Дневник и записки А. И. Дружинина / публ. Е. Р. Дружинина // Вологда: Ист.-краеведч. альманах. – Вып.3. – Вологда, 2000
1819-1833 годы

ДНЕВНИК И ЗАПИСКИ А. И. ДРУЖИНИНА 

Публикуемый дневник принадлежал Алексею Ивановичу Дружинину (родился около 1797 г., умер между 1845-1849 гг.). Род Дружининых занесен в третью часть родословной дворянской книги Вологодской губернии, так называемое «осьмиклассное дворянство» было выслужено на гражданской службе. Участник Отечественной войны 1812 года, А. И. Дружинин после выхода в 1819 году в отставку с военной службы был земским исправником Вольского, затем Устюжского уездов Вологодской губернии. Читатели историко-краеведческого альманаха «Вологда» в первом выпуске имели возможность познакомиться с автором «Дневника» по краткой биографической справке в публикации «Дворяне Вологодской губернии на военной службе...» и убедиться, что А. И. Дружинин был интересным человеком. 

В первой трети XIX века ведение дневника образованные современники не считали чем-то оригинальным. Тем не менее публикуемый памятник – явление достаточно редкое. Его ценность состоит в том. что автором является не вельможа, военачальник или государственный деятель, а провинциальный дворянин, земский исправник, занимавший скромное место в административно-бюрократическом аппарате самодержавной России. Земские исправники стояли во главе административно-полицейского органа уезда – нижнего земского суда – и соединяли в себе власть административную, полицейскую и отчасти судебную и фискальную. 

В Европейской России их насчитывалось более полутысячи человек. Одним из них был А. И. Дружинин. 

Автор дневника при исполнении своих обязанностей пытался занимать прежде всего позицию не чиновника, а гражданина, о чем свидетельствуют строки документа, и этим он интересен в первую очередь. С другой стороны, памятник дает нам возможность увидеть, что происходит с человеком, силой обстоятельств вынужденным принять на себя бремя службы в должности земского исправника. Интересен его внутренний мир, гамма чувств, переживаний, вызванных повседневностью службы. 

Будучи человеком образованным (выпускник Павловского кадетского корпуса). А, И. Дружинин сохранил в своих записях признаки эпохи, включал в дневник материал этнографического характера, психологические зарисовки, философские отступления, стихи. 

Встречается несколько видов дневников: а) дневник – исповедь, собеседник, своеобразное зеркало, в котором автор хотел рассмотреть себя, он не предназначался для посторонних глаз; б) дневник – поденная записка, дорожный дневник, литературный жанр – ориентирован на читателя, предполагает такового. Ряд признаков, в том числе литературная обработка текста, работа над стилем, редактирование, позволяет отнести «Дневник» ко второй группе, что в свою очередь делает возможной его публикацию. 

Оригинальный текст «Дневника» хранится в Государственном архиве Вологодской области в личном фонде помещиков Дружининых (ф. 671, on. 1, д. 46). «Дневник» представляет собой книжку, сшитую из двенадцати тетрадей. Для этого была использована бумага местного мануфактурного производства с филигранями 1819-1830 годов, листы размером 20 на 33 сантиметра, две тетради из листов 17 на 22 сантиметра и одна – 13 на 19 сантиметров. Листы малого размера использовались для записей в дороге. Составленные в тетради и заполненные текстами, листы сохранялись автором и впоследствии были сшиты воедино, причем была нарушена первоначальная последовательность листов, возможно, часть их утрачена. «Дневник» не имеет заголовка, начала и окончания. При подготовке текста к публикации хронологическая последовательность записей была восстановлена. 

Записи выполнены чернилами. Почерк менялся от легко читаемого до крайне неразборчивого в зависимости от условий, в которых делались записи, эмоционального состояния автора, раскрываемой темы. Работая над «Дневником», А. И. Дружинин производил литературную обработку текста: заменял слова, вычеркивал иногда целые фразы. В то же время им допускались сокращения, опускались окончания слов, имена и фамилии заменялись инициалами. Все это затрудняет чтение оригинала и требует вмешательства в авторский текст при подготовке его к публикации. 

Для облегчения чтения все зачеркнутые слова и фразы вынесены в примечания. Подобные купюры обозначены в тексте угловыми скобками. Цифра в скобках означает номер примечания. Опущенные окончания слов и личных имен дописаны. Раскрыто большинство инициалов. Подобное вторжение в текст оригинала обозначено квадратными скобками. Нечитаемые части текста отмечены многоточием в квадратных скобках. В местах, где автор по неизвестной причине пропустил слово и фраза становилась трудна для прочтения, вставлены слова-связки, редко – словосочетания, позволяющие восстановить смысл фразы, они помещены в квадратных скобках. Имена собственные даются в транскрипции автора. 

В тексте часто отсутствуют заглавные буквы и знаки препинания, отделяющие одно предложение от другого. Трудно определить начало и конец фразы. Поэтому была заново выполнена разбивка текста на предложения в соответствии со смыслом, определяемым по содержанию излагаемого сюжета. Пунктуация приближена к современной. Стилистические особенности, а в ряде мест и орфография, характеризующие речь автора, оставлены без изменений. 
Кроме дневниковых записей, рукопись содержит черновики частных и служебных писем, поэтические опыты А. И. Дружинина. Их текст не вошел в настоящую публикацию, занятые ими страницы помечены отточием. 

Номер листа архивного дела помещен перед каждой новой страницей рукописи в круглых скобках. 

Публикуемый текст сопровождают алфавитные указатели имен и географических названий. В указателях приводится нумерация листов оригинала. 

Благодарю Н. В. Садовую за помощь, оказанную на первом этапе подготовки текста к публикации. 

Е. Р. Дружинин 

ДНЕВНИК АЛЕКСЕЯ ИВАНОВИЧА ДРУЖИНИНА 

(1819-1833 годы) 

[1819 год] 

(Л. 71) 1819 года 29-го мая приехал в дом своих родителей. Матушка меня ожидала, а батюшка в сей день был у Малышева. Почтенная старушка чрезвычайно была рада, увидя меня едущего. Нашел хозяйственную их часть в посредственном положении и гораздо лучше против прежнего: домик порядочной, обработка земли хорошая. Сколько было радостей и удовольствия с обеих сторон. Приезжает родитель в тот же день, увидя моих лошадей, спрашивает: 

«Чьи?» – но маменька скрывает настоящую причину, однако я показался – видна была радость душевная, хотя наружно старался быть равнодушным. Приятное время года <1> – лето – должно быть посвящено деревне, дабы насладиться удовольствиями, в полном смысле удовольствиями <2> для всех чувств. Зрение наслаждается приятностями разнообразной зелени. Слух – пением соловья и птиц, журчанием ручейка. Искусство не может сравниться с сими дарами неба; нередко после спектакля, маскарада или пышного бала заграждается язва смерти, которая медленно клонит хилое тело в мрачную могилу, (Л. 71 об.) но здесь после каждой вечерней прогулки чувствуешь приращение сил своих, видишь и окружающих тебя веселыми, румяными. Бледность и уныние есть спутники жителей города. И я, насладясь сим приятным временем, был удручаем болезнью города, не зная последствий оного, <3> сносил терпеливо. Ездил к своим соседям, знакомился и был принят и обласкан у Карла Карловича Штерна, отставного полковника, у Татьяны Александровны Гедионовой, в замужестве Шишкиной, к которой имел письмо от ее племянника Николая Ивановича Лаптева. Был я у Шишкина, у своих ближайших соседей Андреевских и Николая Михайловича Тулубеева. Наконец, 25 июня был в Твери со свидетельством у родственника нашего Василия Николаевича Окулова. Приехав домой 6 июля, почувствовал гибельное следствие оной болезни, мокрота <4> беспрестанная, (Л. 72) судороги. Скука, слабость заставила ехать в Ржев и там лечить[ся] у Семена Петровича Лукашева. Стоял на квартире у мещанина Зверева, лечился две недели. Получив облегчение, отправился в дом родителей и, ездя с визитами к Василию Алексеевичу Давыдову и Петру Гавриловичу Рукину, простудился – опухла шея, в горле показалась опухоль – и вторично должен [был] ехать в Ржев, где лечился месяц, стоя на квартире у купца Комолова, которая показана от города. И приехавши домой, быв болен же, продолжал лечиться, и так приятное пребывание у родителей было удручаемо болезнью. И где и когда радости бывают без печали? Однако, несмотря на расстроение здоровья, лето принесло много удовольствий. (Л. 72 об.) Хорошее местоположение имения в приятную погоду весьма много отнимало скучны[х] минут моих. Лето должно всякому стараться проводить в деревне, где множество неописанных ожидают удовольствий. Хорошие соседи есть не последняя выгода деревне. (Л. 29) Месяц сентябрь [продолжение записей 1822 г.] 13. ... которой весь почти лес идет водою в Вологду, а часть [...] к Архангельску, и в оную реку все почти другие имеют свое течение; из оных примечательнейшие Емба в Емской волости, Вальга в Волской в[олости], Вотча Вотчинской в[олости], Катрома в Катромской в[олости], Явенга – Явенской, иная – Зубовской в[олости], Вожега – Вожегодской волости. Все сии реки имеют быстрое течение, выходят из болот наиболее, из озер мало. Грунт: более глина с камнем, есть и с песком, но весьма мало, повсеместно почти поросшая лесом; сосновый становится редок, а главнейший – ель, береза, осина, пихта. Места, впрочем, для хлебопашества удобные, ибо родится зерно сам-10 и более, но всего удобнее для скотоводства, которого крестьян[е] держут в изобилии – редкий менее десяти, – но породы мелкой и притом нежирен, чему должно полагать причина худого содержания оного зимой, когда бывает до крайности заморен, и в летнее время – грязные и душные хлевы. (Л. 29 об.) При первом <5> въезде в Троицкие, или владельческие, волости взор поражается чертою рабства во всех отношениях. Здесь, кажется, опрятным и богатым каждый опасается быть, по крайней мере по наружности. Избы курные, неопрятные, сделаны кое-как, несмотря на то, что при изобилии леса, удобности оного в доставке весьма бы можно строиться хорошо. Народ хотя от природы неглупый, но по наружности всякому покажется таковым и крайне необразованным. Словом, они стараются все хорошее скрывать от глаз сторонних, страшась оного лишиться, но по выгодам и привольи во всем, при малых оброках господам своим должно бы быть все в лучшем виде. 

14. Спрашивал крестьян о порубке лесов. Одно незнание себя простого народа дает возможность полиции при соблюдении всей справедливости (Л. 30) иметь некоторые выгоды и возможность себя содержать. 

15 и 16. В оба оные дня занимался допрашиванием крестьян. Скука везде преследует, беспокойство насчет интриг сослуживцев еще более увеличивает оную, но упование на Бога и его промысел и мысль – «определение, оным назначенного, нет возможности избегнуть» – укрепляют в унынии и делают спокойным. Да и [жизнь] наша есть одна мгновенно блестящая искра – блеснет и в мраке вечности исчезает навсегда. За пределом же ее что будет – кто знает? Тело есть снедь червей, заведенная машина на определенное время, которая от худого употребления портится и наконец совсем останавливается, или от времени части ее приходят в расстройство, и пружины постепенно ослабевают, и машина делается неспособною. 

(Л. 30 об.) Одно воображение, гордый ум наш не имеет себе предела и не видит конца. 

17. Занимался допросами и более переговаривал с Федором Ефимьевым. На оный день ночью был первый довольно сильный мороз. 

18. 19 и 20. Допрашивал крестьян и, конча оные допросы, за небытием некоторых отправился в город Вельск. Поутру и пред самым отправлением приехал из Вельска солдат Быков с письмом и кувертом от губернатора, предписывающий в разрешение на письмо мое отлучиться от должности на 7 дней в город Вологду. 

1823 год 

(Л. 31) 

[Февраль] 

По прибытии из города Вологды 22 февраля находился все время нездоров, чувствуя большое расслабление во всем теле и имея нечистоту на оном, чувствуя свербеж и пупырышки в разных частях. До 1-го пробыл в городе, занимался устройством по суду. 

[Март] 

1-го ездил на Евдокиевскую ярмонку, бывающую в Шенкурском уезде в удельном имении, близ границ Вельского уезда; продолжается до 10 марта; для тамошнего краю очень полезная и, можно сказать, нескольких десятков тысяч душ единственное место, где сбывают мелочные свои избытки, как белку, лисицы, медведи, куницы и другие меха, свойственные тем местам. Овчину, шкуры бычьи и лошадиные, холст, пряжу, отчасти лен и пеньку запродают вперед, [а также] хлеб и смолу – архангельским купцам, каждогодне нарочно для сего приезжающих, на весьма значительную сумму. 

Также приезжают из Архангельской губернии из дальних мест (Л. 31 об.) Пинежского уезда за 1800 верст и более, даже из тундр Ледовитого моря зыряне и русские промышленники, привозя наиболее оленьи шкуры и шерсть оленью, замшу, белку, <6> также отчасти чернобурых лисиц, песцов, белых медведей, волков, оленьих выпорков, или иначе пыжиков, закупая разный красивый товар от купцов, из Москвы, Ярославля, Вологды и Костромы приезжающих, как бумажных и шелковых товаров, пестряди, тик, холст разной руки, – на наличные деньги или променивая товар. С рыбою также приезжают верст за 1000 с реки Вашка, которая [рыба] наиболее соленая и состои[т] в семге, палтусе, треске, сайде и в малом количестве осетрины и белужине. Много привозят (Л. 32) с Двины хорошей говядины; самая лучшая бывает до 2 рублей 50 ко[пеек] пуд крупного скота. Крестьяне закупают годовую препорцию рыбы, говядины, сандал, для домашней надобности железо, для церкви берут много восковых свеч и красного вина. 

Так и торг лошадьми крестьянской мелкой руки бывает значителен, которые наиболее пригоняются барышниками из Сольвычегодского и Устюжского уездов. Закупают крестьянские колеса и другие мелкие и в домашнем быту необходимые крестьянам надобности. 

Для торговцев и приезжих выстроен особый гостиный двор и лавк[и], обнесенные тыном, который за худым присмотром каждогодни приходит в упадок, (Л. 32 об.) и казармы, для приезжих устроенные, почти разваливаются, стали негодными для постою. На сей ярмонке бывают каждый год все почти чиновники Шенкурского и Вольского уезда. Я пробыл нынешний год до 5 числа и выехал ночью в 3 часа во вторник на первой неделе Великого поста. 

Проводил время весьма безрасчетно и, быв пристрастным к картам, проиграл все почти время, убив непохвальным образом время, лишаясь здоровья и наводив худую о себе славу – нетвердость характеру и, мало стараясь о себе, незрелость рассудку. 

Пробыв в Вельске до 13 числа почти таким же образом со товарищами, чествовав Василию Ивановичу Гордану, тотемскому форшмейстеру, выехал (Л. 33) в 6 часов утра в Глубоковские волости. 

С самого 20 числа февраля, можно сказать, началась весна. Не было морозов, и солнце весьма чувствительно умножило теплоту лучами, с которого времени каждый день теплее и теплее становилась погода, так что [по] некоторым местам не было уже около 10 марта зимней дороги и вообще везде путь зимний последний. Для чего и моя поездка весьма была неприятная. Дождь или снег шли попеременно. 

Начиная от Вельска крестьяне живут опрятно и даже избыточно. Женщины одеваются очень чисто и вообще сказать недурны собою, на головах носят колпаки и платки, кофты цветные, юбки полосатые и чистый белый или ситцевый передник, сарафаны носят только старые, к чистоте приучаются с малолетства. У казенных крестьян, по рекам Вели и Пежме живущих, строения также (Л. 33 об.) по наружности опрятные, и у всякого почти поисправнее крестьянина есть особо чистая с белою трубою из[ба] и зимняя курная хата, которые и строются ниже летних, дабы зимою удобнее кормить скот, для чего во всякой избе стоит большой чан для корма скотины, в которой приготовляют яровую солому, перемешивая с хлебом, поливая теплой водой, и редко таковой чан выносится вон из избы, почему воздух бывает неприятным. 

В удельных крестьянах Тавронского приказа та же опрятность как насчет женщин, так и в строении замечается, но только чем <7> к ближе к Каргопольскому уезду, то в опрятности и насчет личного вида и дородности уже заметить можно – хуже. 

В Глубоковских (Л. 34) экономических волостях, бывших прежде монастырскими, уже большая перемена, которые живут на самой границе Каргопольского <8> уезда и смежны с помещичьими волостями под общим именем Троицким известных. Здесь народ необразованнее, собою мел[ь]че и невидной. В одежде женщины уже имеют разность: носят все сарафаны, на головах – кокошники, сверх – платья, более холщовые, с красной вышивкой своей работы, сверх сарафанов надевают род корсетов – с рукавами кофточки, а другие – почти до косей со оборотами в виде кафтанчика. 

Избы неопрятные [...] курные, высокие и подняты. Повсеместно держат зимой и летом скот, от чего при худых и никогда не мытых полах (Л. 34 об.) дух весьма нехороший и, должно полагать, вредный здоровью. В избах кругом лавки и полки. В переднем углу над божницей, где становятся образа, печка на левой руке, от печки до стены прямо два воронца, из коих один от дверей служит прямостенок для полатей, и часть сия избы называется «кутня», открытая называется «передний угол», а против печки воронцом отдельная называется «среда». Во время праздников и когда сбираются к хозяину гости, то в кутне сидят бедные и худшие гости, в переднем лучшие мужики, а в средине против печки женщины. До полок стены почасту моются и довольно опрятны, выше же полок совершенно все закоптевши, полы держатся крайне неопрятно. Во всяк избе около печки на углу стоит лоханка и над оною рукомойник медный и висит полотенце. (Л. 35) При каждой избе есть перегородка, за которою подкатка <9> «иголнышем» называется и служит для поклажи съестной посуды и другой домашней мелочи, в которую проводится одна сторона печки, от коей оная нагревается. 

