Картинки из жизни вологодских захолустий

С чем только не приходится провинциальному хроникеру иметь дело!.. Буквально напуганный событиями последних лет (читатели мои поймут, о чем я говорю), я думал удалиться «под сень струй» и заняться вплотную писанием «академических» статей об организации ветеринарно-статистического бюро, о крестьянском землевладении и т.п. безобидных вещах, но жестокая действительность вновь заставляет меня взяться, выражаясь высоким слогом, за перо обличителя.

На этот раз, впрочем, я не столько обличать буду, сколько смеяться.

Итак, начинаю.

Есть, гг. читатели, город Сольвычегодск, а в нем земская управа, а при управе врачебный совет, и этот-то совет издает свои «отчеты», а внутри – целая Голконда бытовых черт и черточек, бросающих яркий свет на захолустную жизнь.

Давно уже я как-то видел карикатуру (это было в то время, когда наши юмористические журналы, вместо порнографии и глупого вздора, наполнялись иногда и «идейным» содержанием), изображавшую только что окончившего курс студента, выступающего в дорогу («тернистый путь») и нагруженного выше головы «идеалами». В следующей картинке этот идеалист уже значительно порастерял свои идеалы, зато фигура его приобрела некоторую округлость форм; в следующей опять картинке идеалов еще меньше и т.д. Наконец, в последней – «идеалист» уже целиком превращается в «торжествующую свинью»…

Вероятно, тот врач, о котором нелицеприятный отчет сольвычегодского врачебного совета сохранил на память потомству кое-какие документы, (и вероятно – «тернистой») дороги… Но нет, нельзя пересказать того, что выше пересказа: пусть говорят официальные документы!

А говорят они следующее:

«По случаю тяжкой болезни моего 9-месячного ребенка, я обратился с письмом к земскому врачу [*] [фамилию не называю, так как боюсь, что бумага от стыда покраснеет] с просьбою прибыть ко мне… и по пути захватить инструмент для выдергивания зубов» – писал не особенно давно некий священник. Часов в 12 дня прибыл и сам доктор, подвыпивши, или со страшного похмелья. Осмотрев ребенка и найдя у него крупозное воспаление легких, доктор сел на диван и попросил стакан чаю». Вот тут и началась, как выразился суд товарищей, личная жизнь доктора…

Прежде всего доктор, выпив стакан или два чаю, спросил позволения выпить по другой («по одной» он уже выпил), а потом и пошел, уже не спрашивая позволения. Затем овый доктор пожелал вырвать у жены священника больной зуб, но та, понятно, не согласилась; доктор же принялся маневрировать, и настолько успешно, что побил посуду. Фельдшер… видя скандальное поведение доктора, не говоря ничего (!), постарался убрать кое-что со стола и заметил доктору, что так вести себя в доме священника неприлично, на что доктор заявил (!) ему, что он подлец и с… с… Затем доктор продолжал пить и «сквернословиться». Тогда я заметил, что так выражаться в доме священника неприлично. Он закричал: «я буду тогда рамы бить у вас» и побежал в спальню, куда ушла моя жена. Заявившись в спальню, он довольно вежливо попросил осмотреть больной зуб моей жены. Она, ничего не подозревая, дозволила, и он, беря зуб пальцами, поцеловал жену в щеку…

А дальше… дальше вышло нечто вроде битвы русских с кабардинцами, причем победа оказалась на стороне русских, так как доктор-кабардинец был взят за шиворот и вытолкнут в кухню сыном священника и т.д., включительно до вмешательства сотских и десятских.

Все это происходило еще недавно [**] [заимствую из отчета врачебного совета, напечатанного в 1901 году] и имеет интерес свежего предания, которому верится с трудом. В сущности, впрочем, рассказанный эпизод ничего особенного не знаменует кроме того, что в порядочной семье земских врачей нашелся урод… и только. Но дальнейшая история – уже прямо рисует «картину нравов», не чуждую тех ярких красок, которые наложил на нее Вересаев в своих «Записках».

Жалоба священника была передана «на усмотрение и решение товарищей-врачей» – «товарищи» изрекли, гордые сознанием своих корпоративных обязанностей, за которыми так и сквозит кагальная мораль: «наших бьют – не выдавай».

Господа врачи, рассмотрев жалобу, вывели заключение, что врач… сделал все совершенно корректно; далее попросил чаю, начал свою личную жизнь… не касающуюся его как врача вообще и земского в частности… а потому-де они, т.е. товарищи-врачи и не находят возможным судить кабардинца-врача, предлагая священнику направить свои жалобы в суд.

