|
В этом году исполняется 620 лет с того
времени, когда на берегу Сиверского озера один из самых просвещенных людей
русского Средневековья преподобный Кирилл Белозерский основал обитель,
ставшую вскоре духовным и культурным центром северной Руси. По преданию,
находясь в Москве в Старом Симонове и стоя на ночной молитве, преподобный
Кирилл увидел прекрасную страну и услышал глас от келейной своей иконы
Божией Матери «Одигитрии»: «Кирилл, изыди отсюда и иди на Белоозеро. Там
твое место...»
С 1924 года ведет свою историю Кирилло-Белозерский музей-заповедник. Вот уже
30 лет в его стенах работает Михаил Николаевич Шаромазов. В 2009 году он
стал генеральным директором Кирилло-Белозерского историко-архитектурного и
художественного музея-заповедника.
От Дионисия к Джотто и обратно
Многие из тех, кто побывал здесь, в Кириллове и Ферапонтово, всю жизнь потом
вспоминают эти места как самые красивые на Земле. Вы видите всю эту красоту
каждый день. Можно сказать, что вы тридцать лет живете в раю...
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Да, такая красота не может примелькаться, ее сложно
перестать замечать. Ведь она не только рукотворная. Это и озеро, к которому
устремляется взгляд, когда подходишь к Ферапонтову монастырю, —оно всегда
разное. И небо, и росписи Дионисия в соборе Рождества Богородицы...
Правда, когда я был простым сотрудником музея – это было одно чувство. А
теперь оно другое. Ты подходишь к монастырю и понимаешь: вот тут мы не
доделали, тут мы могли бы сделать еще что- то для посетителей, и ты все
время думаешь, как это сделать.
В 1960-е никаких удобств для посетителей не было, но был Валентин Иванович
Вьюшин, который в любое время брал ключи и шел открывать Рождественский
собор с фресками. Мы держимся этой традиции и в любой день каждый, кто
приехал в Ферапонтово, может увидеть росписи Дионисия в Рождественском
соборе. Он открыт у нас круглый год.
И это заслуга не одного лишь музея, но и реставраторов, которые создали
систему регулирования климата в соборе. Благодаря гранту президента в соборе
появились теплые полы. Все это в комплексе создало условия для того, чтобы
собор был доступен круглый год. Но проблемы, конечно, остаются.
Поэтому моя жизнь – это не столько жизнь в раю, сколько на земле, где ты
пытаешься сделать так, чтобы было хорошо для всех.
Вы, я знаю, любите Италию и нередко там бываете. Находите ли вы там отзвуки
Дионисия? Вступает ли Ферапонтово в диалог с мировой культурой?
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Безусловно, Дионисий совершенно иначе воспринимается после
знакомства с шедеврами европейского искусства. Только в Европе ты понимаешь
тот размах, тот уровень памятника, который стоит в Ферапонтово. И очень
важно увидеть все это великолепие европейских шедевров, побыть раздавленным
их количеством, чтобы, вернувшись, понять: вот эта тихая и уже привычная для
тебя фреска – выше всего увиденного.
Я очень боюсь рейтингов произведений искусства. Мне кажется, это абсолютно
неверный подход. Если перед нами произведение искусства, то оно—эндемик, оно
только одно и есть. Но когда ты видишь Джотто и вообще итальянское
Средневековье, то Дионисий не только не теряется для тебя в этом, а только
вырастает в твоих глазах. Это вершина, и вершина именно русского искусства.
Я многое уже видел, но нигде не видел ничего равного Дионисию по внутренней
глубине, по обращенности к человеку, по цветовым отношениям...
.. .по сопряженности с окружающей природой.
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Весь ансамбль Ферапонтова монастыря невозможен для
восприятия без глади Бородаевского озера, вне ландшафта. Впрочем, красота
этого места существовала и до того, как здесь появился Рождественский собор.
Но для людей средневековой Руси такая красота была, очевидно, вполне
привычна. Она не восхищала их так, как восхищает нас.
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Восхищала и еще как! В житии Кирилла Белозерского целый
абзац посвящен красоте того места, куда ушел Ферапонт.
Земля не бывает черной
Неужели мы видим в Ферапонтово то же, что видели Ферапонт и Дионисий пятьсот
лет назад?
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Да, та же гладь озера, поля и холмы. Но дионисиевский
пейзаж – это самая больная для нас тема. В 1990-е поля забросили, и сегодня
они не возделываются. Идет их стихийное зарастание. Если раньше вы, пролетая
по трассе Вологда—Медвежьегорск, долго видели собор Ферапонтовского
монастыря, теперь вы видите его лишь очень короткими урывками—зарастают
коридоры видимости.
И это уже необратимая ситуация?..