Женщины носят коты и лапти, а по Веле и удельным также некоторые носят лапти, но более сапоги и башмаки с хорошими чулками. 

Промыслы. Сверх хлебопашества и обыкновенного при оном скотоводства дегтекурение почти всех оных [крестьян] составляет главный доход, и на оплачивание податей и другие домашние надобности имеют почти из сего. И особенно в Глубоковских волостях сей промысел в большом производстве. На Пежме же и по Веле крестьяне многие снискивают пропитание от торговли рябчиками <10>. Находятся из них весьма хорошие столяра. Работа[ют] в Москве и Петербурге плотники, (Л. 35 об.) кузнецы, даже слесаря, которые делают к ружьям замки. А некоторые из них находятся по торговым делам прикащиками и сидельщиками в Сибири, как Стреловы, и даже на Алеутских островах служат в Американской компании, как Крюков. В Архангельске же в кучерской должности и дворниках весьма довольно. 

Грамотных и знающих основательно законы также весьма довольно найдется. Притом характером народ добрый, простой и любящий повиновение. Пристрастие к горячим напиткам почти повсеместно, но находятся многие, которые ни пива, ни вина во всю жизнь не пивали и не пьют. 

14. <И> Занимался описание[м] здесь написанного и разбирательством некоторых крестьян, прочтением дела крестьянина помещицы Рындиной. 

(Л. 36) 

(Л. 36 об.) Абрам Зюзин жаловался на Попова, что [тот] взял с него 4 рубля за освобождение из-под ареста за учиненную про-[да]жу шубы в 4 ру[бля] ценою. 

Апрель. 

(Л. 1) 14. Необразование губит и делает несчастным человека – нигде более сего видеть нельзя, как в простом народе, – всякая ничтожная вещь кажет в увеличительном виде, тревожит, краткие дни жизни обращает в юдоль борьба или делает то, за что подвергает себя законному строгому взысканию – и неможно избегнуть; чрез незнание <12> сего дела лишается доброго имени, разлучается с семействами, одним словом, подвергается всем тем несчастьям, коими в быту его жизни таковыми признают, и лиша[ет]ся малых выгод и удовольствий, ему предоставленных. 

17. Находился [в] Чадромской волости нижнего конца, где побуждал крестьян к платежу податей и доимки. Бедность в народе самая крайняя – все промышленности и изделия по низким чрезвычайно [ценам]. Не помнят столь трудного времени в весьма долгое время. Подать во всякий год на все повинности и расходы с души более не выйдет, как 17 рублей, есть [и] по 14 рублей. И то {Л. 1 об.) столь малую повинность в продолжение целого года не может выплатить и заработать полный работник, не говоря о тех, кои обременены большими семействами при малом числе работников; при большом притом изобилии земли и леса и всякой для крестьянина выгоды. 

18. Прибыл в город Вельск, на страстной неделе говел и 20 на дому исповедовался, а 21 в субботу приобщился в церкви; духовником был священник Михаиле Андреевич Савинов. Начал <13> пить с 20-го числа, почувствовал большое облегчение. 

Находился с 18 числа безвыездно по 15 мая в городе, а с сего числа в разное время ездил для осмотру дороги и приказания к поправлению оной. 

Май м[еся]ц. 

20. Ездил на большую дорогу на участки Глубоковской волости, где был раздосадован неисправностию крестьян. Осматривал, где работали [...]. 

18 мая слышен был первый гром, и с самой Пасхи, с 22, по сие время погода стояла весьма хорошая. 

(Л. 2) Июнь м[еся]ц. 

С самого мая и весь июнь месяц находился почти беспрестанно в городе, уезжая на короткое время для обозрения дороги, и делал повальный обыск о Дьяконове. 

Одиночество много причиняло скуки. И особенная скука и какое[-то] немое предчувствие тяготило чрезвычайно. 

20 июня. Быв у ректора Ивана Андреевича на именинах, имел спор, похожий на брань, с протоиереем Осокиным. Завидные глаза поповские причиной тому были. Коснулся прежде насчет выгод моих от дороги, не зная, как выгоды сии неприятны. И во сто раз желал бы, их избавясь, иметь спокойствие. 

24. Была Евгения Петрова Федорова, вдова бывшего помощника надзирателя, губернского секретаря. У него я крестил дочь Марью. Он утонул в реке Кубине. Приходила ко мне проститься и поблагодарить за сделанное мною ей малое пособие. Как приятно делать благотворения, не расстраивая себя, помогать несчастным – ни с чем сравниться в удовольствии не может. Сие поприще было причиною ссоры с откупщиком винного завода и поставщиком вина в Вельске (Л. 2 об.) Михаилом Васильевичем Северовым, который, не имея, может быть, понятия о благотворениях, творил на сем много неприятностей. 

29. В Петров день поутру был Яков Андреевич Ливеровской, с удельной стороны чиновник, и секретарь Аполлон Осипович Денежных, судья, а потом приходил крестьянин, подрядчик Шангельской волости Шишков, просил о дороге; также был Михаиле Иванович Франчин, с коим ходили к экспедитору Максим Ивановичу Матвееву, человеку честнейших правил, коего поздравил с новорожденным сыном. Обрем[ен]ен весьма большим семейством из 8 человек. Сообща обедал с Франчиным и играл в бостон. 

А [...] с 12 часов был сильный дождь с громом и молнией. Неприятность, полученная из Губернского правления за неприсылку ведомости о кружечных деньгах, весьма меня тронула. Натяжка одного делает неприятности. Надобно уладить совсем и обыкновенным образом. Такова должность исправника – с одним худо (Л. 3), и все идет не своим ходом. Сие самое делает противным службу и отнимает охоту к исполнениям. 

Июль м[еся]ц. 

С 1-ого по 5-е находился почти безвыездно в квартире, занимаясь чтением [1J821 года «Вестника Европы», издаваемого Каченовским. Особенная скука владела мною. Мысль же, что лучшие лета своей жизни <14> (с 26 лет) должен убить в отдаленном крае без удовольствия, без занятия, коим бы облагородствовать мог на века душевные и телесны[е] способности, без всякой пользы Отечеству, родным и престарелым родителям ... <15>. 

Получа же письмо от брата, еще более был встревожен неспособным своим положением. Представил себе свои здешние занятия. Правда, невинное обращение жителей и невинные их забавы. Но вместе с тем, что может принести для ума и воображения сельские танцы, хороводы с песнями «Заинька, дыбы-дыбы»? <16> и мало приятного для взору, не говоря уже для ума, смотреть, как в кругу молодежи ходит <17> уже в летах женщина-вдова и делает «дыбы», играя вместе (Л. 3 об.) со своими дочерьми. Или лучшее занятие сидеть целые ночи за бостоном, играя по 2 рубля приза и много по 5 рублей? Остается одно лучшее товарищество – книги. А они <18>-то и тревожат честолюбие, пробуждают сонливость и вялость рассудка, они-то и напоминают о бесполезном. Скучно[е] препровождение времени заставляет жалеть прошедшего, раскаиваться в легковерном поступке молодости насчет ранней своей из службы военной отставки, заставляет решить посвятить себя вторично сему поприщу, мыслям более основательным и предметам, которым прежде только одно чувство без рассудка давало понятие. Дай Бог устроить дела свои лучшим образом, нежели как они мною, а там прощай, несносная должность, и с нею кляузы, крючкотворство, беспокойство с каждым рублем неправедного дохода ни [...], (Л. 4) доставляемого единственно от снисхождения начальства, которому представляется сие [снисхождение] в непростительную слабость, некоторым образом от вынуждения, и самое неисполнение своих обязанностей есть первый способ сего дохода. Коль скоро должность в существе незначительная не обеспечена в жизни <19> исправляющего оную, не представляющая дохода к содержанию незазорного, где благосостояние есть порок и коим нельзя, не презрев совету благоразумия, явно пользоваться и располагать не только для себя и на прихоти, но даже сердце должно скрепить, и на дела утешительные в жизни, на дела добродетели всякий имеет право сказать: «Как из жалования 250 [рублей] можно делать какое пожертвование страждущему человечеству, не имея притом никаких позволительных явных доходов?». Вопрос заставит кра[снеть] каждого, так думаю я. (Л. 4 об.) Но, конечно, тот, кто покупает сие место, как было прежде учреждения Комитета к покровительству раненых офицеров <20>, то сих рассуждений иметь не может. Одна мысль – сделать себе состояние и хорошо отстать от должности; что называется у сих людей умом и ловкостью, проворством и знанием, и притом никак никто не решается заметить в нем дурных пороков. Коль скоро должность сия сопряжена неминуемо с сими обстоятельствами, то можно ли служить в оной человеку с чувствами облагородстванными. Справедливо оною дворянство пренебрегает, справедливо слово «исправник» во многих случаях служит критикою и соединено почти с бесчестными поступками. Правительство не может сего зла поправить, оно видит и молчит; слышит, (Л. 5) и чувство сие притупляется невозможностью поправления. Так пускай места сии наполняются теми, кто способен, кто имеет свойства равнодушно переносить все беспрестанно встречающее; таковому предстоит поприще на сем месте. Здесь только предстойны виды корыстолюбия и желание в богатстве – одна страсть, один предмет должен быть в сем случае. Другие страсти, другие мысли не должны касаться чувства человека, посвятившего [себя] сей должности. Даже самая исправность единственно зависит от оного, и репутация и рекомендации высшему начальству также руководимы. 

5 числа поутру читал журнал. В 12 часов был в суде, отметил резолюции на указы. Не видел (Л. 5 об.) своего секретаря, [человека] нерадивого, недалекого и весьма [...] ограниченного, что доказывает из красноречивого его сказания своему подобному приятелю [Гвоз]алевскому: «В[сякий пребывающий в сей] должности с честностью и благородством умрет с голоду». Достойные слова и мысль секретаря земского суда! Деяния всех их каждодневно оправдывают слова сии, и сей секретарь между своей братьей должен признан быть за[...]. Они все так думают да молчат, а сей откровеннее, и талант своей мысленности никак успокоить не может в огромном своем вместилище. (Л. 6) 6, 7, 8 чисел находился дома в Вельске, занимался чтением «Вестника Европы» и почти никуда не выходил. С 7 на 8 число, быв озабочен письмами, мало спал, что, думаю, причиною и весьма жаркое время. Писал к Арсентию [и] Владимиру Николаевичам Пыжовым: первому в Воронеж, а второму в Вышний Волочек. 

В [...] был в воскресенье у обедни, после которой некоторые были г[оспода] на водке. 

Судья всегда нужен всем. Вечером, прогуливаясь с Максимом Ивановичем и М. Ивановичем, вздумали составить бостон, почему нашли четвертого игрока Зенчикова, условились на короткие [...], но вместо того просидели до 4-х часов утра. Как изнурительны сии увеселения, не ведя за собою ничего доброго, кроме зла, изнурени[я] здоровья и для ума мало пищи. 

9, 10, 11 также находился в Вельске, и одни те же занятия. 10-го встал рано, поутру ходил прогуливаться в пустых местах кварталов. (Л. 6 об.) Странное положение земли: почти по всему уезду около реки на высоком месте и видим болото, по которому трудно пройти. Как же легко сделать из сего добрую землю – прокопай на несколько сажен канаву, и добрая может быть нива. Около того места, где назначен квартал на реке Вели, точно такое находится место. Оба сии дни были слышны сильные удары грома и шел дождь. 

Ввечеру 10 числа, сидя под окошком, известился от проходящего сторожа Борисова, что приехал крестьянин] Грязнухин из Петербурга. Сею новостью был очень поражен. Зная подлость сих людей и злобу, вообразя, что, и весьма быть может, оный ездил туда для подачи просьбы, из последствий увидим, что откроется. Сколько воображение делает нам неудовольствия! Вот сей случай начинает тревожить единственно от оного. А здесь, смотря в окошко, вижу двух женщин, крайне испуганных. Смотрю, ничего не могу увидеть. Наконец рассмотрел, что лежит на дороге собака, по которой им (Л. 7) и наделала сей страх. Воображение их уверило, что сия непременно есть бешеная, и представило все ужасы, какие бывают последствия их угрызения. На поверку выходит, что простая небольшая собака отдыхала, не думая нисколько причинить проходящим обиды. 

Ах, как часто человек лишает себя приятных минут жизни от пустого воображения, даже направляет самую жизнь по неосновательности воображения к неудовольствиям. 

12. Находился в суде, отметил почту. Поутру был у Максим Ивановича, поздравил их с именинницей его супруги. Ввечеру с другими многими также был у [н]его. Играли в бостон, и я проиграл. А вместе с тем здоровья более страждя, нежели [наполнить] карман, но собственно скука и незнание лучшего занятия в обществе заставляет убивать так худо время. После была закуска и весьма хорошая и особенно по состоянию хозяина. Как ни беден, но всякий поставляет себе за особенное удовольствие принять и угостить несколько дней в году своих знакомых или, (Л. 7 об.) лучше сказать, всех в городе. Честь русскому хлебосольству, всегда и везде первую черту добродетели заметную. 

13. Был на экзаменах в школе, где лекарь по школярской привычке хотел показать свои знания в математике и весьма неудачно поправил ученика. Ввечеру были у Некипора на именинах его жены, где между прочим я по своей неосторожности подал случай потрунить лекарю и другим насчет своего незнания в математике и такой задачи, которую действительно решить было нетрудно и которую решил весьма скоро только с покойными мыслями. Весь спор заключался [в том], что в обратном правиле первый член, по-моему, [...] должно помножить на второй и на третий разделить, а лекарь утверждал, что должно переставлять члены и потом делать, как обыкновенно в тройки и прямом правиле. (Л. 8) Наконец играли в бостон и за тем просидели до 4-х часов утра, причинив беспокойство хозяевам и весьма мало имев сами удовольствия. Такова-то страсть и неумение проводить лучше времени. Вижу, что худо, и однако делаю. Остался в проигрыше и довольно значительно. 

14. 15, 16. Находился в Вельске; то же занятие, та же скука и тот же бостон большую часть времени занимали. Все сие время стояли чрезвычайные жары, так что от оных сгустился до такой степени воздух, что совершенная была повсеместно мгла, и днем за оною лучи солнца весьма слабо действовали, и можно было простыми глазами смотреть на оное. Услышал [о] приезд[е] г[осподина] генерал-губернатора и чувствовал некоторое неприятное ощущение. 

(Л. 8 об.) 14-го числа был публичный экзамен в духовном училище. Как приятно видеть в отдаленнейшей части Российского государства, в климате суровом, в местах, наполненных лесами и болотами, где все, кажется, для человека к удовольствию преграждено, не слышно даже столь свойственного русскому народу <21> звуков балалайки, скрыпки, бандуры или волынки, только изредка услышишь заунывные песни, где главное удовольствие в целой округе поселян состоит в пиве, по праздникам варимого. На каковых праздниках [наблюдатель] особенных национальных удовольствий не увидит, а приметит одно крайнее невоздержание. И в сем-то месте скуки, невежества и печалей наконец проясняется лучезарный свет учения (Л. 9), и дети бедных родителей, которые бы, может быть, без сего щедролюбивого заведения остались на всю жизнь в[о] мраке невежества пахарями или пастухами, ныне <22> могут готовиться при счастливых обстоятельствах занять почетные места, иметь здравое о всем понятие, одним словом, стать наряду с просвещенными и полезными гражданами. 

Экзамент был в латынском [и] греческом языках, в географии, арифметике и истории. Некоторые ученики показали хорошие успехи во всех сих предметах. Посетители были почти все жители [...] из вельских, в числе коих находились и дамы. (Л. 9 об.) Из посетителей малое понятие имели в греческом и латынском прото[и]ерей Осокин и другие духовные. По-латыни хорошо знал лекарь. Из арифметики многие могли видеть успех учеников. Из истории и географии – так же. После у ректора Ивана Андреевича Савинова, магистра по ученому сословию, была закуска, где были только одни мужчины. 

Столь быстрые успехи просвещения и в отдаленнейшем краю Севера приносят честь правительству. В продолжение экзаменту пели стихи и в <23> заключение «Достойно» по нотам, чему учил дьячок Александр Макарьский. (Л. 10) 16-го ввечеру выехал из Вельска с удельным чиновником Ливеровским часу в 10-м в Ракульско-Кокшенскую волость для следствия о[б] утонувшем крестьянине Мужикове. Всю ночь ехали и поутру прибыли на волостную станцию означенной волости расстоянием от Вельска 80 верст, где, отдохнув и пробыв до 3-х часов пополудни, отправились в деревню Большое Карагачево, где находилось мертвое тело. По прибытии куда за небытием крестьян ничего не делано. На другой день свидетельствали и нашли одну кучу червей и безобразные остатки бренностей человека. 

Сколь превратна судьба смертного и где под солнцем справедливость!? Отец большого семейства, пятерых детей, кормитель отца, матери, единственная только их отрада, примернейшего поведения и трудолюбия, наконец благосостояние целого многолюдного семейства непреодолимым роком переносится из суетного мира в обиталище вечной тишины и безмятежности и оставляет сирот-птенцов неоперенных и хилую старость. Человек <24>, многократно бодрственно переплывавший чрез зыблющуюся влагу безвредано и гораздо в труднейших положениях реки во время разлития весною и осенью, а (Л. 10 об.) в [...] малое разлитие находит препоны для сил своих, уже приближается к супротивному берегу, мыслит спешить к своим семействам, дабы труды рук своих присовокупить к рукам слабым, но <25> многим, где его с нетерпением ожидали, оставляя труднейшие работы для привычных и сильных рук его, но минута несчастная, гибельная все надежды делает тщетными, [и он] вдруг погружается на дно, и более не видно и не слыхать даже голоса, столь милого многолетней его подруге. Бренные остатки находятся вскоре, сбегаются на плач жены его, закидывают невод и вытаскивают, но труп бесчувствен. Стон и плач милых жизнь не возвращает – они действуют только на чувствительную сторону сердца живущих. Положен был в гроб и при берегу хранился до следствия. Какая жизнь жены и старость матери. Каждый день не сводят глаз своих с милого остатка, наполняя воздух (Л. 11) заунывными припевами и проливая горькие слезы даже и в то время, когда уже безобразие и зловоние отвращают хороших его знакомых. Бедная вдовица, не принимая советов и не внимая запрещение, проливает около праха слезы, стоя на коленях и беспрестанно кланяясь. 