Не говоря уже об оригинальном понимании «личной жизни», начинающейся после «стакана чаю», сколько непосредственного юмора в милой мотивировке решения «товарищей-врачей»! Да, это, действительно, «товарищи»! И притом именно такие, про которых говориться: не имей сто рублей, а имей сто… товарищей.

«Наших бьют – не выдавай!» – это лозунг новейшей корпоративной этики мы уже слышали по поводу книги Вересаева, и это не должно нас удивлять. Но все-таки как будто жутко делается, когда подумаешь, что окружен со всех сторон такими «товарищами», как сольвычегодские врачи. Долго ли до греха!..

Обещал я посмеяться, а самому жутко делается – вот она, «сила вещей»!

Но в заключение есть несколько веселых эпизодов все из той же врачебной хроники сольвычегодского захолустья.

Несколько слов о том, как гг. сольвычегодские врачи пишут эту хронику.

В «отчете» 119 страниц; на первых трех помещен «Устав врачебного совета сольвычегодского уездного земства». Далее следуют протоколы заседаний (с 5 по 39 страницу), а в заключение – «приложения», состоящие из… прошений фельдшеров, акушеров, аптекарей и проч. лиц, желавших занять ту или другую должность, рапортов фельдшеров, смотрителя больницы («Контора больницы просит земскую управу заготовить для аптеки трескового жиру 18 пудов на 124 руб. 50 коп.), прошения разных должностных лиц об отпускных командировках, ответы врачей на бумаги из управы и т.п. никуда не нужный вздор… И все это занимает 80 страниц из 119!

Читая все эти прошения, телеграммы, письма акушерок, стремящихся получить местечко в сольвычегодском земстве, где личная жизнь врачей начинается после первого же стакана чая, невольно приходишь к мысли, что врачебный совет хотел пошутить, и «от скуки» дать комический и часто опереточный сборник «трудов», быть может, питая надежду, что одна из сольвычегодских дам напишет на это либретто веселенькую музыку, в опереточном духе (где непременно будет ария: я – член совета, член совета, член совета)…

Иначе, право, затрудняюсь объяснить появление в печати таких «трудов».

Впрочем, не все в них представляет веселый и никому не нужный вздор: звучат в них и «общественные» мотивы.

Например…

«Ввиду солидного употребления земскою аптекою в течение минувшего февраля для лечения больных 14 бут. коньяку, 2 бут. сотерну и ¼ ведра столового вина, имею честь просить вас… уведомить меня, действительно ли необходимо при лечении такое громадное количество вин… [***] [на 20-30 коек уездной больницы!]. Так пишет председатель управы врачу.

Врач отвечает: «на отношение ваше… имею честь ответить следующее: если мне(!) не нужны были бы вина, то я их не расходовал бы; вина мне нужнее касторового масла, которое стоит дороже и расходуется больше. Позвольте уж мне, как врачу, ведать способы лечения больных».

Врачебный совет решил: «так как в компетенцию врачебного совета не входит детальное (!?) рассмотрение методов лечения врачей вообще, то касаться этого по отношению… врачебный совет не находит возможным».

Не правда ли, хорошо?

Дипломатично, корректно, ядовито и… все, что хочешь.

Но при этом совет забыл, что в начале его «исторических» трудов, т.е. в уставе совета, значится (§§ 8 и 9): «врачебный совет… наблюдает за деятельностью врачей… а также за состоянием земских лечебных заведений в медицинском и хозяйственном отношениях…». И еще: «в случае недоразумений и затруднений, могущих возникнуть у врачей по исполнению ими своих обязанностей, все дела такого рода решает врачебный совет».

Но всего не перечтешь… От души советую скучающим согражданам почитать «Труд» сольвычегодского врачебного совета.

В потере, право, читатели не будут.

А еще говорят, что нет «интересных мужчин»!

Ах, Боже мой! Да в Сольвычегодске хоть пруд пруди «интересными мужчинами»… Чего интереснее: смотришь, человек как человек… о, не тут то было! Не человек, а «общественный деятель»… Вот погодите: выпьет он чаю и станет «человеком», которого, увы, приходится «за шиворот» выбрасывать в кухню.

* * *

Из Сиземской волости приходит народный учитель на медицинский пункт и, к своему великому удовольствию, узнает, что приехал сам врач, тогда как обыкновенно ездит фельдшерица.

– Будьте добры, доктор, выслушайте у меня грудь! – просит учитель.

– А чем? – удивляется доктор и разводит руками.

– Вам больше известно, чем, – в свою очередь удивляется учитель.