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: В 1990-е годы все земли ушли в паи людей, работавших в
совхозе «Родина». Казалось: вот люди получили землю и сейчас они начнут с
ней работать. Нет, они стали ее продавать. Исправить такое отношение нельзя
за несколько лет.
Когда я был школьником, я познакомился с мальчиком моего же возраста, и я
ему что-то сказал о том, что земля черная. Он так задумался и сказал: нет,
земля черной не бывает. Вот это чувство, что земля не черная, что в шесть
утра нужно встать, чтобы скотину обрядить, – это должно вырасти вместе с
ребенком.
Когда в 1991 году я поселился в Ферапонтово, для меня шоком было, что я живу
в деревне, в которой на зорьке ни один петух не поет. Тишина на зорьке.
Люди, живущие здесь, – как они воспринимают музей?
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: У нас есть семьи, где три-четыре поколения работают в
музее. Мы превратились в градообразующее предприятие. Но не от того, что
музей разросся (напротив, в последние годы штат сократился), а от того, что
другие предприятия исчезли. И в Кириллове, и в Ферапонтово отношение к музею
как к месту гарантированной работы.
Но, как и тридцать лет назад, я сталкиваюсь с непониманием, зачем мы здесь,
зачем этот музей. Присутствие памятника накладывает на всех обременения:
построить, чего хочу, нельзя, построить, как хочу, тоже нельзя.
А может, и сельхозпроизводство должно быть частью культурного пространства?
Тогда уйдет диссонанс между невероятной красотой и невероятной бедностью...
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Необходимо, чтобы как можно больше людей вовлеклись в
прием туристов. Нужны маленькие гостиницы, где хозяин давал хотя бы завтрак.
Вот тогда и понадобится сельхозпроизводство, ведь оптовой торговли
поблизости нет.
Сколько стоит улыбка экскурсовода
Что же мешает создать эти гостиницы?
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Мешает психоло гия. В нашей книге отзывов я каждый год
встречаю записи: все было хорошо, экскурсия была интересная, но если бы
экскурсовод хоть раз улыбнулся, было бы еще лучше. Мы почему-то не любим
друг друга. Мы не хотим сделать им приятное. Вот вы сейчас ехали от Вологды
до Кириллова – сколько вам встретилось мест, где можно остановиться,
перекусить?.. Придорожного сервиса практически нет.
А вы не боитесь, что, когда появится инфраструктура, уязвимая северная
природа будет вытоптана толпами туристов, а уникальные памятники пострадают
от избытка посетителей?
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: У нас двадцать две только постоянные экспозиции. Поэтому
поток туристов мы можем развести в разных направлениях.
Сколько посетителей вы принимаете сейчас?
Михаил Шаромазов: Чуть больше трехсот тысяч в год. За минувшие несколько лет
стало больше индивидуальных туристов. Это очень важно для нас: человек
осознанно выбирает маршрут, что-то читает и поэтому, когда приезжает сюда,
видит и понимает больше, чем тот, кто приезжает с группой. Но в нынешнем
году количество индивидуальных посетителей упало катастрофически.
Что произошло?
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Холодная погода внесла коррективы в планы многих людей.
Стало меньше и зарубежных туристов. Мы выживаем только потому, что
увеличилось количество туристов с теплоходов.
Зарубежных туристов, скорее всего, напугала не погода, а санкции, общая
обстановка в мире?
Михаил Шаромазов: Повлияли эмоции. Деятельность идеологических машин,
которые создают образы.
Президентское «...ожерелье» для Русского Севера
Только здесь, в Вологодской области я узнал о «Серебряном ожерелье»...
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Создать «Серебряное ожерелье» предложил президент нашей
страны. Это очень важный для Северо-Запада проект. Маршрут должен начинаться
в Старой Ладоге и проходить через несколько регионов: Ленинградская область,
Вологодская, Новгородская, Карелия. Проект упирается в качество дорог, в
придорожный сервис. У нас пока от Старой Ладоги до Череповца нет ни одного
места, где можно было бы перекусить или найти нормальный туалет. А состояние
автобусного парка? Оно настолько плачевное, что в этом году немецкие
туроператоры, отправившие к нам своих туристов на речные круизы, прислали из
Германии свой автобус, чтобы возить туристов из Гориц, куда причаливают
теплоходы, до Кириллова.
Вот мы говорим, что в Сочи наконец-то созданы условия для отдыха. Это
потребовало затрат. Тетерь мы вкладываемся в Крым, и думаю, что скоро там
будет поправлено все, что касается сервисза. Но так же должно быть и с
Русским Севером: если мы хотим направить и сюда туристический поток, надо
вкладываться в инфраструктуру.
Но на Русском Севере пока не собираются проводить олимпийские игры. Нет
здесь, к счастью, и того политического фона, который заставляет вкладываться
в Крым.