Слабый ум необразованности, не зная найти причину столь необыкновенному происшествию, прибегает к вымыслам невероятным и сверхъестественным. Уверяют друг друга, что весною видели в той глыбе, где утонул, играющего суседка-водяного, предполагая, что он утащил сего доброго <26> их товарища. Что с малолетства внушено, то останется на всю жизнь. 

18 делали допросы, и 19-го, оконча, выехал в Ростовскую волость. От деревни, где были, до станции оной волости только 8 верст, а от сей до Соделской 17 верст. (Л. 11 об.) В деревне Зарузье <27>, куда, приехав пред вечером, велел на другой день собрать крестьян к спросу по делу о пропавших деньгах у крестьянина Пронинского. Но по случаю праздни[ка] – Ильина дня – все почти крестьяне, находясь в отлучке по другим деревням пить пива. Сбор оных происходил весьма медленно, так что до вечера почти никого не спрашивал, а получа чрез письмо от С. Ж. известие, что будет следо-производитель, по просьбе Шпыкова решился скорее ехать в Шангальскую волость и там <28>, спрося крестьян, ехать в Вельск для встречи. Почему 20 числа отправил[ся] в Шангальскую волость и 21 <29>, сделав разбирательство на мирской сходке крестьян с Самойлом Порошиным, уехал в Вельск, куда приехал 22 числа поутру в 8 часов и хотел писать на почту письма. От чрезвычайно тряской дороги не мог держать в руках пера. (Л. 12) Внутреннее или волостное управление между собою крестьян походит совершенно на вольное республиканское, где каждый крестьянин подает свой голос, и для того сходы крестьян делаются нужны, на которых страсти людей исполняются пронырствами, партиями, а боле всего вином. Надобно ли сделать приговор в какую пользу, [то] просят прежде приближенных и потом на сходе ораторствуют вином. По здешним сходам можно судить о [...] новгородском вече, где рассуждение было [о] предметах важнейших, государственных, следственно страсти более могли действовать и партии были сильнейшие. Управление человеколюбивое, основанное на благополучии, ежели бы люди были просвещеннее и знали прямые свои выгоды, дарованные законами, но при необразовании прикрывают именем закона все страсти и вертят хитрейшие с[о]вершенно по своему произволу. Одна отрада здешних крестьян есть пива, которые варятся под названиями: (Л. 12 об.) «варить канон», «обещанное» или «заветное», «ставка», «престол». «Варить канон» по их значению есть, когда праздник касается всей волости, как некоторые празднуют Св. Никола[я], то другие Илию, и в дни ; сего угодника варит пиво вся волость, почти каждый дом. 

«Обещанное» – значит по каким-нибудь несчастным случаям, как во время больших пожаров, выбитие хлеба градом, повальной болезни или скотского падежа, бывающего в одной или нескольких деревнях, в которых и дают обещанье, какому рассудят угоднику варить пиво и служить молебен; в который день каждогодне служат в деревне молебен, святят привезенное пиво и потчуют приходящих крестьян, [на]кормив пирогами, и покупают [кто] (Л. 13) побогаче и исправнее вино, а иногда бьют целый скот и там же для угощения приходящих варят и кормят. 

«Ставка» – значит, что во всей волости каждая деревня в продолжение года должна один раз варить пиво, привезти на [по]гост, где освятят оное и пьют все крестьяне той волости. [...] выходит со всякой души по ведру и боле. И в сей день, хотя бы самое рабочее было время, оставляют все работы и сбираются на погост для питья пива; на сих-то пирах ссора, драка, брань почти неразлучны, весьма редко слышно радостные песни, пляски. Никогда, кажется, привыкшие к тяжким трудам члены поселянина (Л. 13 об.) не способны к сим телодвижениям. 

С 22 по 1-е число августа находился в городе безвыездно, проводя время почти одинаково: днем – в суде и разбирательством жалоб крестьян, а вечером – прогулкою, окончательно же – бостонною игрою и разговорами в дружеском кругу [с] городничим Афанасий Васильевичем Куликовым, лекарем и экспедитором, ожидая беспрестанно прибытия дворянского предводителя Зубова, который приехал на 1-е число августа, почему оного числа с стряпчим в обедню отправился в Верховажский посад, где останавливался предводитель с женою на квартире у Василей Ивановича Пестерева, купца 2 гильдии, куда, приехав по обеде, были у [н]его с приветствием. Принял довольно сухо и после давал знать, что значительны для [н]его издержки по приходе некоторых, относя более на мой счет. 

[Август] 

2. На другой день ездили осматривать большую новую дорогу между Вольском и Квашнинской станцией. (Л. 14) Приехав в Вельск в 4 часу, отобедав у меня, напившись кофею и чаю, отправились обратно в Верховажье, куда приехали в 1-м часу ночи. <30> 

3-го числа день был неимоверно жаркий, так что во все лето едва ли было тяжелее онаго. До 2-го часу находились в посаде, и предводитель, сделав визиты Варсаломею Пестереву и Иван Ивановичу Персикову, отправился в Чушевицкую волость, куда и мы вслед за оным также отправились и прибыли на Мосеевскую станцию в сумерки, почему осмотр новой дороги оставили до другого дня. 

4-го поутру очень рано, часу в 5-м, вставши, разбудя людей, приказал согреть самовар, и, напившись чаю, ожидали <31>, когда встанет предводитель, с которым и осматривали дорогу мимо деревень Плоской и Берег и, пройдя довольно (Л. 14 об.) расстояния пешком, наконец поехали по старой дороге. Приеха[ли] на станцию, переговоря наедине с предводителем. Потом по приглашению пили чай, приготовленный милою его молодою подругою Оксиньей Павловной. Делав описание дороги, видно было большое пристрастие предводителя – досада мне знать, что недоволен б[ы]л, и потом, пообедав, отправился часу в 4-м в Вологду, объявив свое словесно неудовольствие на меня стряпчему, который пересказал мне подробно его слова. 

Имев до 20 тысяч доходу <32>, жить от должности или искать случая соблюсти свои выгоды на том, которого одна самая крайность заставляет служить, – поступок предосудительный, и особенно [на это] намекивать довольно бессовестно и с большим пристрастием (Л. 15) непростительно всякому, не только дворянину, обязанному служить из чести, имеющему [...] одну награду. 

5-го числа ночью в 1-м часу, взяв на Квашнинской станции обязательство от крестьян насчет постройки почтового дома и переселения деревни на новую дорогу, в 3-м часу приехал в Вельск, быв разбит от тряской дороги. Написал письмо к предводителю и просил о дороге через Плоское. Днем отдыхал и вечер, проведя за бостонною игрою. 

6-го числа – день примечательный моей жизни – встретил неспокойный духом, чувствуя какое-то неудовольствие. Были просители, коих по затейности просьбы выгнал. Был у обедни и после на закуске у городничего со всеми почти чиновниками, где общим посмешищем был дв[орянин] г[осподин] Колчинский. (Л. 15 об.) Вечер провели у меня за бостон[ною] игрою ([были] гор[одничий], лекар[ь], экспе[дитор], стряп[чий], наконец пришел Колчинский) довольно приятно. 

На 7-е число видел сон довольно странный: многих знакомых, замаскированных страшными масками и представляющих фиглярские штуки [...]. Оной [сон] примечателен тем, что по проснутии припомнил, коих [снов] никогда почти не помнил. 

7-е число был в суде, сделал нужные резолюции и потом весь день провел дома, занимаясь чтением «Российской истории» Карамзина. Имею неудовольствие на при[става] Суворова за его несмысленное писан[ие]. 

(Л. 101) 1824 год 

Январь м[еся]ц 

Начало года встретил в болезни: сильная боль в правом боку и расслабление в теле остановили меня в своих занятиях по службе и заставили по 20 число [декабря 1823 г. –Е. Д.] находиться дома. 

Только пред Крещением для уголовного дела с великою нуждою ездил в удельную волость – Низовскую десятину, где пробыл два дня. Следствие было о скоропостижно умершем от болезни крестьянине Григорьеве из деревни Вахрушихи. 

В декабре месяце болезнь была в высшей степени, но за всем тем, исполняя строгие предписания губернатора, несмотря на великие морозы, до 36 граду[сов] простирающиеся, беспрестанно находился в разъездах для взыскания государственных] податей. 25 число декабря к обедни приехал из Чадромской волости нижнего конца. 

Предположив съездить в С.-Петер[бург] для свидания с братом Петром, а также и для своих домашних надобностей, просил губернатора письмом о позволении съездить в Вологду, где лично намерен просить об отпуске. А между тем, желая окончить дело в Со-дельской волости и видать[ся] с головою Жаворонковым и Пуляевым, отправился 21 января в понедельник в оную волость, положив 26 быть в Вельске, (Л. 101 об.) а 27 выехать в Вологду. 

План сделан – как Бог поможет выполнить? Какая цель моего служения? Что будет со мною впредь? Какой конец всем моим трудам-заботам воспоследует? Не знаю. Признаюсь откровенно – не могу утвердительно сказать подобно тем счастливым умам, которые уверяют, что у них каждый шаг размерен и всякое событие, с ними случившееся, они видели и знали через светильник своего ума прежде, что ими приноровлено к приготовлению случившееся ныне за несколько времени прежде. Даже план мой несколько крат переменяется. Думаю так, [что] обстоятельства непредвиденные вдруг разрушат и опять другая цель жизни. Беспрестанно почти мысль находится или, лучше сказать, более других занимает мое воображение – оставить нынешнюю службу, как несогласную с моими правилами, беспокойную, трудную, неразрывно соединенную с опасностью быть предану законному суждению, выгоды коей основаны на зыблемом основании, от малого противного ветра колеблемого до разрушения. Все сии неприятности представляются в минуту неудовольствия, в минуту огорчения, (Л. 102) коих бывает весьма довольно. Но бывают минуты и приятные. Когда дела идут своим добрым порядком, тогда и мысли переменяются, и кажется хорошая сторона, которая при неприятности скрывши бывает: уважение в городе, довольство состояния, уважение в уезде, возможность сделать много доброго, обеспечение с осторожностью в будущности. Вопрос: где же хорошее бывает без неудовольствий и какая служба не имеет своих неприятностей? Везде и во всем есть хорошее и купно с тем худое. Надобно уметь пользоваться первым и избегать второго – тогда и будет, ежели не счастье, то по крайней мере верх лучшего человеку. 

Главнейшее – тревожит одиночество. Лета приближаются и уходят. Человек холостой еще не может назваться при всех выгодах и довольстве жизни благополучным. Природа требует своего, требует поддержания бытия существа <33>, его наслаждающегося. В лета, когда минуют бурные страсти юношества, когда все возмужает и утвердится в полноте своей, когда мысли и душа (Л. 102 об.) усовершенствуются и взирают на неприятную будущность тленности нашей не поверхностно, но прямыми взорами безошибочно, тогда вселяется желание и труды свои, и стяжания разделить с милым товарищем сердца. И мечта – единственный утешитель и прикраса нашей горестной жизни – оживляет на лице улыбку, прогоняет мрачный взор от тленной будущности. Не имея – заставляет его утешаться вторым собою, утешаться милыми малютками, кои возродят меня и займут в свете мое место. И сия утешительная мысль невольно следует везде почти в лета возмужалой юности, ежели только порок не укоренил глубоко ветви свои в изгибах сердца и страсти гордости не обуяли совершенно слабый рассудок. 

1825 год 

(Л. 103) Август м[еся]ц 

21. Выехал из города по Двинской части, приехал к обеду к { М. М. Б[улдакову] часу в 12. На крыльце встретил хозяина и Н. М. <34> с милою улыбкой и с удовольствием в глазах. <35> Упрек последовал за долгое небытие у [н]их <36> в доме и после неоднократно был спрос о причине <37> неприезда столь долгое время, как будто хотелось объяснения, тогда как очень можно было видеть, что причину оному знали. Чрез полчаса или около того явилась К. М. <38>, <39>, приятный взор всегда сопутник с нею – легкое пожатие руки и изъявление радости <40> было первым приветствием. Вечером ходили в зверинец для прогулки, после читала Н. М. газеты, [а] я и К. М. на другой стороне глазами и нажатием руки изъявляли свои чувства <41>. Они были пламенны: непонятное услаждение разливалось по всем жилам, восторг виден был в глазах К. 

Ночевал. Поутру встали ранее обыкновенного, ездили в поле гулять, брали ягоды, грибы; К.М. всегда около меня, куда я – там и она. Можно представить двух <42> птичек весною, неразлучно, без и всякого понуждения невольно следующие одна за другой. Я был совершенно развлечен. (Л. 103 об.) Несколько раз приближался к Н. М., которая как будто удалялась или, по крайне[й] мере, не хотела мешать быть нам вместе. Старик подозревал и по нерезонным причинам призывал ее в кустах. [Я] сказал: 

– Я не понимаю, что «завсегда у меня на уме черная шаль». 

– Посетили вы теперь оную, и «хладную душу терзает печаль». 

– Какую же душу терзает и о ком? – был [мой] ответ. 

Старик спросил ее, и я вышел на дорогу. Всегда бываю в нерешительности, видя ласки и особенное расположение милой К. М. 

Вижу очень, что зависит совершенно от меня навек избрать себе товарищем, но могу ли я быть счастлив, могу ли ее сделать таковою же – вопрос всегда затрудняет меня. Всегда представляются малые оттенки ее характера в увеличительном виде и притом не в ее пользу. 

Ветренность, безвредная другому в границах благопристойности, свойственная летам молодости, и – что [служит] почти украшением оных лет – они свойственны сему возрасту. Но уверять человека, обязанного семейством, в своем сердечном расположении, (Л. 104) стараться запутать его в сетях Амура – какая может быть цель? Кокетство, желание <43> показать ум и красоту, пред которыми все должны повиноваться и раболепствовать. Уверять в любви, не имея оной? Слабое оправдание, что боязнь, дабы не сделал себе зла при виде суровости от [н]ее, <44> к сему побудило? При уме, которым одарена, весьма могла избежать без сих унизительных, обидных для славы ее средств. Любить же и показывать любовь явно <45> есть преступление против нравственности, против чести и самой чувствительности. Быть причиной раздора в семействе – значит погубить навек счастье тех людей. И может ли сие сделать ее сердце исполненным добродетелей? Нет! Одна мысль об оном должна растерзать нежное сердце! 

Видя же все сие, можно ли предполагать, чтоб показывающая приверженность была чистейшая любовь, могущая доставить хотя кратковременно, но единственное на земле счастье. Не могу хладнокровно видеть желание нравиться, угождать, желание показать, что рас-(Л. 104 об.) положена, видеть и тем же не ответствовать невольно и притом искренне без всякой примеси стороннего чувства. Но никогда не может увенчаться сия страсть должным образом. Никогда не могу быть спутником в жизни кокетки. И так должно <46> себя держать в границах благопристойности, не убегая свидания, и не быть столь несамонадеянным, чтобы, видя все, позволить <47> торжествовать над собою. 

22, 23, 24, 25 и 26. Находился в Комарицком правлении по разным делам. Скучные занятия и, не видя в будущности ничего, могущего льстить самолюбию, заставляли думать о перемене службы. Но воля Всевышнего, показующая путь в сей бренной жизни, останется всегда для меня свято ненарушима. 

27. Выехал из Камарицкой волости после обеда, в три часа. В предположении заехать к М. М. дорогою торопился, но в Ярокурской волости случилась остановка, остался сзади Алексей с чемоданом, <48> у повозки коего переломилась ось, и сие заставило дожидаться час времени. Не желая приехать поздно в Красавино и тем обеспокоить хозяев или приехать во время, когда могут спать, следственно должен не видать никого и проехать место, ибо не хотел ре-(Л. 105) шиться их обеспокоить. Чрез что остановка крайне меня бесила – бранился, ходил скорыми шагами на станции при перемене лошадей, беспрестанно глядя в окошко. Наконец приехал Алексей. Велел подать переодеться, надев получше обыкновенного дорожного сюртук, сел в повозку и пошел в Красавино. Нерасторопность ямщика и лень лошадей много меня бесила – бранился даже и бил ямщика, понуждая его к скорой езде. Все, кажется, старались препятствовать мне, чтоб быть рано там, куда мысли мои стремились. Сбился с дороги, лошадь выпряглась. Одним словом – досада к досаде. Наконец в 8 часов приехал на двор, подъезжаю к крыльцу, спрашиваю; «Не спит ли М. М.?» – ответ: «Ужинают». Вхожу в столовую – сидят за столом, за приветствием сажусь за ужин. Милые, приветливые взгляды у всех: Н., К. и Л. Особенная радость видна в пламенных, черных глазах К., и томные, добродушные глаза Н. равно изъявляли свое удовольствие. Редкая доброта души у всех, но вместе с тем редкая ветренность и притом у К. испорченность нрава: кокетство, гордость и самонадеянность (Л. 105 об.) во многих случаях приметна. Жизнь ее расположена более к пышности <49>, и время, кажется, более убивает в мечтах. 
Л. откровенно пренебрегает мнением людей, отличается странностями, которые много подходят к бесстыдству и, кажется, все, чем только невинные души могут наслаждаться, для [н]ее потеряно. 