– Знаете ли, я здесь не лечу, а приехал по поручению управы насчет найма новой квартиры для пункта, – отвечал доктор.

Учитель собирается уходить… Но врач смилостивился и советует ему пройти на пункт: авось чего-нибудь найдет…

Продолжение сцены… Те же, но уже на пункте:

– Ну-с, раздевайтесь… Стетоскоп у вас есть? – обращается врач к фельдшерице.

– Нет.

– Гм… ну дайте полотенце.

Через полотенце врач выслушивает и находит бронхит.

– Кодеин у нас есть? – вновь спрашивает врач.

– Нет…

– А… (следует название еще какого-то медикамента).

– Тоже нет.

Врач разводит руками и уже ругается.

– Фу, черт, да Доверовы порошки, наконец, есть? Неужели и их нет?

– К сожалению, тоже нет, – подает реплику фельдшерица.

Врач находится и советует пациенту не обращать внимания на латинскую кухню и производить соляные обтирания.
Учитель уже умоляет дать хотя бы серной мази от чесотки у ребят.

– Это можно, только немножко…

Занавес…

А вот в отчеты управы нынешней же осенью будет доложено собранию, что на таком-то пункте было принято столько-то амбулаторных больных, отпущено столько-то медикаментов…

И гласные поверят.

Ах, нехорошо! И нехорошо, и стыдно!..

* * *

Недавно мне прислан ряд маленьких этюдов с натуры, которые я и постараюсь передать во всей их непосредственной свежести, по возможности стараясь не лишить их «деревенского» аромата, весьма смахивающего, замечу мимоходом, на всем нам знакомый «русский дух». Этюд первый…

Дантист

Действие происходит в Вологодском уезде, но ничто не указывает на то, что таковые же действия не могут происходить и в остальных 9-ти уездах нашей палестины…

На расстоянии 20-30 верст от нас живет фельдшер, врач же на расстоянии 40-50 верст. Расстояния весьма почтенные…

Все, конечно, знают, что такое зубная боль. Как-то три дня подряд меня терзала зубная боль. Врача близко нет, а ехать к нему – того и гляди еще больше простудишься, да и не так-то легко решиться ехать за 40-50 верст.

Поневоле обращаюсь к своему, деревенскому «дантисту», дяде Митяю. Сборы недолги, и вскоре я со спутником подъезжаем к дому дантиста. Вижу – мужчина здоровенный, и что-то налаживает топором. Узнав, зачем мы приехали, мужчина отбрасывает топор, производит диагноз и зычно кричит: 

– Паранька, беги к дяде Ивану за клещами!.. 

Клещи принесены. Но Боже, что за клещи! Совершенно ржавые, покрытые запекшейся кровью, они вызывают у меня дрожь.

Но зубная боль не шутка – брезгливость, опасение за целость скул, за возможность заражения, все умолкает перед этой болью, и я решаюсь подвергнуться операции…

Клещи поставлены, толчок… и они срываются с больного зуба.

Очнувшись от обморока, вызванного «мастерским» нажимом клещей, я чувствую облегчение и ощущаю струю крови, текущую изо рта…

Слава Богу! Операция окончена, и, кажется, без последствий, так как сильная струя крови, вероятно, предохранит пораненную десну от весьма и весьма вероятного заражения…

И сколько таких «дантистов» рассеяно по деревням!..

Вивисекция

Действие происходит частью в Вологодском уезде, частью в Череповецком, но, опять-таки, нет никаких оснований думать, что это же не делается и во всех остальных уездах.

До сих пор у нас в народе существует твердая вера в знахарей, заговоры и т.п. К числу таких твердо укоренившихся суеверий можно отнести и обычай «бросать кровь»…

В наших местах каждый считает необходимым перед началом летних работ пустить себе кровь.

– Тяжело – говорят – кровь одолела.

Действительно, по весне очень многих «одолевает кровь» вследствие необыкновенно обильного питания, состоящего преимущественно из «обрата» и капусты… «Обрат» же – это такая штука, которую порядочный хозяин собаке не даст, так как все питательное из молока взято маслодельным заводом, осталась почти одна вода.

Частенько и в другое время совершается операция бросания крови, но весной идет массовое кровопролитие, доставляющее недурной заработок «мастерам этого дела»…

Нетрудно себе представить, как и при каких условиях совершается эта вивисекция живого русского мужика… И сколько драгоценной крови вытекает из жил его иногда вместе с жизнью!..

На земских
Действие происходит в Тотемском уезде.

