даже языком прищелкнул. - Да, тогда мы торговали шибко. Что одного холодненького изволили выкушать господа инженеры - страсть. Одно слово скажу: настоящие были инженеры, мамонтовские".

Впрочем, путеводители советского периода видели лучшую гостиницу несколько в ином ракурсе: "До революции здесь находилась гостиница "Золотой якорь", а ныне - гостиница "Северная". Вологжанам этот дом памятен тем, что в период гражданской войны в нем размещался штаб VI армии".

А неподалеку еще одна достопримечательность - дом, где проживала Мария Ильинична Ульянова (Советский просп., 16). В 1912 году полицмейстер писал в донесении: "Состоящая под гласным надзором полиции дочь Действительного Статского Советника Мария Ильинична Ульянова 20 сего ноября прибыла в город Вологду с проходным свидетельством саратовского полицмейстера". Новоселка вела беспокойную жизнь. Вот еще одно из донесений: "По совершенно секретным сведениям, на ее имя высылаются журналы и газеты социал-демократического направления, которые и конфискуются на почте, кроме того, она является в городе Вологде центральным лицом среди политических ссыльных". Именно у нее в то время останавливалась матушка революционного семейства Мария Александровна Ульянова. А сейчас в этом доме - весьма симпатичный музей.

Неподалеку, на улице Герцена, дом № 35, расположилась еще одна стоящая экспозиция - Музей дипломатического корпуса "Салон на Дворянской" (Дворянской, как нетрудно догадаться, раньше называлась эта самая улица Герцена). Самобытна и сама постройка - статная, деревянная, с колоннами. А рядышком - еще один архитектурный памятник - дом № 37. Он тоже деревянный и не менее солидный. Им владел дворянин Левашов.

Дом смотрится спокойным и надежным. Кажется, что обитатели его полностью застрахованы от разных неприятных неожиданностей. Увы, это не так, и об одном подобном случае рассказывал в книге "Мои скитания" Владимир Гиляровский: "Исчез сын богатого вологодского помещика, Левашова... Про него потом говорили, что он ушел в народ, даже кто-то видел его на Волге в армяке и в лаптях, ехавшего вниз на пароходе среди рабочих. Мне Левашов очень памятен - от него первого я услыхал новое о Стеньке Разине, о котором до той поры я знал, что он был разбойник и за это его проклинают анафемой в церквах великим постом".

"Новое" это выглядело так: "Цари считают его разбойником, а церковь предает анафеме. Но он - революционер. Таких надо не анафеме предавать, таким надо ставить монументы. Разин бился за народ - он еще воскреснет". Понятно, что отца не слишком радовал жизненный путь, выбранный сыном.

Возвращаться на Советский проспект следует по другой улице, по Галкинской. Слева (дом № 37) будет еще одна своеобразнейшая достопримечательность - ресторан, расположившийся прямо в костеле, архитектурном памятнике 1910 года. Насчет кухни умолчу, но посидеть за столиком в сводчатом высоком зале с потрясающей акустикой и узенькими мозаичными оконцами по нашим временам довольно редкая возможность.

А на Советской улице осталось осмотреть дом Гоутмана, памятник Рубцову, после чего можно осваивать Заречье.

Заречье

Как нетрудно догадаться, это территория, которая находится за речкой Вологдой. Когда-то она привлекала городских гостей как место отдыха. Лейкин писал: "Вечером мы были и в увеселительном саду, находящемся за городом, за рекой Вологдой. Эта березовая рощица нового насаждения когда-то, говорят, составляла лагерную стоянку квартировавших здесь войск. Рощица эта снята местным пожарным обществом, составляющим из себя нечто вроде клуба. В рощице имеется деревянный ресторанчик с гербом пожарного общества над входом. В рощице сделаны дорожки, поставлены скамейки/ на площадке на возвышении играет военный оркестр музыки, и во время антрактов и пауз музыканты обмахиваются от комаров березовыми ветками. Все с ветками. Комаров тучи. Публики в саду - человек тридцать. Около ресторана на столе самовар, и какая-то довольно многочисленная семья пила чай. Семья тоже обмахивалась березовыми ветками от комаров". Что поделаешь - северный город, комариный.

Сейчас Заречье привлекательно в первую очередь как любопытнейший архитектурный заповедник. Для того чтобы это почувствовать, достаточно пройтись по набережной VI Армии.

Начать путешествие лучше всего от моста имени 800-летия Вологды. Слева от него стоят простые типовые домики. Этакие "хрущевки", но по-вологодски деревянные.

Впрочем, несколько дальше начинаются дома, отстроенные уже в камне. Например, дом № 137 был возведен для некого Варакина. Он интересен тем, что здесь лепные украшения нарочно стилизованы под деревянные (в других российских городах обычно деревянную постройку прикрывали штукатуркой - так казалось респектабельнее).

Дом № 131 был собственностью сахарозаводчика со сказочной фамилией Витушечников. Проживала здесь его весьма обширная семья, включающая и женатых сыновей промышленника. То есть семей в действительности обреталось несколько. Этот дом был настолько хорош, что в 1824 году именно здесь остановился посетивший Вологду царь Александр Первый. Не обошлось без трогательных случаев. В частности, когда император обнаружил вдруг, что стол шатается, то попросил пилу и собственной рукою отпилил кусочек от чересчур длинной ножки. Продолжал стол шататься или нет, нам неизвестно. Что бы там ни было, верноподданный хозяин распорядился обить "царственный" стол натуральным золотом и поместить в стеклянную витрину как бесценный сувенир.

Несколько далее находится еще один архитектурный памятник - так называемый "Дом свечной лавки" (дом № 111). Естественно, что для простой торговой лавочки он несколько великоват. На самом деле это был свечной завод, носивший столь уютное название.

А в доме № 101, красующемся двенадцатью пилястрами, жил адмирал И.Я.Барш. После смерти владельца его отпрыск, тоже не обычный мещанин, а, судя по документам, "капитан, командор и кавалер", продал унаследованную недвижимость городским властям, а власти приспособили его под резиденцию здешнего вице-губернатора.

Последняя, пожалуй, достопримечательность - ночлежный дом, после осмотра которого можно вернуться в гостиничный номер.