Н. не столь показывается откровенною, но добронравна, привлекательный румянец стыдливости нередко украшает нежное лицо ее и делает еще привлекательнее. Старание угождать родителю венчает все в ней милое и дает величайшее преимущество пред обеими сестрами, которые стараются, кажется, напротив, при всяком случае сделать неудовольствие, и каждое словцо всегда острится при других насчет родителя – черта, отталкивающая всякого благовоспитанного человека и достойна порицания. (Л. 106) Старик – слабый, больной, часто забывается, с пороками, свойственными старым людям, необразованным в молодости, из ничтожества дошедшими до степени значительной в обществе: скупость, занятие собою, желание и удовольствие рассказывать о таких случаях, где может высказать знакомство с людьми значительными при дворе и пользующимися всеобщим уважением, называя их довольно часто родными, хорошими приятелями и знакомыми, но в заключение также добрый, готовый на все доброе, ежели не участвует какая страсть его слабости. 

Вообще все семейство доброе, но с чудными, разнообразными слабостями и более для себя вредными, нежели для других. Не могу никак себе представить, чтоб можно было показывать привязанности и любви столько, как вижу к себе от К., и чтоб в то же время не любить. Страстные взоры, пожатие руки есть самое малое из делаемых беспрестанно доказательств, (Л. 106 об.) хотя есть искусство очень приметное, но все нельзя сказать, чтоб не было нисколько искренности. Уверен, что <50> мысль остаться навсегда в девицах, приближение лет, когда отцветает красота, а с тем проходит последняя надежда насладиться удовольствиями семейственной жизни, на пылкую душу много имеет влияния. А заставить решиться на все и употребить старания воспользоваться расположением человека несовершенно твердого в характере и к тому в отношениях общежития не принесшего бы бесчестия руки ее, употребить старания заманить в свои сети, заставить любить и составить общее счастье... Но жаль, что много искусства и мало чистосердечия. Правда, старание привлечь к себе имеет успех, и нельзя не быть чувствительну, видя на каждом шагу и разительным образом привязанность. Поцелуй в плечо от малообразованной и, (Л. 107) можно сказать, гордой девушки, как электрическая сила пробегает чрез все изгибы сердца, приводя в невольное трепетание, но, разбирая свои обстоятельства и сравнивая их, нахожу к счастию путь трудный и даже невозможный. Желание ее нравиться всем и особенно тем, которые, быв обязаны семействами, не могли бы для [н]ее быть предметом позволительным, видеть, знать и слышать ее душевное расположение к таковым людям удерживают сердце и ум, берет верх над любезностью и заставляет думать о будущности, которая ничего привлекательного не обещает. 

Старание и успех простирается весьма далеко. Так, кажется, Н. потерял невозвратно, но не думаю, чтоб решился на шаг решительный к соединению. Обманщика роль мне тягостна, [а] оставить и пренебречь не имею смелости, дабы не обидеть и не показаться неблагодарным, но надобно решиться. 

Я очень приметил перемену в лице К., когда сказал, что поеду в Вологду, а потом домой. Н., кажется, хочет пожертвовать для К. Одно ее слово для меня более, нежели все знаки и старания К., а я от [н]ее слышал, что она меня любит. Должно еще раз объясниться, а потом действовать решительно. 

28. Остался до обеда. Ездили за ягодами (Л. 107 об.) и за грибами, говорил с Н. о скором ее отъезде, о слабости ее родителя, хотел объясниться, но не решился. 

После обеда, напившись кофе, говорил с[о] стариком о его делах – видно доброе ко мне его расположение – и после все провожали до мельницы, где, простясь, уехал. 

29. Пробыл в городе. Приехали из Вологды купленные у Немчиновой люди: Лукерья с детьми, из коих младший, Афанасий, находился в сильной оспе, так что я сейчас послал за лекарем, который нашел [мальчика] в трудном положении, и [он] к вечеру умер. 

30. Распорядясь насчет умершего и написав письмо к Клемт., поехал в Котовальское правление по делу о неправильно сложенной Манифестом доимке, куда прибыл в 12 часов и почти целый день ничего не делал. 

31. 1, 2. Находился в Горельческой волости, откуда со стряпчим переехал в Будринскую волость, где собравшимся крестьянам объяснял на счет дела, но глупость и непонятность, а к тому же закоснелая грубость и упрямство много меня бесило, так что от крику и многого разговору осип горлом и заболела голова. 

(Л. 91) 1825 год 

Декабрь м[еся]ц 

2 числа расстался с другом моего сердца. Тоска везде сопутствует. Видел в последнию минуту милую ее ручку и мысленно целовал ее. 

Был в волостях по Сухоне для взыскания податей и 5-го приехал в город. Являюсь к ее сестрицам, свидетельствую поклон, застаю у [н]их В. Т. Го[...]. При входе в гостиную заметил в лике у К. М. <51> перемену, бледность, но несколько минут и опять по-прежнему – ласки дружбы сестры и внимание к моей скуке. <52> Пели Г. и К., <53> аккомпанируя на клавикортах мило и даже со вкусом. Г. поет весьма хорошо. Го. предлагает кататься, что меня удивило, однако соглашаюсь, предполагая, что шутят. Предложение в другой и третий раз. Под предлогом, что хочет показать записку руки Н., Л. <54> вызывает [меня] в другую комнату, остаются К. и Г. 

Одним словом, вижу, что им угодно остаться одним, решаюсь ехать кататься. <55> Думаю, что покажут мину хотя для виду неудовольствие, но совсем напротив – радуются. Катались около двух часов. Приезжаем [и видим, что] Г. ходит по комнате, К. сидит на софе устало. Старались исправиться, но за всем тем видна перемена в том и другой. Г., стараясь дать время поправить, ходил со мною в зале, а К. играла на клавикортах, потом чрез довольно долгое время взошел в гостиную, пели «Попугая». (Л. 91 об.) Сей поступок крайне меня расстроил. Что значит образование, что значит жить, когда сердце не образованно и нравственность потеряна? Воображал, что ежели Н., столь мною много любимая, подобна К. хотя в малой части и ежели совершится преднамеренный брак, то в будущности одни неприятности, одно несчастье предстоят, может, и погибель моя неизбежно. Зная свой характер, могу ли равнодушно перенести пренебрежение к святой, скромной благопристойности целомудрия. По некоторым темным догадкам замечаю <56> оттенку ветренности, но 57> многие другие поступки показывают невинность характеров и затмевают первые невыгодные мысли. 

6, 7. Был в городе у Н. В. Чу. и Хр. Ф. Ве[бера], также и у Б. <58>. 

8. Поехал в Лальск более по своим делам, был у Пл. <59>. 

9. В ночь получил указ Сената и из губерн[ского] пра[вления] о кончине госуд[аря] импер[атора] <60>. 

В 10 часов приводил к присяге на верность новому импер[атору] К. П. <61>. Скорбь при вести о кончине Александра на всех лицах была изображена яркими чертами. После присяги служили молебен, пели многолетия императору Константину Первому. 

10 приехал в Устюг, 11 писал письма, 12 был у Б. с Пр. М., где дочь Л. при всех невинно сказала К., что зачем вы с Л. лежали на софе. Краска досады, биение сердца, прерывающийся голос К. доказывали, как сие было ей приятно. Не желая более увеличить ее смущение, я показал вид, что не понимаю, и даже боялся на нее смотреть. 

12, 13 и 14 был у [н]их <62> почти все время, кроме нескольких часов для занятий дома. Страстные поцелуи, прижатия ко мне, позволения больших с моей стороны вольностей – более нежели можно позволить брату – все доказывает характер К. и сколь она близка к самой предосудительной слабости. Сие не только отвращает от [н]ее, но даже (Л. 92) имеет влияние в мыслях и на Н. на несовершенно к ней благоприятное. В особенности, вспоминая вечер 29 ноября, когда мы сидели на софе [и] слова, «что вы со мною сделали», несколько показывают ее невинность. Просьба перекрестить и целование руки довершает мнение о доброте характера, но <63> все еще не может совершенно оправдать <64> слабое понятие о целомудрии. 

Сия мысль терзает меня, лишает даже много удовольствия питать себя приятным воображением, представляя все последствия с неприятной стороны: отец упрямого характера, родственные связи в Устюге самые неприятные, самое приданое может навлечь и уже отчасти навлекло неприятность, сестры испорченной нравственности и доброй души, брат, по слухам, также и к тому мот, родственники с матерней стороны по худой жизни с М. М. <65> не могут быть расположены, как бы следовало. А при том что-то предупреждает меня не совершенно в мою пользу. Напитанный духом вольнодумства, служа в гвардии и обращаясь с людьми высшей образованности. Ежели не имеют твердых правил добродетели, то, кроме холодности, ожидать нечего. Притом же, не быв привычен к политичному обращению, не могу подать о себе с первого разу добрых мыслей. Одна выгода предстоит в невинном, добром, благородном характере Н., но ежели в сем случае встретится не то, что предполагаю, то несчастье – верный сопутник мой. Но судьбы Всевышнего неисповедимы. 

Покорствую безмолвно, что-то меня всегда влекло к ней. Не скажу, чтоб то была слепая любовь, но что-то непонятное – находил и вижу недостатки в наружности – один милый ее характер, одна душевная доброта привязывает (Л. 92 об.), и ежели найду так, как кажется, то я счастлив, и Божеское провидение пошлет еще мне незаслуженную награду. 

15. Отправя рябчиков в Вологду и в С.-Петербург, в 11 часов выехал из Устюга по Двине. Ввечеру был в Вондокурском экономическом присуде, где ночевал. Поутру приехал в присуд черносошных крестьян, перебрал неплательщиков, старост и сотских, отправился в Ярокурский присуд, где также перебрал неплательщиков, послал за вотложемским старостой. 

Мысль о важном шаге, который решился предпринять, всюду меня преследует, болезнь крайне сокрушает и расстраивает, сколько не соображай – конца будущности смертный не увидит, и последствия совершенно предоставить надобно на благость Всещедрого, одна только смерть предстоит верным и неизбежным предметом <66>. Добродетель украшает путь до оной и доставляет счастье в жизни, порок, напротив, под самыми прелестными цветами [...] и последствия его – терзания совести и пренебрежение честных людей, одним словом – несчастье. 

17 числа занимался в Ярокурском присуде взысканием податей и проверкою старост в израсходованных мирских денег. (Л. 93) Во всех случаях встречаются недостатки в законах на управление казенными крестьянами. Нужно, необходимо исправление, но оное должно быть сделано не иначе как людьми опытными, имеющими полное понятие о всех переворотах несправедливостей, между оными бывающих. 

Всякое утро с самого отъезда Н. в молитвах своих прошу о покровительстве и о сохранении друга сердца моего. Но знаю ли чего прошу? Уверен ли, что она составит счастье? Так добродетель ее и простота характера стоит, чтоб была счастлива, и мольба Всевышнему основана на справедливости, ежели она будет удостоена. Тайные изгибы сердца закрыты, по крайне[й] мере сколько представлено уму человека видеть, то кажет с хорошей стороны. 

Что наши рассуждения? Что значит расчеты целомудрия, когда будущая минута не в нашей власти, в которую, может быть, должно будет предстать пред Всевышнего судью с ответом в делах своих? Делай добро, сколько (Л. 93 об.) можешь, избегай явной несправедливости во всех своих предприятиях, касающихся собственно себя, „ избегай очевидных несчастий, но не думай найти и совершенства, , которого в свете сем не существует, ни в чем чрез меру не уверяйся, но будь во всем осторожен – вот правило честного всякого человека от вельможи до последнего селянина, оно для всех полезно, и оным всякий может испытать счастье, которое только предоставлено смертному. Ввечеру приехал в Синегодскую волость, <67> где крестьян, нужных мне, в сборе не застал, почему и должен был дожидаться и ночевать. 

17. Приехал ввечеру в Устюг <68> для отправления почты, получил письмо от брата Петра дружеское, наполненное истинной ко мне братской любви, от г-на губернатора, который весьма в лестных выражениях поздравляет меня с начатым делом – делом брака. Часу в 12 приехали Л., К. и П. М., ехав (Л. 94) из гостей от А. А. г Во. Посидели час времени, говорили много, но ничего не сказали. К. на каждом шагу показывал[а] ко мне преданность, но какая цель? Знав мое расположение к Н., можно ли иметь виды благородные. Ежели слабость ее <69>, то достойна жалости и пренебрежения, ежели любовь чистая, то жаль искренне. Но как бы ни было в том и другом случае предосудительно, а я обязан всевозможно стараться удалить ее и себя от предосудительного обращения. 

18. С утра занимался письмами и отправлением почты. Ввечеру был у Б., где те же занятия, та же преданность и то же обращение. Л. должно отдать насчет характера и обращения более <70> справедливости. Как слаб человек! Не желая быть преступником и не думая о преступном, зачем подавать надежду, зачем холодным потом не дать почувствовать, что близкое обращение без границ не только предосудительно, но и порочно. Слабость сему причиной или нежелание огорчить, видя к себе искреннее расположение и преданность, но все не похвально. 

(Л. 94 об.) 19-го был встревожен неисполнением приказаний моих по делам службы секретаря. Печальная мысль беспокоила на счет будущности относительно Н. Судя по образу жизни всего семейства, не могу принудить себя верить, что и она не была заражена нисколько общими пороками <71> оного, не могу думать, чтоб непорочность, целомудрие было сохранено в той степени, как от благовоспитанной девицы <72> требуется. Боюсь обмана со стороны ее отца и за свою опрометчивость в излишнюю доверенность к оному дачею без всякого законного вида 7 т[ысяч] рублей весьма недоволен. Ежели не будет состоять [...], то весьма легко могут пропасть деньги. Скрытность характера и несовершенно твердые правила честности много меня в сем случае приводят в сумление. (Л. 95) [...] одна цель, один предмет – добродушие, благовоспитание и невинность Н. Но ежели сего не будет, ежели не найду по предположению, то вместо счастливой семейственной жизни, которою всегда так мысленно занят и в которой поставляю верх своему счастью, неизбежно найду пропасть мучений. И тогда раскаяние будет неминуемо следовать за непринятием добрых советов своих благодетелей, которые, смотря глазами опыта на поступки ее, может, могли видеть более, нежели я, ослепленный мнимыми, может быть, достоинствами. Но дело начато, разорвать трудно, чтоб не иметь неприятностей. Один Всевышний промысел может приближить к цели моей и сделать меня счастливым. (Л. 95 об.) Покорствуя Его воле, буду следовать по мановению невидимой руки, <73> мною управляемой. Будущность закрыта, из настоящего о ней верно узнать невозможно, назначенное судьбой не избегнешь. 

20. Поутру и ввечеру до 1-го часа ночи был у Б., ездил кататься с Л., был у П. М., говорил много о Н. и весьма благодарен был за участие, которое она в ней принимает. Приехав, застали К. играющей на клавикортах. Жаль душевно слабостей ее, она кажется ко мне приверженною, расстроена душевно, старается снискать мое сердечное расположение. Но какая цель, какой может предмет быть из моего к ней расположения? Один порок! Дал ей заметить, что можно быть слабым, но непорочным. Слабость извиняется, а порок никогда. 

21-го поутру выехал в Орловскую волость, куда и приехал ввечеру. Занимался делами и доволен остался крестьянами, которая волость лучшая из всех в уезде. 

22-го был в оной же. Поутру был нездоров, недоволен собою за нетерпеливость и вспыльчивость, но приметил, что сие происходило более от болезни, ибо при совершенно хорошем расположении склонен более к терпеливости. 
Думал о милом предмете, о (Л. 96) Н. Круг родства не по моему характеру: со стороны матери довольно знатен, со стороны отца довольно низок, нет середины, нет круга по моему характеру, по моему образованию и понятиям. Любя и уважая Н., раскаиваюсь даже, что решался составить партию, хотя уверен, что она мне ровная лично, но побочные обстоятельства много меня тревожат, какое-то предчувствие имею не в свою пользу. 

29, 30 и 31 особенная скука терзала меня, какое-то темное предчувствие неприятностей везде со мною следовало. Дожидал с нетерпением почты, наконец она пришла. Приносят казенные куверты и письмо от брата Петра. Спрашиваю: «Не было ли еще писем?» – в ответе получаю: «Нет» – и с ним неизвестная неприятность, сердце сжалось, но думал, что в куверте к сестрицам письмо находится. Еду туда и там тоже ничего, печаль более еще увеличилась. Посылают за посылкой, от ее присланную, получают и [...] письма, (Л. 96 об.) но не находят, и последняя надежда исчезла. С досады от невнимания слезы навернулись на глазах. Старался скрыть от Люб[...] и оправился. Утешения еще более увеличили неприятное расположение. 

В пять часов уезжаю от П. В 11 часов выезжаю в Петербург весьма в неприятном расположении духа, но упования на Всевышнего остаются в той же вере, как и всегда. 

[1826 год] 

[Январь] 

(Л. 73) 1826 год встретил в дороге из Устюга в Вологду, торопясь в С.-Петербург к предмету моего счастия. В Вологду приехал благополучно и 8 числа отправился в столицу, куда прибыл 12 числа. Из Петербурга отправился домой 25 числа и, наконец, через Вологду прибыл в Устюг 5 числа. 

[Февраль] 

19 февраля был день моего бракосочетания. Посаженым отцом был советник губернского правления тайный советник Иван Тимофеевич Жарков, посаженой матерью была стряпчева жена Анна Алексеевна Воротынцева, тысячным – уездный судья Александр Андреевич Красильников. Время летело в утехах, в радости и, кроме имен нежных и искренности, ничего обоюдно не было. Так пролетели дни до 6 августа. 

[Август] 

(Л. 73 об.) 5. Играл в бостон у Царевского и был в большом выигрыше. 6-го, вставши, был у обедни, потом у Вебера, а потом с Надинькой у прабабушки Кожиной. Вечер – у Вебера, где также играл в бостон и тогда остался в выигрыше. Особенных дел в оный день никаких не делал. 

8 числа ездил в Петряево. <74> 22 августа приехал в Устюг Егор Борисович Самсонов, с коим виделся 25 числа. Ездил в Варженское правление по случаю открывшейся заразы в деревне Вер[х]нем Чистякове и 4 сентября во время сильнейшей бури переправлялся чрез реку Сухону до той при сильнейше[м] дождик[е] с градом. Подвержен был опасности. 