Михаил Шаромазов: Мне это непонятно. Мы шумим о патриотизме и при этом не
хотим вкладываться в ту часть страны, где только и сохранились истоки
народа, корневые понятия о русской культуре. Помню: первое, что меня
поразило, когда я приехал сюда, – это язык. Сейчас это, конечно, в меньшей
степени чувствуется, но он до их пор остается живым древнерусским языком. Ты
слышишь, что те буквы, которые давно исчезли из алфавита, живут здесь в
звуках повседневной речи.
Великие ферапонтовские... дачники
Беспокоит ли вас дачная застройка? Это та проблема, с которой сталкиваются
ваши коллеги во всех музеях-заповедниках.
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Когда тридцать лет назад я сюда приехал, и первый раз
прошел по окрестным де- ревням, меня поразило, что средний возраст жителей
был около семидесяти пяти лет. И сейчас сталось очень мало коренных жителей.
В основном – дачники...
Но дачники, мне кажется, здесь особенные. Среди них много художников,
которые принесли сюда свое трепетное отношение к природе. В Ферапонтово
много лет подряд приезжали на лето Белла Ахмадулина и Борис Мессерер. А Юрий
Коваль, построивший дом на Цыпиной горе! – он ведь посвятил здешним местам
свою лучшую книгу рассказов «Чистый Дор»
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: У меня никогда не было никакого предубеждения перед
дачниками. Лучшие акварели гениального Виктора Попкова написаны здесь, и
последняя его большая картина, оставшаяся неоконченной, связана с
Ферапонтово, с собором Рождества Богородицы. Попков гостевал здесь в доме
вологодского графика Николая Бурмагина.
Художник Николай Иванович Андронов жил тут круглый год. Как раз он и
пригласил Беллу Ахмадулину и Бориса Мессерера в Ферапонтово. Сейчас мы
думаем о создании музея семьи художников Андроновых.
У меня есть обращение жителей деревни Оденьево, где жил Юрий Коваль, с
просьбой создать там музей. Я пока не знаю, каким он будет, но понимаю, что
это надо сделать. Возможно, что в доме, построенном Юрием Ковалем, у нас
будет Музей русского языка, словесности, северных говоров.
Законодательная «дыра» под музеем Василия Белова
До сих пор Кирилло-Белозерский музей был музеем историко-архитектурным и
художественным, никак не связанным с литературой...
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Теперь мы пришли к тому, чтобы создать экспозицию,
посвященную Кирилло- Белозерскому монастырю как книжному центру.
Кирилловская монастырская библиотека была одной из важнейших для
средневековой Руси. Разве она менее важна для нас? Вот Острожская Библия,
уникальный памятник, – он же до сих пор не оценен нашим обществом по
достоинству. В предисловии к ней есть слова о том, что вот есть некие люди,
которые узнали вечером закон, а утром называют себя учителями его. Ведь это
абсолютно сегодняшняя проблема. А написано об этом в 1581 году!
Уже сейчас вы с полным правом можете называться и литературным музеем, ведь
недавно вашим филиалом стала мемориальная квартира выдающего мастера
деревенской прозы Василия Ивановича Белова в Вологде.
Михаил Шаромазов: Да, этот памятник мог быть утрачен, ведь другие музеи не
нашли возможным принять квартиру Белова в свой состав. Мы смогли решить этот
вопрос благодаря поддержке «Российской газеты», министерства культуры и
личному вмешательству президента. Но... попали в законодательную дыру: до
сих пор в законодательстве не определен статус музея в жилом многоквартирном
доме. Из-за этого мы, открыв музей, два года не можем повесить вывеску – не
разрешает ТСЖ.
Музей не поднимает экономику, но создает микроклимат.
Какие проекты еще в ваших планах?
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Решается вопрос о передаче музею погоста Самино в
Вытегорском районе. Там находится самый яркий памятник деревянного зодчества
на территории Вологодской области. К сожалению, практически забытый. Там
сохранила свое устроение и деревня, и деревянный мост через реку... Этот
абсолютно аутентичный объект чрезвычайно важно сохранить именно таким.
В том же Вытегорском районе, в Палтоге, нам передан деревянный Богоявленский
храм. Там осталось всего два дома, куда приезжают иногда жители. В 2009 году
деревянная церковь рухнула, каменная церковь тоже в ужасном состоянии.
Я обратился в администрацию области с просьбой перевезти деревянный храм на
Цыпинский погост рядом с Ферапонтово. Сельский сход разрешил вывоз, но новый
глава района не дал вывезти. Тогда мы решили восстанавливать церковь там, на
месте, и создавать там музейную структуру, которая позволяла бы показывать
памятник. Да, иконостас утрачен в советское время, ведь там был клуб с кино
и танцами. Но сохранилось небо из шестнадцати сегментов, их надо только
поставить на место. Восстановленный памятник будет очень красивым.