Тотемская земская управа отправляет больных по земским станциям. В Куракинскую волость отправляются баба и девушка, обе слепые. Приезжают на последнюю станцию… Содержатель ее – человек очень грубый – отбирает проездной билет у женщин для отправки в управу и…

– Убирайтесь, слепня, к лешему! – кричит бедным женщинам. – Стану я для вас лошадь запрягать, и так дойдете, коли надо!..

И действительно, что еще надо «каким-то» бабам?! Билет отдан, записать жалобу в книге не могут по безграмотству

* * *

В настоящем случае то, что я хочу изобразить здесь, действительно может служить характеристикой для всех вологодских захолустий, а не считаться особенностью какого-нибудь одного уезда.

Широкий разгул, молодечество во всех его видах считаются и считались проявлениями той широкой русской натуры, наличность которой, по мнению «истинно русских» людей, так выгодно отличает обладателя ее от «поджарого» француза, «жидконогого» англичанина и прочих представителей различных национальностей.

Не стану спорить, что «широкая» натура в убогом моральном и интеллектуальном бюджете русского человека является своего рода крупным козырем, но не могу не отвести проявлениям ее надлежащего места с точки зрения вообще культурного человека. К сожалению, по обстоятельствам времени и места нельзя применять ко всяким проявлениям буйной «широкой натуры» одну и ту же мерку культурного человека…

Что, например, можно сказать при наблюдении таких проявлений этой натуры, какие составляют повседневное явление в жизни вологодской деревни?.. Я говорю о повальном буйстве деревенской молодежи.

Буйство это (другого названия положительно не могу подыскать), принимая самые разнообразные формы, всегда, в сущности, отличается одними и теми же чертами – «разбить», «искровянить», «пырнуть», «съездить», «разнести» и т.д. – чуть не на все буквы алфавита по нескольку терминов – такова задача буянов. Пока это носит полуребяческий характер, это только некультурно, но, по крайней мере, не опасно… Но та же буйная терминология в приложении к поступкам взрослой молодежи знаменует уже – на хороший конец – увечье, а иногда влечет за собою и смерть, ни в чем, кроме «широкой натуры», неповинных людей.

«Силушка по жилушкам разливается», и куда эту силушку девать, и вот толпы здоровых и великовозрастных деревенских парней, вооружившись гирями, а то и ножами, по улице своей деревни рыщут, и буйного дела ищут, нападая на таких же буянов, как они сами, или на совершенно посторонних людей. Примеров такого повседневного буйства в жизни вологодских захолустий буквально не оберешься. Например, в Вологодском уезде один парень убивает другого наповал по какому-то пустому поводу. Совершив убийство, он гуляет некоторое время на свободе, и, ища выхода своей силушке, изрезывает ножом родного брата… Этот брат того же поля ягода: гуляя на праздниках, он изувечивает троих, отца (чужого) и двух сыновей. Не просто изувечивает каким-нибудь орудием вроде полена или дубины, столь обыкновенных в руках деревенских Добрынь и Алешей Поповичей, а «изгрызает» у отца палец. Натурально, палец гниет, начинается гангренозное воспаление и т.д. Один из изувеченных сыновей некоторое время был при смерти, другой оправился скорее.

Это наиболее крупные факты, имевшие место только в одной волости, но мелких фактов, вроде постоянных побоищ, причем пускаются в ход гири и даже ножи, а чаще всего дубины и поленья, буквально не перечесть. И все это совершается так себе, за здорово живешь. Просто некуда девать «силушки».

Совершенно то же самое происходит и в других волостях и в любых деревенских закоулках нашей губернии.

Очевидно, мы имеем дело с чем-то постоянным, даже закономерным, если так можно выразиться. Разумеется, буянов можно «сократить» чисто репрессивными мерами, хотя и это не так уж легко. Но едва ли такими мерами искоренишь то, что вошло в их нравы, что сделалось обычным явлением.

Помочь горю может только развитие в народе грамотности. Необходимо поднять уровень культурности деревенской жизни. Конечно, это потребует, быть может, и больших затрат средств и сил, но зато будет верным лекарством от тех недугов, которыми страдает наша деревня. Света, света больше…

* * *

Не все же тернии – бывают и прозы!.. Подразумевается, что на долю печати не все тернии выпадают.

Недавно наша газета получила в некотором роде розу, в форме… впрочем, уж лучше я простой прозой расскажу, в чем дело.

Читатели, конечно, помнят невероятно нелепую сценку с натуры, изображавшую медицинский пункт в одном из уголков Вологодского уезда и диалог врача с пациентом-учителем, просившим лекарства от бронхита, но получившим, в конце концов, за неимением таковых… «немножко» серной мази от чесотки.