(Л. 74) Сентябрь м[еся]ц 

5. Уехал в Красавино на именины к батюшке М[ихаилу] Матвеевичу], пробыл до 9 числа. 

28. Отправился с [...] в Антипинский присуд для следствия о[б] убитом крестьянине Липатникове, прав[ившемся] писа[рем] Гаврилою Черняевым. 

[Октябрь] 

5. Приехал домой. Первый снег и заморозье были 4 и 5 октября, довольно было холодно. 4 [...] много ходил, 5 приехал из Москвы брат Н[иколай] Михайлович] Булдаков. 

31 августа первое трепетание в утробе жены моей младенца дало мне знать, что я отец живого существа, хотя и незримого. [Декабрь] 

15 декабря выехали в С.-Петер[бург] батю[шка] М[ихаил] Матвеевич], брат Н[иколай] М[ихайлович] и сестрицы. 

17 декабря отправил Семена с женою к братцу Петру Ивановичу. С ними поехал и отец жены Данило. Праздники Рождества провели довольно весело. Новый год встретили у градского главы 2 гильдии купца Прокопия Федоровича Саблина – почти все общество города, (Л. 74 об.) как чиновники, так и лучшее купечество вместе – весьма весело. Пили шампанское, кричали «ура» и провели [время] совершенно приятельски. 

1827 год 

[Январь] 

Милый друг мой, который дал мне в покое чувствовать счастье семейственной жизни, первый и очаровал меня с наступившим годом. Горькие слезы, при писании сего капающие, явно доказывают мою любовь, уважение, и как больно быть пред нею виновным, хотя и неумышленно. Но да будет во всем святая воля Всевышнего! Сие прискорбие мешается с моим совершенным счастьем, кажется, единственно для того, чтобы показать мне, что на земле совершенства существовать не может. 

С крайне прискорбным духом и боязнью ожидал приближение 15 числа, предполагая по натуральному исчислению разрешения жены моей. Были малые припадки, но до разрешения признаков не было. И вот уже 22 число, а разрешения нет, (Л. 75) хотя признаки очевидны и с часу на час ожидаю. Смотря на невинность, на приуготовление ее для будущего дитяти, ее заботливость, должно бы радоваться и утешаться, но, напротив, и приближение дня счастия других ожидаю <75> с боязнью, одно упование на Всевышнего служит мне утешением. <76> 

22. Получил письмо от брата П[етра] И[вановича] и с ним 400 рублей. Возвратно послал с Семеном. 

К 25 был у меня Василий Иванович Пьянков, купец 2 гильдии города Сольвычегодска. 

27. Получил письмо от брата Петра Ивано[вича], в коем описывает болезненное свое положение. Принимая в нем живейшее участие и помня его ко мне оказанную помощь при моей крайности, решился ему помогать, сколько только будет от меня зависеть, и для того писал к нему о поездке на Кавказ к минеральным водам, предлагая 2 тысячи рублей своих на проезды, и даже решился в случае, ежели не встретится особенных причин, проводить его к оным водам. 

26. Получил известие о приезде сенатора Ивана Саввича Горгола в Тотемский уезд для следствия по жалобам (Л. 75 об.) удельных крестьян и в особенности крестьянина Кашиловского, который был сослан на поселение, откуда бежал и просил Государя. С ним чиновники <77> были – надворный советник Ляхов и служащий в Кабинете Его Им[ператорского] Ве[личества] титулярный советник Глинка, которые и отправились в Тотемском уезде в Кокшенские волости, куда требована рота из батальона и тотемская инвалидная команда. 

31 [января] жена почувствовала <78> тяжесть. 

[Февраль] 1 февраля было тяжеле, а на 2 число ночью сделались сильные перехваты. Палагея Федоровна и бабушка А. В. находились при ней неразлучно. Была сильная рвота четыре раза и вырвало хлебом, <79> желчью и слюней с горечью, а потом чаем, который пила в 12 часов. И так человек ко всему привыкнуть может. 

Вот уже наступил решительный час, где жизнь со смертию весьма близки. Муки чрезмерные я вижу, сердце трепещет, слезы навертывают, но я не так беспокоюсь, как пред 22 числом. Господи! Помоги и продли жизнь того, кто, кроме добра, ничего никому не сделал. Наконец показались воды, получила облегчение, а потом частовременная потягота продолжала мучения. 

При всяком приступе потяготы видел, как милый друг молился Богу, крестясь, просила помощи Всевышнего. И теплые (Л. 76) молитвы мои и присутствующих вместе были возсылаемы ко Всевышнему, который внял им, подал новые силы, и в 8 часов и три четверти крик малютки обрадовал всех, и милый ангел крестился уже, благодаря Бога за помощь. Удовольствие и радость приметны были на лице ее. Послал за письмами, писанными ко Н. М. и бра[ту] Пе[тру] И[вановичу], приписал я им свою радость. 

Вскоре получил известие, что едут из Тотьмы г[осподин] сенатор Горгол от Пе[тра] Ив. Гоголицына. В ночь на 3 число в 4 часа слышал звон колокольчиков, который прекратился во дворе полицмейстера Аполона Никифоровича Марина. Приехала его жена с братом, которая и подала повод Гоголицыну думать, что едет господин] сенатор. На другой день был[и] полицеймейстер, судья и надзира[тель] с поздравлением. Добрые люди принимают в радостях других всегда участие. (Л. 76 об.) <80> 3 числа дома была молитва младенцу и имя дано Ольга по желанию жены. 

6. Крестил и воспринимал из купели Ап. Ни. Марин – полицмейстер, и хотели, чтоб с ним была племянница Софья Самсонова, но когда Ольга закричала и заплакала, то Соня в то же время ушла в другую комнату и спряталась за кровать, и никак не могли уговорить быть восприемницей, почему и просил случившуюся тут бабушку Арину Алексеевну, которая и воспринимала. 

10 числа получил предписание ехать в Сольвычегодский уезд в Черевковскую волость для следствия о[б] убитом крестьянине Козлове, что для меня крайне было прискорбно, но кто знает, может сие послужит к лучшему, последствие покажет и верно оправдается. 

15 числа выехал на место в оную волость. Со мною отправилась до Соль-вычегодска Пра[сковья] Мих[айловна] Чуровская. Были десяцкие Шахматов, Карпов, Корелин, для письма – Дмитриев. Ночевал в Комарицкой волости, а к вечеру приехал на место в Черев- (Л. 77) ковское правление. 

17. Был в Сидоро-Едемской волости. 

19-го получил предписание от ге[нерал]-гу[бернатора] о приглашении стряпчего [и] ввечеру опять приехал в правление. 

Народ в Черевковской волости малообразован, склонен к пьянству, росту мелкого, изредка встретится среднего – в 5, 6 или 7 вершков. Женщины <81> оклад лица имеют правильный и приятный, насчет супружеской верности слабы. Промыслы. Главное – хлебопашество, потом скотоводство, которое при изобилии сем в значительном имеются количестве и довольно крупной. Есть богатые крестьяне Белильниковы, Пороговы и другие, у коих имеются кожевенные, сыромятные, сальные заводы, и отправляют хороший торг с Архангельском на своих каюках. На погосте, близ Двины находящем, бывают по воскресеньям значительные торжки с крестьянскими продуктами и промышленностью. Поблизости городов не имеется, а в окружности других мест, где бы сбираться, нет, а для того весьма удобно учредить в оном месте посад с привилегиями оному следующими. 

22-го следствие кончил и в ночь в 10 часов вечера выехал, а приехал в Устюг на другой день в 5 часов после обеда. 

(Л. 77 об.) Август м[еся]ц 

30 июля был с женою в Красавине в усадьбе у батюшки Ми[ха-ила] Матвеевича] в день рождения брата Николая Михайловича]. Со мною были Апол[лон] Никифор[ович] Марин, жена его Над[ежда] 

Мих[айловна], Ни[колай] Дмитриевич] Раков, Павел Андреевич Пи-столенков – где ночевал и проведя другой день. 
1-го числа поутру из Сольвычегодска приехал нарочный от исправника Ивана Силыча Болотова с уведомлением, что едет вице-губернатор Федор Иванович Татаринов, почему, желая встретить его в городе, отправился вперед в коляске, куда и приехал в шесть часов. А вице-губернатор] приехал в 2 часа ночи на вторник; к коему явился и нашел я в нем человека с добрыми правилами, умного и ласкового. Обедал вместе с им у Царевского, играл вечером дома с А. А. Кра[сильниковым] и Христ[ианом] Федоровичем] Вебером в рокамболь. 

3 числа поутру, отметя в докладной и написав письма к батюшке и брату Петру, был у (Л. 78) Федор Ивановича, проводил его к перевозу, откуда он заблагорассудил видеть место, где река Сухона соединяется с Югом и составляется река Двина, куда отправился в шлюпке водою. Провожал его Царевский. Оттуда пришел домой и записал для памяти, [как] видел сон: до сего за м[еся]ц выросшую молодую яблоню и на ней два спелых яблока. По примечанию моему вскоре после сего милый друг мой начал чувствовать тошноту и другие припадки беременности. 
5-го числа отправился с Платоном Васильевичем Кустовским в Петряево для следствия о новинах. 

Подъехал 6 числа. Рано поутру шел дождь, а потому и у обедни не был. Ввечеру приказал, чтоб волостные начальники и крестьяне, собравшись в церкви, дожидались моего приходу, [а] потом, послав за писарем Петровым, приказал ехать ему и описать все новины. <82> Ходили прогуливаться и провели день без особых событий. 

7-го в воскресенье также был дождь; ходили в разных местах по даче. 

8-го ездили на Олыиану кругом; был на Берникове. 

9-го и 10-го написал свидетельство новинам и отправились во время сильного дождика (Л. 78 об.) в город. 

12-го получил письмо от Карла Федоровича Гиппиуса, который уведомлял о старом великом деле. 

29 августа переехал из деревни в город и на другой день отправился в Красавино. 

[Сентябрь] 

3-го сентября приехали в Красавино, быв в Петряеве, где нашли Василия Яковлевича Голубева, губернского землемера, Василия Петровича Кочанова, асессора казенной палаты, и губернского стряпчего Ивана Николаевича Иваницкого, где пробыли до 7-го числа, в который день приехали в Устюг. На другой день обедали у нас сверх означен[ных] Валерий Федорович Ширков, инженерный офицер, Павел Андреевич Тимоленков, капита[н] инвали[дной] команды. 

9-го получил письмо от батюшки, в котором видно, что о чем беспокоится <83> на счет мой. 

17 сентября в день анге[ла] жены обедали у батюшки, и вечер был у полице[й]мейстера. 

18 вечер был у меня, время провели довольно весело. 25 выпал первый снег и шел почти целый день, но день был теплый, почему снег непрочен. [Октябрь] 

(Л. 79) 1-го октября сделался мороз, выпал снег, и стала зимняя дорога. Получил манифест о рекрутском наборе. 

25 октября уехал шурин Нико[лай] Михайлович с инженерным офицером поручиком Валерианом Федоровичем Ширковым в С.-Петербург, коих я провожал до первой почтовой Поникаровской станции с Бор[исом] Павловичем] Качаловым. 

[Ноябрь] 

2-го ноября приехал председатель рекрутского присутствия губернский двор[янский] предводитель статский советник Александр Николаевич Левашов. Остановился у Захарова. 

8-го [ноября] рекрутского присутствия не было. Ездил в Петря-ево и, приехавши, был у Хр[истиана] Федоровича] Вебера, где узнал о приезде жандармского полковника Антона Федоровича Девера, с которым виделся у предводителя Левашова. 

17 ноября приехал в Вологду флигель-адъютант Преображенского полка штабс-капитан Пе[тр] Карлович, светлейший князь Ливен, который, пробыв в Вологде до 3 числа декабря, выехал в Устюг, куда и прибыл 5 декабря ввечеру. Остановился у Аленева в доме, был в рекрутском присутствии, замечал все злоупотребления, принимал всякие просьбы, смотрел команду рекрут и инвалидов. (Л. 79 об.) Просил я о владельцах, [князь] велел составить записку и представить к [н]ему в Вологду. [Князь] уехал в Яренск 12 числа, дорогою расспрашивал крестьян о злоупотребительных расходах. 

[Декабрь] 

19 числа принят последний сольвычегодский рекрут, и присутствие закрыто. В оный же день приехал вице-губернатор из Яренска, довольно обеспокоенный духом по неприятностям у его по присутствию, случившемуся касательно лихоимства майором Петровым, что открыто и учинил признание. Письменно докладывал оному о многих переменах, просил по представлению земского суда о причислении к обывательской станции по Сухоне и о десятских при земском суде. Также по просьбе крестьянина Алексея Удачина. 

20. Уехал Александр Николаевич Левашов, предводитель дворянства Вологодской губернии, с ним Нико[лай] Дмитриевич] Раков, коих проводя был в присутствии, старался о приведении дел по части торговли. (Л. 80) Ввечеру узнали, что у Оленьки прорезались два зубка нижних передних. Ввечеру уже послал конверт от князя к партио[н]ному офицеру штабс-капитану Подушкину и ослабного, оставленного до [летнего] времени. Занимался сочинением записки о владельцах для князя. Получили известие о смерти Прокопей Федоровича Саблина, который скончался 7 числа. Праздники встретили как обыкновенно – всякий у себя, первый день ездя с визитами. 

27 числа капитан Павел Андреевич Пистоленков выступил с партией рекрут в Вологду. 

28. Был у нас вечер, и провел время довольно весело. 

30. Ввечеру были у племянницы Анисьи Семеновны Виноградовой. Ввечеру довольно приятно провел время я с Христианом Федоровичем <84> и Александром] Андреевичем] Краси[льниковым] и Але. Петровичем] Царевским, играли в рокамболь. 

31 числа вечер провели у Бориса Павловича Качалова, где и Новый год встретили. Приехал от [н]его в 2 часа ночи. Неприятность о пьянстве Але[...] и Саши много меня обеспокоила, и Сашку за сие <85> чувствительно наказал, (Л. 80 об.) но крайне собою за сие был недоволен, ибо весьма легко при неизвестном ударе по голове можно лишить человека жизни и сделаться несчастным. 

[1828 год] 

[Январь] 

(Л. 43) <86> Выехал из города Устюга 6 числа во вторник во 2 часу ночи. Чай пил в 12 часов в Верхней Тосьме у Алексея Данилова в 35 вер[стах]. В Тотьму приехал в 5 часов, отдал на свечу Феодосию Праведному Бесту[жева] человеку Евграфу. Был в Кад-никове у стряпчего Константина Тимофеевича Черняева, где застал А. П. Непеву с дочерьми Анной, Верой и Марьей. Провел время приятно, разговаривая о старом житье в Вельске. В Вологду приеха[л] в пятницу в 8 часов утра и пробыл до 1 февраля, которого числа в 11 часов утра выехал в С.-Петер[бург]. 

[Февраль – май] 

Прибыв туда 15 числа ввечеру в 5 часов, остановился у брата Петра Ивановича и 7-го числа ездил к родным – Тишковским, Политковским и Булдаковым, был и у Буцковского. (Л. 43 об.) Тишковские: Иван Осипович, Катерина Григорьевна, Владимир, Павел, Александра, Константин, Алексей, Платон, Михаил, Никита, Лизавета, Ольга, Варвара, Катерина, Софья, Катя, Иван и Варя Владимировичи]. 

Политковские: Авамия Василевна, Александр, Владимир, Ростислав, Вячеслав, Всеволод Гавриловичи, Александрова] жена Александра Ивановна, Владимир[а] – Марья Ивановна. 

[...] Марья Алексеевна, Павла Тишковского жена Елисавета Андреевна, сын Николай. 

Яков Александрович Дружинин. Николай Иванович Богданов. Николай Михайлович Базелевский, сын его Александр Николаевич. Иван Иванович Шелехов. Брат Александр, Варвара Александровна Булдакова, дети Варя, Саша и Сергей. Егор Иванович Кербер, братья его Федор, Александр и Владимир. 

Секретарь 4[-го] Департамента] Сената, у коего полковник Иван Михайлович (Л. 44) Жеребцов. 2[-го] Департамента обер-секретарь Николай Николаевич Чайковский. Алексей Михайлович Корнилов. Александр Иванович барон Редель. Экзекутор 4[-го] Департамента 

Николай Самойлович Батурин. Адъютант Штаба Павел Дмитриевич Дягилев. 

Купец Василий Михайлович Юдин. Лекарь Самойло Филипович Гаммер и Аполон Никифорович Марин, комендант Гроденской крепости. Петр Павлович Семенов, начальник отделения в Департаменте министра внутренних дел. Вице-директор Константин Фомич Клименко. Правитель канцелярии Александр Иванович Покровский. Смотритель градской богадельни Петр Богданович Крентор, (Л. 44 об.) жена его Татьяна Михайловна. Иван Лаврентьич Миллер, смотритель Михайловского замка. Экзекутор 4[-го] Департамента] Сената Николай Самойлович Батурин <87>. Яков Иванович Шипов, столоначальник в Департаменте Горном. 

(Л. 45) Николай Михайлович [Булдаков] приехал из Москвы 30 апреля, 3 мая с оным виделся, 5-го сделал условие и засвидетельствовал у маклера, 8-го был на выставке изделий. [...] 25 коп. шелк Екатерине, Всеволжского часы, паровая машина 1820 году, рожь, сухой лен. 10-го предположено выехать вечером. 

(Л. 45 об.). .................. 

(Л. 97) [Июль] 

30 июля. Ездил из Петряева для осмотра почтовой станции Синегодской волости в деревне Посегове; <88> во время проезда был сильный дождь. Ввечеру поздно приехал в Петряево. 

31 числа я отправился в город, а жена с детьми и Лю. М. – в Красавино, но, отъехав версту, у коляски, в коей сидела жена и дочь Ольга, сломалось колесо на ровном месте, причем жена очень испугалась. 