Наверное, это как-то оживит тамошнюю жизнь, начнется какое-то движение …
Михаи Шаромазов: Музей – это, конечно, не то учреждение, которое может
поднять экономику. Но музей создает микроклимат. Развитие этой части
Вологодской области, да и всего Русского Севера, без музейной составляющей
невозможно. Это будущее для этой земли и всего региона. Но пока трудно даже
сказать, в какие сроки мы можем решить свои задачи.
Молебен не противоречит музейной жизни
Как складываются отношения музея с монастырем? После громкого скандала с
Исаакиевским собором об этом, наверное, вас часто спрашивают.
Михаил Шаромазов: это вопрос, который во многом зависит от человеческой
культуры. В Кириллове уже двадцать лет как восстановлена монастырская жизнь.
Второй год у нас есть договор с епархией, по которому в летнее время в
Успенском соборе в Кириллове и в церкви Мартиниана в Ферапонтове в
воскресные и праздничные дни совершаются богослужения. Не думаю, что это
создает проблемы для кого-либо.
Молитва должна звучать в храме по определению. Если она там не звучит, то
невольно возникает тягостное ощущение сиротства, оставленности и запустения.
Я почувствовал это еще в юности, когда бывал в музеях, устроенных в древних
храмах и монастырях. Там было все грамотно с точки зрения музейного дела, но
без животворящей капли церковной жизни стены, казалось, не дышали.
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Мне сейчас вспомнились те минуты, когда я впервые услышал
службу в Успенском соборе Кирилло-Бе лозерского монастыря. Собор – давно и
хорошо известный мне памятник пятнадцатого века, но когда началась служба, я
был потрясен. Пела каждая частичка собора!
Но почему же рядом с такими высотами духа вдруг разгораются склоки и тяжбы?
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Я недавно выступал на Совете музеев и говорил о том, что
мне непонятны вопросы исторической справедливости. Что имеется в виду? Все,
что случилось у нас в семнадцатом году, продемонстрировало огромный духовный
кризис. Никогда не поверю, что, случись революция в Польше, поляки пошли бы
крушить свои костелы. В России колоссальный кризис церковности был одной из
главных причин того, что случилось. Музеи явились единственным институтом,
сохранившим наследие Церкви. Мое отношение к верующим в музее как одной из
частей потока посетителей. Одни идут, чтобы увидеть художественное, другие
хотят прикоснуться к историческим древностям, третьи стремятся к духовному.
И мы должны для каждого из них создать условия. Одним нужна экскурсия,
другим – молебен. Ни то, ни другое не противоречит музейной жизни. Только не
надо ставить стенки внутри единого пространства. Мы ведь никогда не
задумываемся, кому принадлежит, к примеру, Нотр-Дам. И терновый венец Христа
мы видим то в сокровищнице, то когда его выносят на церковную службу.
Есть ведь и у нас замечательный опыт в Третьяковской галерее, где увидеть
Владимирскую икону Божьей Матери могут и верующие и неверующие.
МИХАИЛ ШАРОМАЗОВ: Недавно у нас проходила выставка икон из Третьяковской
галереи. В честь 620-летия монастыря и 590-летия со дня преставления Кирилла
Белозерского Третьяковская галерея передала нам на выставку тот самый образ
Богородицы, с которым Кирилл пришел сюда! Дионисий Глушицкий написал образ
самого преподобного Кирилла. И эту икону тоже нам выдали. Тридцать тысяч
человек увидели здесь, в Кириллове, эти иконы из Третьяковской галереи. По
просьбе верующих каждую субботу совершались молебны у привезенных святынь.
Так что все лето у нас гостили две святыни, без которых историю обители не
представить. Мне думается, что это было большое событие не только для нас,
но и для всего музейного сообщества. Ведь это первый случай в стране, когда
вещи показываются там, где они создавались и откуда они были вывезены. Вот
путь для дальнейшего сотрудничества крупнейших столичных музеев с русской
провинцией. Не только строить филиалы Эрмитажа и Третьяковской галереи, но и
показывать в провинции те вещи, которые там создавались.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА
Михаил Николаевич Шаромазов « родился в 1958году в карельском поселкеХарлу.
Мама работала в| библиотеке, и в школьные годы Михаил мечтал стать
библиотекарем. В1990 году окончил Ленинградский институт живописи,
скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина, С сентября 1987 года приступил
к работе в Кирилло-Белозерском музее в должности научного сотрудника
древнерусского отдела. С октября 2009 года возглавляет Кирилло-Белозерский
музей-заповедник, в который входит и Ферапонтов монастырь с фресками
Дионисия – единственный в Вологодской области памятник, внесенный в список
объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.
|