[Август] 

1-го числа занимался отправлением почты и писал почти до 1-го часу ночи. 

2-го числа был дома. 

3-го также находился дома, дожидаясь почты, которая пришла после обеда. Ввечеру послал десятского вперед по Никольскому тракту для заготовки лошадей (Л. 97 об.) и был у К. М., которая по привычке своей кокетствовала, где были из Вологды барышня Волоцкая и бабу[шка] Ар. Ал. 

4-го поутру выехал осматривать по Никольскому тракту почтовые станции, на Горбачевской нашел неисправности, которые и означил в свидетельстве. Пил чай у подрядчика и в шесть часов вечера приехал в город. 

5-го числа отправился в Красавино, заехал в 12 часов к А. А. Красильникову, с коим в три часа приехал в Красавино. Заезжали в Петряево. 

6-го числа поутру рано проснулся; на дворе погода была пасмурная, шел дождь. Расположение духа было неприятное, что-то беспокоило. Жена проснулась так же рано и в 8 часов пришла на низ, имела глаза (Л. 98) заплаканные и наконец объяснила мне, что у ней истерика и боль в боку, а потом открылась тайная грусть от ревности к К. М., что меня много встревожило и причинило грусти. Сего числа губернатор выехал из Вологды для обозрения губернии. 

7-го числа после обеда выехал из Красавино, осматривал Синегодскую станцию, заезжал в Петряево, напился чаю и ночью часу в 12[-м] приехал в город. 

8-го числа поутру в 4 часа пришел вестовой от правящего должность полицмейстера Аполлона Николаевича Гарновского и сказал, что приехал [секретарь] канцелярии губернатора и сам он скоро будет, почему, вставши, написал записки к жене, А. А. [Красильникову] и письмо к сольвычегодскому исправнику Болотову. Одевшись в мундир, отправился встречать губернатора, коего (Л. 98 об.) и встретил за 15 верст от города. Увидя экипаж, я вышел из повозки, ожидал приближения. Когда же [губернатор] подъехал, то довольно сухо сказал: «Здравствуйте, А. И., поезжайте вперед», – почему я и поехал за его экипажем по худости лошадей. 

Приехав на перевоз в город, вышел, где я ему о благополучном состоянии отрапортовал и отдал рапорт, который, приняв, ничего не говорил. Потом более разговорился с Гарновским. Переезжал на пароме, сделал выговор о бывших на большой дороге отводах, потом спросил: «Есть в городе жандармы ?» – на что [я] сказал, что нет. – «Как в Р[оссии] он без мундира жандармского?» [При]чем [губернатор] отзывался об оных с досадою. По выходе на берег поехал на (Л. 99) лошадях, Воро[нову] принадлежащих, в квартиру в доме Нилковского отведенной, где никого не принимал. Отдохнув, закусил и в 12 часов поехал [к губернатору]. Приглашал его [губернатора] отобедать, но [тот] не согласился, отговариваясь, что надобно скоро ехать, обещаясь быть в среду на чай. В обращении был довольно сух. По отъезде губернатора] с А. Андр. пошли в квар-[тиру] Вл. Дм. Шешедилсова, секре[таря] губернатора], который стоял в доме Ивано. на квар[тире] у Субботина, откуда в 2 часа были дома и, отобедав, легли отдыхать, <89> а вскоре приехала жена с сыном. (Л. 100) Покорствуя безмолвно Всевышнему во всех переворотах бренной жизни нашей, человек наконец-то достигнет счастья, которым только предоставлено наслаждаться в юдоли горестей. Достигнет и будет знать цену оному, испытав прежде удары немилосердного рока, всеобщее непостоянство, не будет ни в чем чрез меру уверен <90> и будет <91> снисходителен к слабостям, столь неразлучным с человеком. Он достигнет истинно счастливой умеренности во всем и тогда останется покоен духом, доволен сам собою, уважаем и любим близкими и, ежели судьбою наградится, нежным другом, верною и кроткою супругой, тогда верх счастья его увенчает истинным благополучием. (Л. 100 об.) Вот единственная награда в жизни сей добродетели и терпению. 

Порок чужд сих наград Всещедрого, он стремится к другой цели, совсем противоположной, по наружности блестящей, но гибельной, встревожен духом, мыслью и совестью. Побочные страсти: славолюбие, гордость, зависть – попеременно терзают его и, приближая к разрушению, не дадут ни одной минуты насладиться истинным благополучием. <92> Стремясь к счастью, с каждым шагом будет далее и далее удаляться от оного. <93> Заблуждение приведет наконец к пропасти, в которой невозвратно <94> погибнет. Он ее увидит, увидит все ужасы. Содрогнется сердце, смутится духом, но удаление от оной будет состоять не в его уже воле. С хладным трепетом <95> повергнется в оную, раскаяние будет единственным сопутником <96> до самого конца жизни. 

[1829 год] 

[Февраль] 

(Л. 16) 1829-го года февраля 1-го числа в 3 часа ночи выехал из города Устюга к родителям по письму брата Нила Ивановича, уведомившего меня о болезненном их положении. При прощании с женою чувство горести заставило пролить несколько слез. Благословляя малюток, которые спали, горесть еще более мною овладела, но, чтоб не расстроить милого друга своего, залившего[ся] слезами, скрепился и показал более равнодушия, сколько во мне было. На первой станции заблудился по незнанию ямщиком дороги, который провез меня околичными дорогами в горах и оврагах. (Л. 16 об.) Во сто верстах пил чай, где встретился со мною вологодский купец Витушечников. 3-го февраля в 7 часов утра приехал в Вологду, остановился на квартире советника уголовной палаты Антипа Яковлевича Ефратова, где, напившись чаю, оделся и поехал к губернатору, который, узнавши о моем приезде, весьма удивился и показал свое неудовольствие, что я решился без особенного его увольнения отлучиться от должности, но по выслушании от меня причины моего приезда, успокоившись (Л. 17) и приказав подать рапорт на его имя с испрашиванием отпуска, в получении коего велел тогда же написать билет на увольнение, который при мне же написал, и, утвердя своим подписом, пожелал мне благополучного пути. От коего заехал к Кувшинову, потом поехал к Ефратову, где, познакомясь с Зависецким и братом его Суворовым, отобедав вместе, в 3 часа после обеда отправился в путь на [...], заплатя за тройку на первой станции по 20 копе[ек], а на следующих по 18 ко[пеек] на версту, до Ярославля. 

В Грязовец, в 42 (Л. 17 об.) верстах от Вологды, приехал в 8 часов вечера, где заехал к городничему Афанасию Васильевичу Куликову; видел и жену его Варвару Васильевну, и дочь Софью. Пробыв два часа, отправился далее. Ночью проехал Данилов, а в 1-м часу дня 4-го числа приехал в Ярославль. Дорогой крестьянское строение крайне бедно и более, дома крыты соломою. Ярославль же имеет вид весьма хорош и особенно переезжая реку Волгу, и вообще строением из отличнейших городов. Остановился в Цареградском трактире, который по многому (Л. 18) числу простого народа, в нем бывшего, для остановки проезжающим неудобен, и мне не понравился. Впрочем, есть особенные номера, где можно иметь спокой. Пообедав и напившись чаю, нанял до Москвы вольных за 39 рублей: на первой станции 16 ру[блей], а на прочих платил за тройку по 12 копеек. Выехал из Ярославля в 3 часа пополудни. 

К Троицкой лавре, знаменитой в российской истории спасением России от совершенного порабощения поляками, приехал 5-го февраля в 2 часа пополудни, где нанял ямщиков за 22 ру[бля] 40 ко[пеек] прямо чрез (Л. 18 об.) город Дмитров и село Рогачево на Клине, миновав Москвы, чем сократил дорогу на 40 верст. Расстояние – 95 верст. 

В город Дмитров приехал ночью в 10 часов и остановился в трактире. Город стоит в яме, и главная промышленность жителей – огородные овощи; есть суконная фабрика московского купца, на которой до 1000 человек работников. Выехал из онаго в 3 часа утра и по весьма худой дороге, испортившейся от бывшей метелицы (Л. 19) и выпавшего во множестве снега. С великим трудом доехал до села Рогачева в 8 часов утра, где ямщик, обязавшийся доставить меня в Клин, нанял другого ямщика по фамилии Князев за 9 ру[блей] 40 к[опеек]. 

В селе Рогачеве жители зажиточны, имеют хорошие домы и у некоторых каменные. 400 душ эконо[мических]кре[стьян]. Главный промысел – мелочная торговля, извозничество и постоялые дворы для проезжающих из Москвы в [...]. (Л. 19 об.) [Иные занимаются] покупкою в разных местах, довольно отдаленных, для бумажных фабрик тряпья. 

В Клин, в 35 верстах отстоящий, приехал в 1 часу, где нанял ямщика Петра до Твери по 22 ко[пейки] на версту за тройку. Выехал из Клина в 3 часа и приехал в Тверь, в 85 верстах отстоящей, в 1-м часу ночи и остановился на постоялом дворе у Соболева. В проезде со станции Завидово до станции Городни видел во сне, что будто приехал в дом к родителям, где застал обедающих за столом батюшку и Авдотью Васильевну Малышеву, куда за стол <97> сел и я, предполагая, что дома; наконец, узнав, что это у Малышева, бросился (Л. 20) целовать руки у старухи Малышевой и несколько целовал в плечо, по просьбе я поцеловал в губы; маминьки же за столом не было; еще видел нескольких женщин нарядных, из коих заметил старую Матрену. 

Из Твери выехал в 3 часа утра на почтовых лошадях. Дорога совершенно испортилась и вовсе даже не было следу, отчего в Старицу, в 75 верстах отстоящей, приехал в 8 часов вечера, где написал письмо к опеке и посылал на почту, но не приняли по запечатании оной к отсылке. (Л. 20 об.) В Старице почтмейстер Гаврило Михайлович Литвинов, знакомый батюшки. В Старице нанял ямщика до дому за 12 рублей; из которого города выехал в первом часу и приехал в Зубцов, в 42 верстах, в 7-м часу. 

При въезде в город по всем улицам, где надобно было ехать, дорога устлана была <98> ельником, знакомя, что повезут по оной покойника. Болезнь родителя, занимающая меня беспрестанно, к тому же сон и ельник – предвестники смерти, весьма меня мысленно обеспокоили, и хотя всем сим замечаниям не верил, но однако же тревожился. (Л. 21) В <99> Зубцове остановился на квартире у Григория Федорова Некрасова, от коего узнал, что батюшка был болен, но получил облегчение, чем <100> меня успокоил, и, можно сказать, все мои мнимые предчувствия рассеялись. Напившись чаю, выбрившись и отдохнув, в 9 часов выехал к дому. Приближаясь к оному и завидя издали рощи и деревья знакомые, радовался и с особенным удовольствием распознавал знакомые места. Как привлекателен всякий предмет на родине, все особенно располагает к радости. 

(Л. 21 об.) 8-го числа в 11-м часу наконец приехал в дом родителей, что было в пятницу. Никто [меня] не видел, вхожу в дом, маминька, думая, что пришел чужой, смотрела в дверь и, увидя меня, бросилась ко мне, известя батюшку о моем приезде. Слезы радости и, увидя болезненное положение родителя, <101> слезы горести смешались вместе и облегчили печаль, меня угнетающую. 

Маминьку нашел в добром здравии и гораздо лучше, чем предполагал найти. Батюшка был болен, что видно было из болезненного лица его. Рот скрививши, шея распухла, и язык лишен действия настоящего употребления, что случилось после горячки, в которой находился (Л. 22) 12 дней, и после сего сделался нарыв на шее и получил скривление рта. 

12 числа ездил к Андреевскому и не застал дома, а потому ездил <102> на другой день и застал дома, который принял и обласкал весьма благосклонно. Посоветовавшись с родителями, положили, чтобы, устроив имение к распродаже или устроя малую запашку, ехать ко мне в Устюг. 

Одиночество родителей при старости лет и болезненное положение их требует непременно бытности вместе со мною. Не находя надобности более быть вместе с родителями, положил 15-го числа (Л. 22 об.) отправиться к должности чрез Москву, где намерен пробыть несколько дней для некоторых дел и покупки некоторых вещей. 

14 числа послал Алексея в Зубцов с письмами к брату и жене, велел притом искать ямщиков до Москвы, который и нанял из села Ульяновского крестьянина Мотова, известного ямщика, за 60 рублей. 

15 числа в 9 часов утра отправился из дому. Волоколамск проехал ночью, спав, а потому ничего не видел. 

В Москву приехал 16-го числа в субботу в 3 часа. Остановился на Тверской улице в доме Кусовникова, в гостинице Шекальникова под № 6-м. Дорога от Зубцова рекою Волгою была порядочная, а далее до самой Москвы крайне ухабиста, что произошло от (Л. 23) бывших жителей. Приближаясь к Москве, всякой невольно чувствует, что приближается к большому многолюдному торговому городу – беспрестанные взад и вперед идущие обозы с кладью разных товаров сие доказывает. Все же встречающееся – русское, ничего иностранного, как около С.-Петербурга и по южным губерниям, чувствуешь, что приближаешься к сердцу России, первопрестольному граду Москве. 

Строение крестьянское в деревнях по большой дороге от недостатка вообще леса на вид крайне бедно, крыты более соломою неопрятно. Архитектура у всех одинакова, крыша на два ската, волока – более как овины. Всего строения селения казенного ведомства крестьян лучшие, потом крестьян оброчных, и самые бедные селения на вид – бедные (Л. 23 об.) жителями и убожеством – есть селения крестья[н], живущих на барщине или вместо оброка обрабатывающих у господ землю, что происходит от трудности работ. По дороге от Зубцова встречается по сторонам довольно господских домов. 

Вид монастыря Нового Иерусалима также примечателен по своей необыкновенной и древней архитектуре. Стоит к тому и на привлекательном местоположении, около двадцати верст от Москвы. 

Место называется «бани», гористое, и въезд крайне труден. Пред проездом было найдено мертвое тело и украдена у ямщика лошадь, почему и сделалось для меня примечательно. Верстах в пяти от оного места, за 15 верст от Москвы, подъезжая (Л. 24) к реке Москве, откроется равнина, <103> весьма полого возвышающаяся, и вдали строения Москвы: огромные башни [...] и прочее строение на правой стороне с Воробьевыми горами. Левая же сторона Москвы с Сухаревою башнею заслонялася <104> чернеющим лесом. Подъезжая ближе, увидим примечательную дачу генеральши Глебовой, около которой сад и рощи должны в летнее время многих привлекать из столичных жителей для наслаждения чистым и здоровым воздухом. От оной дачи по правую сторону тянет[ся] далеко сосновый мелкий лес и, постепенно умалясь, почти около Москвы кончается. [Таковые владения есть] обещающие по близости к столице со временем владельцу большие выгоды. 

Под самою Москвою въехали на большую С[анкт]-Петербургскую] дорогу-шоссе. (Л. 24 об.) Великолепные на мостиках чугунные перила с орлами заслуживают внимания. У заставы такое множество было съезжавшихся обозов, что я должен несколько времени дожидаться, пока проехали оные <105>. Подъезжая еще ближе к Москве, бросился в глаза Петровский дворец с башнями и стеною древней же архитектуры. Въехав в заставу, увидим первую церковь С[вятого] Петра с ярко вызолоченным куполом. Для легкости проезда ямщик ехал задней улицей. Прямых улиц очень мало, однако есть довольно широкие. Около белого города кругом место весьма хорошее: бульвар и расстояние до строений порядочное. Вообще во всем городе по всем улицам (Л. 25) видим <106> под вывесками лавки, магазейны, гостиницы <107>. Так что, несмотря на обширность города и великое множество торгующих, продавцы находят выгоду в сбыту своих товаров, которые, главной расход имея на всю империю, по ярмаркам и просто развозят по городам. 

17. Был в Успенском соборе (служил молебен [Святому] Петру митрополит) и прикладывался к мощам, в числе коих и гвоздь господен. Церковь показывает совершенную древность – богатства много, чувства не видно. 

(Л. 25 об.) 18. Был для отдачи денег в Московском опекунском совете, где дела делают кажется медленнее, нежели в подобном же месте в С.-Петербурге. Ездил <108> 17 к Але. Нико. Есаулову, который находится при приеме писем. Дом хорош. Жена вторая с детьми от прежнего мужа, женщина чрез меру толстая, недурна собою, но кажется холодна к мужу, в жизни видно досталось. Ездил по разным местам для закупки разных вещей. Всего лучше (Л. 26) покупать в хороших магазинах, а особенно сукна, которые можно купить здесь без обмана. [Чтобы] покупать в гостином дворе, надобно иметь сведение в вещах покупаемых. 

19. Отдал с билетом и [...] на почту письмо. Заходил к Есаулову проститься. Примерял платье и вечером в 10 часов выехал из Москвы. На вольных до Ярославля за 42 рубля нанятого – на первой станции 12 ру[блей], а на других по 13 ко[пеек за версту] на тройку. Дорога от Москвы до Троицы весьма (Л. 26 об.) ухабиста, лошади худы, и так все мои расчеты во времени должны были уничтожиться: вместо суток до Ярославля, как предполагал, проехал более полторых суток, куда приехал 21 февраля в 9 часов утра. Остановился в гостинице близ гостиного двора в доме Соболева, выех[ал] в 11 часов к Вологде. Проехал город Данилов вечером, Грязовец ночью и приехал в Вологду в 9 часов утра 22 числа. Остановился у А. Я. Ефратова, от коего получил письмо милого друга, жены моей, которое много меня обрадовало. (Л. 27) Был у губернатора, которым принят был весьма ласково, заезжал к вице-губернатору, коего также видел. Был я у Жаркова и Ушинского, но не застал их дома. 

Видел Вебера, коего приглашал в Устюг, и, отобедав и напившись чаю, в 7 часов вечера выехал из Вологды. В 11 часов проезжал Кадников, где виделся со старым своим приятелем Виктором Ивановичем Сорохтиным, который весьма обрадовался, увидев меня, и, просидев с ним часа два, разговаривая об общих знакомых и приятелях, уехал далее на худых лошадях (Л. 27 об.) до Тотьмы, ехал на трех, куда приехал 24 числа в 3 часа утра, где был задержан недачею лошадей и должен был наконец ехать на четырех лошадях, и заплатил 6 руб[лей] за 24 вер[сты], и от Тотьмы до самого Устюга ехал на четырех лошадях. На последней станции должен был остановиться за грубостью подрядчика Одинцова и приехал в Устюг 25 числа в 11 часов вечером. В доме жена и малютки спали, но, услышав мой приезд, жена встала и беспрестанно изъявляла (Л. 28) свою радость о моем прибытии. 

На другой день никуда не ездил. В середу же был я у брата Ник[олая] Бул[дакова], видел его жену, которая приняла довольно сухо, [...] не пренебрежением, но по привычк[е] к молчаливому обращению и после всегда и со всеми была в одинаково[м] обращении. 

1831 год 

(Л. 112) [Август] 

1-го августа ездил с Михай. Васил. Северовым, Антип. Яковл. Евфратовым к обедне в Троицке-Гледенский монастырь, отстояв обедню и во время священия водою отправились на мост при пойме реки, [где] Юг и Сухона, соединясь, образуют реку Двину, от коего места, обошед, в Морозовскую слободу. Пришли в монастырь, хотели навестить игумна Пахомия, но оный, быв запершись, не доставил нам случая его видеть. Смотрели монастырь, церковь, в которой весьма хорошая живопись устюжского живописца Колмогорова, откуда отправились домой. Играл бостон. Ввечеру ко всенощной .ездили в Янковскую пустынь в трех верстах от города на левом берегу Сухоны, на красивом, возвышенном месте, откуда весь Устюг совершенно виден. 

2-го отправились с Северовым [и] Евфратовым в деревню Петряево. 

3-го приехал Але. АН. Кра[сильников], и с ним вместе и с женою ездили в Красавино, где ловили рыбу, смотрели лошадей, были в роще, в местах, где женою проведено лучшее время своей жизни и, можно сказать, где родина ее. (Л. 112 об.) Ввечеру приехали домой, играли в бостон, и я остался в выигрыше. Поужинав, Красиль. уехал домой, а мы на другой день 4-го числа ввечеру после чаю отправились в город, куда и приехали благополучно в 9 часов. 

5. Отправил почту и письма к Вере Михайловне, Черкасову и Мясникову с деньгами. Играл в бостон у Северова, был ввечеру поздно в бане. 

6-го числа отметил <109> докладной разные документы. Был у обедни в Прокопьевском соборе, потом в Успенском смотрели великолепие оного. Заходил к В. П. Сорохтину, где играл в бостон, остался в выигрыше. Обедал дома. Получил почту, с коей особенного ничего не было. Ввечеру ходил в сад и дорогою, встретясь с Пла[тоном] Васильевичем] Куст[овским], узнал неприятные вести о следственной комиссии и положил непременно выйти в отставку до окончания дел оной. (Л. 113) Ввечеру поздно послал десятского вперед к Лальску для заготовки лошадей, куда на другой день намерены были отправиться для осмотра места под постройку винокуренного завода, который Северов подал мысль непременно выстроить, по выгодах принести могущихся от оного. 

Посылал за Булдаковым, депутатом при комиссии находящимся, чтобы узнал о ходе дела, бранил [и] поштрафовал крестьянина – из Шемогодского правления половника – за неисполнение приказания садить свиней в онучки. 

Поутру открылся понос присутствующей эпидемической болезни, довольно опасной, но более полагаю от геморроя. 
Н. П. Булда[ков] обсказал дело в лучшем положении, нежели слышал от П. В. Куст[овского]. 

7-го числа в 12 часов выехали в Лальск. Пошел дорогою дождь и шел два дня, а потому дорогою было скучно. 

Приехали туда в 10 часов, переночевал. На другой день ездили с А. Я. Евфр[атовым] по городу, были в доме у Плюснина и Жумкина. Выехали в 1 часу на завод и потом осматривали ключи, которые, по замечанию Северова, требуют расчистки, а при настоящем положении воды недостаточно. (Л. 113 об.) Напившись чаю у приказчика в квартире, отправились в Устюг и, ехав всю ночь, 9 числа в 7 часов утра приехали. Отдохнув, был у Северова и с [н]им вместе у Аршаулова, вятского купца Константина Петровича, у коего хотел купить шампанского и вина, но по дороговизне не сошлись. Пробыл целый день с [н]ими, играл в бостон, хотел ехать в деревню, но А. Я. Евфратов, квартируя у меня, задержался. Торговал часть деревни Шилова у вдовы [...] 

10-го числа по приезду получил записку от жены, которая пеняла за неприезд к ней вчерась, как обещал быть. 

1832-й год 

Л. 108 [Январь] 

Прошел год, как и одна минута жизни нашей, невозвратно. Так прошли и пройдут еще целые веки, постепенно улучшаются <110> области и государства, но, взяв, в частности, одного человека, <111> жизнь его остается в одном положении. <112> Путь к счастью, предмету для всех общему, так же труден и недоступен, как и всегда, и число достигнувших сего предмета, <113> ежели бы можно поверить <114>, едва ли в каждом столетии не одинаково. Предположив же счастье в спокойной, безмятежной и довольственной жизни человека, то постепенно с образованием целого государства таковых людей должно <115> постепенно и уменьшаться, <116> ибо просвещение полагается более в наружном образовании, в процветании мануфактурной промышленности, торговли, более в свободе каждого лично, в устройстве городов, селений, сообщений и тому подобных предметах, но не в нравственном воспитании человека [...] С улучшением наружного благоденствия государства потребности каждого увеличиваются, рождаются прихоти, желания лучшего, оставляя потребное прежнее, применяются к новому блестящему, а с тем вместе (Л. 108 об.) является нужда, забота, и человек удаляется от искомого своего предмета. Не великолепные чертоги, не богатство, не громкая слава делают человека счастливым, но добрая наша совесть, желание быть полезным ближнему и Отечеству. Ограниченность в суетных желаниях ведет к сему благу. Трудно человеку сие приобретение. Всевышний, сотворивший все, доводит смертного разными путями к оному. Он поддерживает в минуты слабости и невидимо приводит его к сей цели. 

Не в шумных празднествах должно встречать Новый год по обыкновению, всеобще принятому, но в искренних сердечных изъявлениях благодарности к Всевышнему за благости, дарованной в прошедший год, и усерднейших, чистейших прошениях <117> о подкреплении нас в минуту совращения с пути истинного. 

Прошедший год для меня был неприятен по разным отношениям: по службе – неблаговоление губернатора по навету других; по учреждении Тайной комиссии <118> о незаконном якобы действии начальства и чиновников, к оному прикосновенных, также легкопромышленников; (Л. 109) по доносам по сей же части министру комиссионера Соколова, по коему было поручено учинить исследование тотемскому судье Пшеницыну, который, не доконча в уезде, передал сольвычегодскому судье Лихачеву к Бенкендорфу секретно полагательно от Никольского лекаря Георгиевского [донос] о продаже якобы Воротниковой <119> казенного леса вместо своего и что мне оная и другие промышленники дают за сие большие суммы, что поручено было к исследованию чиновнику по особым поручениям у губернатора А. П. Жеребчикову с асессором В. П. Козаковым; по бывшей болезни холеры, которая умножила по службе забот и заставила подвергать жизнь свою опасности, снимая с вологодских барок заболевших сею болезнью крестьян и чиня свидетельство по реке Сухоне в селениях, оную зародивших, принимая притом меры к прекращению оной. Из числа многих в городе поражены были оною полицмейстер В. П. Сорохтин, который выздоровел, судья Але. Андр. Красильников, который в несколько часов скончался; почувствуя болезнь в 2 часа после обеда, в 10 вечера умер, оставя жену и осьмерых малолетних детей. (Л. 109 об.) Из дому от батюшки получил неприятность, что брат Нил, сверх их ожидания причиня им разные неприятности, уехал в Петербург к брату Петру для приискания должности, почему просил меня, чтоб я приезжал к [н]им на жительство с Шуриком. 

Нил имел неприятность по переписке о векселях и имении, принадлежавшем сестрам жены, из числа членов комиссии И. П. Фомину. По беспокойному и злому характеру [Нил] причинил неприятности присутствующим – П. К. Рындину, Никанору Семеновичу] Иванову и Федору Матв[еевичу] Майорову, равно и мне, где притом показал свою бессовестность и низость характера. 

В половине декабря был губернатор, много оказал холодности и всячески показывал свое ко мне недоброжелательство – у многих был с визитом, меня же не удостоил. Наконец его проводил с прочими до Пестова, где усытил его и прочих порядочно; проводил до границы уезда, где на Горбачевской станции простился с ним и, кажется, несколько переменил ко мне холодный тон свой. С ним был лекарь Ефим Акимич Попов. 

В. П. [Сорохтин], по простоте своей управляясь женою, переменил дружеское со мною обращение. Летом гостил у меня с месяц А. Ф. Ефратов. (Л. 110) М. В. Северов, который во время болезни холеры уехал в Вельск, в сем же году по совету купца Ив. Ни. Плюснина построил лесопильный завод при деревне Зубареве на речке Залесной Лалье, которую и отдал тому Плюснину в аренду за 5 т[ысяч] руб. в год, но денег по условию в свое время не получал, и распиловки на заводе никакой не было. 

В деревне Петряеве в елках расчищено и распахано [...]; 2 четверти посеяно ржи, поскотины расчищено на квадратную версту, расчищено и распахано в поле к мельнице на большое пространство, и место огорожено огородом, дорога проселочная к деревне из города и к мельнице из горных деревень разрублена и поправлена чрез половников и сторонних крестьян, окончен верхний пруд, и посажена рыба – караси, выкопан нижний пруд для пойла скоту, выстроили большой амбар, перестроена баня людям и верхняя баня, построена изба для людей вверху, и поряжен навес для конюшни летней, окончена мельница, в Зубареве выстроена рабочая изба большая, выстроили при заводе амбар для складки вещей, в Петряеве сгорела рига от неосторожности Степана [...] с рожью на 2 четверти, пал бык, (Л. 110 об.) стоящий 50 ру[блей] и в Зубареве 20 ру[блей], околело четверть телят от несмотрения скотницы. Лето было дождливо и холодное, а потому урожай сена худ <120>, которое было дорого. 

В оном году состоялся 97 рекрутский набор с 500 по 4 рекрута. Уезд очищен в свое время. 

В начале года приезжал свояк Александр Андреевич Буцковский, кирасирского Ее Вели[чества] полка поручик, с женой Верой Михайловной; в декабре месяце приехал шурин Нико[лай] Михайлович] для распоряжения по хозяйственной части. 

Встретил Новый год у полицмейстера с прочими, который велел бить в комнатах в барабаны, находя, что не для всех было приятно и в особенности для женщин, страдали уши. 

День Нового года был в разъездах у многих племянников, и вечер провел у Кламшина, от которого приехал во 2 часу ночи. В Крещенье был у Дурнова на вечере. Получен[о] в суде от губернатора строгое предписание о взыскании податей и потом о высылке из мещанского общества города Лальска рекрута. 10 числа был на свадьбе у Черкасова тысяцким, играл (Л. 111) в бостон и выиграл 270 рублей. На другой день получил письмо от жены с нарочным, что скоропостижно 10 числа скончался А. О. Мельников, которого 13 числа предали земле, у коего на похоронах был с прочими, по привычке к нему крайне жалея и особенно при спуске гроба в могилу плакал. 

17 числа уехал в город Лальск для высылки рекрута, где и пробыл до. 23 чи[сла], проведя время без <121> рассеяния, но в спокойном расположении духа, занимаясь более чтением. 

23. Приехали солдаты и заседатель для экзекуции; получили письмо, что Матвей угорел в риге до смерти. 

24. Приехал в город Устюг. 

25. Перебирался с бумагами в другой кабинет. 

НЕДАТИРОВАННЫЕ ЗАПИСИ 

[До 1820 года] 

(Л. 61) Как утверждают другие, по-французски знает хорошо, знает немецкий язык, отчасти итальянский и польский, но по-русски пишет как нечисто, так и весьма ошибочно. Любит <122> пить вина. Случает некоторым даже в публичных собраниях – иногда и чрез меру стараются – примечать его страсть к напиткам. Убегая всех раздоров и судов <123>, терпет[ь] не может и для того часто уступает, но никого не трогает и без вины не обидится. Имеет страсть до покупок имений, так что ежегодно пок[упа]ет на 17 тысяч червонных [...] год (Л. 61 об.) и платит очень хорошо [...]. Любит музыку, хотя музыкантов не держит, однако об оном думает и сам виртуоз на скрипке. Любил прежде входить в разные народы, но всегда старался входить, чтоб более получить выгоды, хотя, впрочем, и с людьми ненадежными. Чрез то весьма часто и много терял, так что во все времена стоят ему чрез обман сии подряды до 7 миллионов, но более обманут был жидами, за что их терпеть не может и более уже перестал входить в таковой подряд. Прежде жил наиболее в Вильно, но теперь основал (Л. 62) себя, как кажется навсегда, в Рундал <124>. Любит своих детей, которых у него в Рундале два сына и дочь, занимается ими совершенно с отцовской любовью. 

Для дочери и одной еще воспитанницы по фамилии Якубовской держит гувернерку из Петербурга, которой отец русский, а мать была француженка, платил ей в год 200 червонцев со всем содержанием. 

Фаворитка его Прислонская также находится с ним в Рундале, которая уважается им, как можно заключить, единственно для детей, а не то, как и всем своим, дал [бы] ей отставку с пенсионом 300 талеров и с квартирою. Она имеет с небольшим (Л. 62 об.) тридцать лет, однако весьма моложава и показывается на лицо лет в двадцать три. Стану хорошего, тонкая и среднего роста брюнетка и смолоду была весьма хороша, но теперь от беспрестанной болезни и досады, как уже почти оставленная любовница, худа и цвет лица потеряла. Живет в нужде, так что и на самую необходимость не имеет у себя денег, должна просить князя, который весьма рад удовлетворить насчет сего за просьбу. И жизнь самая критическая, правда, для [н]ее ничего, ибо она сначала была компанионкою в Вильне в одном трактире, где и прислу- (Л. 63) живалась приходящим. И в сем-то трактире в одно время приставал князь, увидел ее и взял к себе на содержание; следовательно, она в то время почитала себя счастливейшей и была таковою. Польки мало занимаются мнениями других людей, поступают собственно по своей методе, особенно в сем отношении – другим порок, но им ничто. [Ей] хочется выйти замуж, но лета уже уходят, притом еще и очень разборчива, хочется иметь хорошего и с званием. Горда, как все ее землячки. (Л. 63 об.) Имеет у себя компаньонок, которые не так хороши, дабы могла быть спокойною со стороны князя; хорошеньких горничных девушек не любит, которые хотя и были при ней, однако на короткое время. Людей дворовых имеет наиболее русских. Камердинер – баварец, а другие утверждают, что из немецких жидов, по фамилии Баумиллер. Буфетчик – француз Даманже. Управитель – поляк, родом из Кракова, однако вырос в Белоруссии. Коми[с]сар – пленный турок, взятый под Измаилом тринадцатилетний мальчик. Дворецкий – поляк из Литвы. Писарь – латыш из Курляндии. Кассир – из Лифляндии, был сначала [на] Эзеле. Писар[ь] управителя – (Л. 64) поляк из Бреста Литовска. Рассмотрим каждого порознь. 

Управитель. Как уже сказал, родом <125> поляк по фамилии Скарадкевич. Имеет жену белоруску и здесь недавно, почему и отличен от всех других живущих в замке. Он отставной поручик, служил в ополчении в 1807 году, имеет золотую медаль, был прежде управителем у графини Зубовой, жены брата Николая, в имении Усвятах и, как видно, там чрез пронырства сменен, и князь взял к себе. [Управитель] человек проворный, знающий хорошо свою должность, умеет (Л. 64 об.) взойти в доверенность, старательный, человек добрый, получает 500 рублей серебром в год жалованья, стол и на 7 лошадей сена и овса без расчету. Жонка [управителя] довольная кокетка, занятая собою, хорошая хозяйка, а также и мать; имеют двух детей – сына и дочь. [С ними] живет еще и сестра управителя маленькая. Живут порядочно и имеют маленький достаточек. 

Кассир по фамилии Полтов Егор Яковлевич. Родом немец из Лифляндии, женат недавно с прусачкою, человек также добрый, почитается (Л. 65) в Рундале умницей, но молодость, как и все почти, провел развратно. С теперешней своей женой прежде жил пять лет, прижил с нею сына, а потом женился, и надобно <126>, зная, что она была замужем за одним доктором, который был на сей мызе. [Она] оставила его и жила с Полтовым, который в то время был управителем, но за всегдашнею болезнью сменен. 

Комиссар – турок Орлов. Был прежде дворецким и жил, как и все холост[ые], развратно, но, наконец, дожив лысину и сивых волос, вздумал жениться и нашел (Л. 65 об.) подругу, достойную себя, – женщину родом с Рейна, одного банкрота, которая делала несколько лет картузы для табаку на фабрике, но теперь сделалась дамою и притом гордой, важной и думающей с муженьком своим играть не последние роли в замке. 

Дворецкий Станевич – поляк из Жупуди. Жонка его – маленькая, черненькая, кривобокая, однако хороших о себе мыслей – из Вильно, где воспитывалась в каком-то монастыре. Показывает нежной, чувствительно боязливой, то есть что очень бережно воспитана, а на деле выходит противное. (Л. 66) Еще фигура – доктор Памер. Кривоглазый и по вседневному уныванию худо смотрит <127>. Другие утверждают, что был прежде прус[с]ким брадобреем, а по милости князя сделался доктором с дипломом; женат на немке-курля[нд]ке. 

Камердинер. Долгое время имел у себя на содержании одну латышку, прижил с нею детей и недавно женился. 

Буфетчик и теперь держит одну ковенскую лансу на содержании и, не имея детей, удручаем старостой, не намерен женит[ь]ся. 

Хлебник. Немец, старик в пятьдесят лет, однако от прочих не отстает, имеет на содержании одну рус[с]кую девочку лет в восемнадцать. (Л. 66 об.) А впрочем, все лакеи холостые, и каждый имеет у себя на предмете в замке же, ибо очень девушек довольно. Одним словом сказать – каков поп, таков и приход. Люди избалованы, грубы до бесконечности, пьянство в высшей степени, и до того доходят, что самому князю в глаза говорят, чтобы их отдали в солдаты, что у него жить не хотят. 

Можно себе представить, каково слышать столь бывше великому человеку такие грубости от ничтожества. Счастье подобно ветру – непостоянно, сегодня здесь, завтра в другом месте. (Л. 67) [...] каких наций в замке: рус[с]ких довольно; <128> поляки из Литвы, из Белоруссии, из Мазурии, из Царства Польского; немцы из Пруссии, из Виртимбергии, из Курляндии, из Лифляндии, из Эстляндии; баварцы, французы, турки, литовцы, татары, латыши, итальянцы, – в одном доме до пятнадцати разных народов, а для того и живут весьма несогласно. Интриги как будто при дворе Владеющей особы: зависть, злоба, ненависть во всей полноте. Поляки начинают усиливаться более – управитель, дворецкий, шталмейстер, собеседница князя есть поляки, а притом и других очень много. (Л. 67 об.) Всех жителей до 500 душ. Латыши – народ собою красивый, проворный, трудолюбив, гордый, росту среднего, больших и здоровых весьма мало видно, наиболее все тонки. [Они] грубы до бесконечности, привержены к пьянству до страсти. Язык для узнания легко, но весьма не обилен, так одно слово служит к объяснению для весьма многих предметов. Женщины весьма красивы, круглолицы, чистые и полные, одеваются опрятно, волосы носят в скобку, на шеи повязывают платки. (Л. 68) Носят жилетки, камзол и коротенькие штаны, чулки и заместо башмаков – пастилы из невыделанной шкуры, лоскут обтянут около ноги. Сверх камзолов надевают длинные балахончики, которые не запахиваются, но спереди на крючках и с маленьким воротничком. [...] завсегда почти в голубых кафтанах, другие же мужики голубых кафтанов не носют – сей цвет как будто у них форменный. Народ понятной <129>. (Л. 68 об.) Живут довольно опрятно, особенно богатые. Те совершенно одеваются и содержат себя на манер немецкой. Пища их весьма нехороша, и в оной, вообще сказать, не опрятны: щи, похлебка, каша и наибольшая часть кушаньев имеют одно название «путра». 

Город Бауск – город небольшой. Жители тут разные: много рус-[с]ких, жидов, немцев и поляков. Улицы весьма нечистые и мостовые неровные. Торговля более производится льном, которым торгуют (Л. 69) большие капиталисты. Около оного города при соединении двух рек Мемеле и Мусы стоят развалины одного католического монастыря ордена иезуитов – огромнейше[е] строение на весьма крепкой позиции, обнесено с одной стороны валом и рвом и другие стороны на реку – весьма большой крутизны каменная гора. Еще стены крепки, внутренняя башня так же крепка, но [под]земные переходы заваливаются, в оных прежде долгое время укрывались мошенники и действительно нельзя без (Л. 69 об.) ужаса смотреть в оные, не только чтоб там быть. Глубина в них – сажени две, темно, большие коридоры с страшными извилинами, которые, однако, теперь заваливаются камнем. 

Недавно было в оных плачевное приключение. Здесь молодой человек богатого купца Бауске брал у родителя деньги на покупку, которые промотал и, стыдясь или боясь об этом сказать родителю, также и любя одну девушку, которая не соответствовала его желаниям, посетив сию пещеру, и застрелился в оной. Долго не могли его найти, но нечаянно прогуливающие около развалин (Л. 70) заглянули в пещеру и увидели тело, которое, вытащив, нашли совершенно обезображенным от выстрела, но могли распознать нещастного. 

Город сей весь почти в садах, от которых тамошние жители имеют также немалую выгоду, продавая фрукты в Митаву и в Ригу. Жиды промышляют наиболее торговлей товаров, содержанием трактиров, а наиболее ходят с бездельными товарами по мужикам, чем наибольшая часть из оного народа здесь промышляют. Строение есть порядочное, (Л. 70 об.) но жидовские весьма приметные своею неопрятностью и некрасивостью. Мастеровые тут есть всякого сорта: 

серебряных и золотых дел мастера, часовщики, седельщики, слесари, перчатники, медники, словом, всякие мастера. Рус[с]кие наиболее беглые и промышляют огородничеством, плотничеством, кожевенным мастерством, выделанием овчинок и шкур и так-то занимаются земляными работами, на кирпичных заводах, печношною работою и други[ми] сему подобными. 

[После 1820 года] 

(Л. 37) Слабый и ничтожный член почтенного сословия, гордящийся своими предками, коих заслуги подобно твоим также неизвестны, взгляни на трудолюбивого оратая, тобою в мыслях неизвестно от чего презираемого, принудь ленивый твой ум <130> сравнить пользы, приносимые Отечеству тобою и <131> оным. Слышу отзыв всех подобных тебе сибаритов: «мои предки ...», «я – дворянин ...», «у меня дядюшка – генерал, бабушка – родня фельдмаршалу». Вижу твою всю родословную в пятом колене, нахожу из них все достойных людей, добрых слуг Отечеству в поле, честных градоначальников, коих благословляют потомки тех граждан, кои от [н]его были облагодетельствованы. Но я обращаюсь к тебе: «Имея 200 душ и более крестьян, доставшиеся по наследству от тетушки или бабушки, еще выходец, может быть, (Л. 37 об.) из страны чуждой в чине коллежского регистратора, а может и зауряд дворянина, желая прикрыть малые достоинства, хочет блистать воспитанием и богатством. Но уметь хорошо одеться, сказать несколько красных слов, заимствованных от других, уметь держать приятную мину лица своего не есть еще образованность человеческая. Ежели мысли и деяния твои не обращены к благородным <132> поступкам, ежели ты с самого детства находился под на[д]зором матушки и в своем поместье, кроме псовой охоты, карт <133> и шумного бражничества, других занятий не имея, ежели, облагодетельствовавши тебя. Отечество не видит никаких заслуг твоих и несчастные люди, доставшиеся по случаю в твое управление, разоряются, исполняя твои прихоти, то (Л. 38) верь – не стоишь <134> ты того почтенного старого пахаря, который, воспитав пятерых детей своих, сделав троих трудолюбивыми оратаями и сам трудами и потом привел бесплодную землю до <135> того положения, что от оной живет сам и излишками еще кормит других, а может быть, и тебе <136> доставляет некоторые выгоды в жизни твоей, а двух снарядил в твердый оплот Царства Русского, в непроницаемые ряды храбрых воинов. Теперь рассмотри свои поступки и сего земледельца, тобою презираемого, за то, что он <137> волосы не так стрижет и не бреется, что не одевается в тонкое сукно на манер французский, не носит узкие сапоги, (Л. 38 об.) и члены его, привыкшие к трудам тяжким, не так изгибисты, как твои, – вот все твое достоинство, которое ты можешь пред ним иметь, а несмотря на то, ты едва удостоива[ешь] его своим взглядом. О <138> гордый, жалкий человек! 

Ежели <139> твоя гордость и от сего не умалится, то вспомни про свою бренность. Не так ли ... <140>. (Л. 39) <141> Лишиться в товарище друга <142> и притом лишиться навсегда – потеря весьма чувствительна для нежного сердца, и нет почти средства удержать первые порывы его сострадания, надобно дать волю. Всякое красноречивое утешение не внемлется в сию минуту, оно только видит невозвратную свою потерю, и слезою дружество платит последний долг над телом своего друга. <143> Но рассудок наконец исподволь возьмет свои права, покажет угнетенному сердцу непрочность всего в мире <144>, покажет и то, что для всякого есть приятная весна, где натура велит наслаждаться, где всякий предмет кажет[ся] с <145> привлекательной стороны и что потеря сего времени есть невозвратная, что наступит осень, где предмет кажется в настоящем виде. Воображение, меняя, льстит нас будущностью и, не (Л. 39 об.) имея доброго в настоящем духе, [человек] предается унынию. Вслед за сим последует горестная зима жизни нашей, где нет ни в чем прямого наслаждения. Чрез сие представление [читай: «воображение». – Е. Д.] наполнит младость дней страждущего, оживит утушающей[-ся] огнь юности и <146> залечит <147> раны нежного сердца. Оно опять расцветет желанием насладит[ь]ся предопределенным самою природою и из <148> мрачной печали возвратится к утехам юности, вновь <149> воссияет подобно раннему весеннему восходу солнца <150> на утешение <151> старых родителей, которые при зиме жизни своей <152> будут радоваться, <153> видя себя в весне чад своих. Таковое-то действие ума над сердцем. Но природа – первый указатель в таком случае. В лета мужества сердце не склонно к тем (Л. 40) порывам сострадания <154>. На чужом же сердце будет угнетено, какого печали тюрьма сия глубо[ко] <155>. Сердца уже не столь мягки, чтоб легко можно было <156> излечить оное. Оно тихими шагами приводит к тихому пристанищу угнетенных, которые шествуют уныло, но <157> не робкими шагами. Они <158> равнодушно <159> приближаются к жилищу вечности, не надеясь видеть более утешения в настоящей жизни. В старости же впечатление <160> душевных скорбей еще менее действует на сердце – здесь все отцвело и натуральным образом приближается к разрушению, а потому <161> рассудок с сердцем живут в добром согласии, и радости и печаль одинаково действуют <162>. Подобно <163> (Л. 40 об.) отцветший цветок не оживляется утренней росой и не распускается от ярких лучей солнечных, равно не сжимается и не блекнет от холодного времени <164> и не теряет прелестных листиков своих от вихрю сильного, стоит засохший стебель невредимо, ожидая от времени последнего своего разрушения <165> 

* * * 

(Л. 41) Слух мой поражается воплем жалости и отчаяния. Приближаюсь ближе, вижу большое стечение обоего пола и разного возраста людей вокруг одной повозки, запряженной парою лошадей. Любопытство увеличивается, <166> вмешиваюсь в толпу сию плачущих, и глазам моим представляется милая, прекраснейшая, как майское утро или распускающаяся роза, молодая крестьянская девица, обливающаяся слезами и висящая попеременно то на шее у <167> отца своего, уже покрытого сединою, но, однако, довольно крепкого, и матери своей, женщины лет <168> за сорок, черты лица <169> коей показывают бывшую приятность молодости, то своим братьям и сестрам, то к подругам и суседям, с коими возросла и провела первое приятное время своей невинности. Взаимно все принимают ее в свои объятия, плачут. Так же (Л. 41 об.) наша жизнь, как утренняя роса, – сегодня здесь, а завтра... <170>. 

(Л. 42 об.) .................. 

* * * 

(Л. 46) Что жизнь наша? Повсеминутное борение страстей, ежеминутное желание, беспокойство, одним словом, тягостное бремя. Для ума телесная машина, которая заведена на предназначенное время и, раз остановившись, не может уже взять своего движения: воздух есть пружина главная, приводящая легкие в беспрестанное движение чрез надутие и сжимание коих кровь имеет беспрестанное движение, и от сего происходит все действие нашей телесной машины, даже ум наш более или менее от сего имеет действие. Сия машина подобно прочим также чрез одно употребление от действия делается сначала испорченной, а наконец сама по себе останавливается от слабых действий главных пружин. (Л. 46 об.) Рождение и усовершенствование сей машины подобно всем животным, а в человеке периодически одинаково. Но неужели как в человеке, так во всяком другом животном действует одна случайность или совокупление, равно как всякое бытие ест[ь] дело случайности. Положим, <172> что дерево пускает от корня отрасли, а от семян так же произрастает таковое. А иногда видим, что земля имеет такие свойства, что сама порождает как деревья, так разное былье, с роду свойственные. Следственно, первое бытие царства прозябаемого можно отнести собственно к земле. (Л. 47) Откуда же первое животное всякого роду берет свое начало? От одного самца или самки? А еще того менее само по себе, в каком бы ни было климате или в какой бы ни было земле, не может родит[ь]ся животное. Творец невидимый, Твое есть то премудрое дело глазам и уму человеческому непостижимое, вся тварь дышит и устрояется Тобою, Тебе обязано счастливым и несчастливым случаем, в его жизни предстоящим. 

Напрасно мудрствуют, что человек может к счастью найти дорогу чрез свой ум, Богом дарованный, и что все распоряжении в жизни к нему [уму] собственно относят. Напрасно берет на себя столь много несчастная бренность. Один непредстоящий шаг для тебя может служить могилою, и ты идешь, не можешь видеть того. Ежели бы не мудрствователи, (Л. 47 об.) действительно сами находились на сей счастливейшей дороге, [утверждающие], что посредством своего ума можно видет[ь] счастливые и несчастливые случаи, то, конечно, они могли быть в жизни блаженными и выше даже смертных – не знать забот, не знать прихотей и бед, неразлучно шествующих с жизнью человека, – они могли бы равняться в жизни с прародителями нашими, когда они были в Раю. 

(Л. 48-58) .................. 

* * * 

(Л. 59) 13. Знакомства людей доброжелательных сколь приятны для сердца доброго, для человека нежного и просвещенного, столь равно и полезны своими добрыми советами, наставлениями, ведущими к добру и к истинному счастью. Но, напротив, случайное споткновение с человеком развращенным есть гибельная эпоха жизни для всякого человека, а коль паче для того, который еще не имеет постоянных правил, которого сердце и ум подобно воску, в теплом месте лежащему <173>, при прикосновении к коему берет на себя виды соответственно желанию каждого. 

(Л. 59 об.) Так-то и сей несчастный, роком приведенный к развратному, делается таковым же. Первый его шаг есть убегать добродетель и честность, как будто стыдясь в них найти свои заблуждения. Знакомства сии увеличиваются удивительно скоро, непотребные дома сладострастия есть их пристанище, и человек до тех пор будет слепым, когда уже оставлен будет всеми, то есть, когда утратит свое имущество, нужное для мнимых его друзей, свое здоровье и, наконец, свое честное имя для всякого. Тут-то он пробуждается на некоторое время от своего забвения ненадолго, отчаяние его требует забвения своего несчастья, (Л. 60) и он прибегает к пьянству. А сия губительная зараза кончает уже всю власть развратной фурии <174> и доводит человека до самой крайности нищеты и делает либо нищим, либо ввергает в толпу людей, которые, презря все священные права гражданства, отделяются от общества, презря права натуры, лишают жизни своих ближних за малое имущество, которое употребляется для утоления своей страсти, и, наконец, ежели обратит правительство взор справедливости на такого несчастного, то получает обыкновенно свое возмездие, проклиная свое бытие, проклиная родных его и все [из]немогет в нужде, в тяжком бремени, доставая из недр земли то вещество <175>, которое делает человека, умеющего (Л. 60 об.) употреблять [его] с расчетом в жизни, благополучным хотя в некоторые времена жизни ... <176> 

* * * 

(Л. 81) Смерть есть вечный сон. Сон для человека не страшен, зачем же страшиться смерти? Минута, в которую бытие наше прекращается, совершенно немучительно, вышел дух, и все остановилось, и человек, надменный пышностью, с обширными в голове планами, преисполненный гордостью, сделался вдруг ничто, бренные останки и кратковременная снедь червей. 

Одно наше воображение причиняет нам тот ужас смерти, которого робкие души страшатся. Как сон, так и смерть для человека необходимы – сия неминуемая эпоха на всем земном шаре назначена всему от самой былинки до крепчайшего дуба и от насекомого до самого человека. 

Соображайся природе, ее предназначению, веселись и старайся сколько возможно доставить себе то истинное удовольствие и счастье, которое для человека в жизни сей предназначено, не теряй той приятной минуты, в которую можно убить время в душевном удовольствии, – она не возвратится, пользуйся (Л. 81 об.) жизнью и удовольствиями лет твоих мелькнула минута, прошел и день, пройдет и весь наш век. А что отрадой? Одна мечта. Так не трать же минуты драгоценной, когда в веселье душевном ты хочешь с другом разделить. Потеря ее не награждается миллионом, она невозвратна. 

Смотря на пасмурный вид людей, жалей о них – они тревожатся, губят себя душевно по слабости страстей своих. Гордость, любостяжание, тщеславие, честолюбие или другие какие страсти заставляют чело его морщить – везде видим задумавшихся резонно или пустяками, но все тревожатся. Вся жизнь наша на сем почти основана, но как несправедливо люди поступают с собою, к чему дни свои сокращают унынием, досадой и другими страстями, служащими отравой нашей бренной жизни. Все кончается смертью, которая за каждым идет близкими шагами, все счастливые перевороты жизни нашей есть игра маленького дитяти. Маленькому – (Л. 82) игрушку, большому – крест или тысяча, для обоих – одно удовольствие и радость; и как для первого, так и для второго – весьма кратковременно. 
Скажут, что радость большого происходит от причин, стоящих внимания, ежели обеспечивает свое и семейства своего содержание. То, конечно, приятно, но сколько есть миллионов людей, которые того не имеют, но живут в душе благополучно, спокойны и не обуреваются страстями. Умерь свои желания, и ты увидишь, что полученное тобой богатство для тебя излишнее и не стоило тех трудов, беспокойств и деланных, может быть, несправедливостей к достижению оного. Одна только наша минута и приятное расположение – не теряй ее и пользуйся, и проводи с удовольствием. Предбудущее – пустая мечта. Оно исчезает, как мрак при появлении света. 

(Л. 83-90 об.). ................