Картинка была бы смешная, если бы не скрывала за собою таких теневых сторон деревенской жизни, по поводу которых не смеяться, а плакать хочется.

Признаюсь, писал я эту сценку и сомневался: ну, а что как все это окажется плодом «недоразумения»… Но, к счастью, никакого недоразумения не случилось, а закончилось все даже хорошо: вскоре по появлении моей заметки, на место действия – как пишет мне мой корреспондент – прикатил член вологодской уездной земской управы, невзирая на ужасную дорогу, и произвел настоящее «дознание» о случившемся на медицинском пункте.

С этой похвальной целью член управы спросил оказавшихся в этой волости двух народных учителей, мотивируя свой допрос тем, что на очередном земском собрании будут об этом «разговаривать»… И даже попросил учителей дать письменное объяснение насчет случившегося.

Для чего и почему это делалось – мне неизвестно. Я вижу только одно, а именно – что мои «картинки» принесли не совсем ожидавшийся мной результат и не пропали втуне, прозвучав гласом вопиющего в пустыне.

Отрадно!.. как выражаются иногда…

Кстати бы уж, чтобы завершить начатое, недурно было бы как-нибудь так сделать, чтобы учителя (народные, разумеется) получали свои жалкие гроши без «мучительных» замедлений, как выражается один из этих сеятелей разумного, доброго и вечного в своем письме ко мне.

Я не хочу сказать, чтобы «замедления» эти практиковались управой. Нет, я даже уверен, что если бы управа знала, то, наверное, приняла бы меры к упразднению этих «мучительных» промедлений, сопровождаемых, кстати сказать, довольно грубыми сценами.

Не надо забывать, что и у учителя народного есть душа, хотя видим и малая, но бессмертная, как и у бухгалтеров, хотя бы и земских.

* * *

Восхваляя удаль наших доморощенных Добрыней Никитичей на страницах «Северного Края» (№ 249 за 1902 г.), я не могу даже и предположить того воинственного духа, той солидарности в действиях и чисто вандальской дерзости, каковую пришлось видеть 21 января. Как в ясный день неожиданно налетает буря, так же неожиданно налетело «буйство» на деревеньку П-во, Сиземской волости. Трудно было предположить что-нибудь подобное… «Смиренные поселяне» выпили ¼ ведра «монополечки» за девочку, выходящую замуж в чужую деревню, и все были в радужном настроении…

Но окончилось скверно…

Старинная глухая вражда есть между многими обществами. Вот она-то как раз и вышла наружу в этот день… Два, всего только два мужика схватились ругаться… Слово за слово, за словом в ухо…

В результате вся деревня разделилась на 2 лагеря и пошла форменная схватка, – пошли в ход колья, поленья, топоры и прочее вооружение «смиренных поселян».

Конечно, все хорошо, что хорошо кончается! Хорошо кончилось и в Пло-ве, по крайней мере, не был убит никто. Хоть попадали тумаки и порядочные, хоть чистый снег и обагрила кровь, хоть и выбиты были все стекла в одном доме (и это в зимний-то холод, да в захолустье, где нужно ехать к стекольщику версты за 3-4 и кланяться – уважь, мол, выручи, Христа ради!). Но это все ягодки!

Постороннего человека эта бойня приводила в ужас, волоса поднимались дыбом, а по коже «не мороз, а Ледовитый океан, как говорит Чехов, пробегал».

Все были охвачены дикой бойней, были участниками в адском концерте, даже бабы и девки, играя примирительную роль, руками, языком разжигали страсти…

А концерт был поистине адский!..

Крик, площадная брань, вой, стон, скрежетание зубами, плач баб, звон разбитых стекол, стук кольев и полен. Мужики с топорами, мужики с жердями, тучи полен – все это окрашивалось какой-то дьявольской злобой!

Где ты, громоотвод дикого разгула и невежества, – широкое просвещение и сознание своего человеческого достоинства? Где?

* * *

Население Сиземской волости, Вологодского уезда, уходит на летние заработки «на суда», т.е. занимается сплавом грузов по Шексне, Волге и каналам. Естественно, по мере заработка ушедшие высылают оставшимся дома деньги на покрытие деревенских повинностей и разные расходы. Но как получать эти деньги, легко ли?

Почтовое чуровское отделение находится от волостного правления в 20 верстах, а по летнему рабочему времени такое расстояние довольно почтенно. Между тем в журналах Вологодского уездного земского собрания за 1901 год есть доклад уездной управы, в котором уездная управа имеет честь сообщить собранию, на основании постановления оного в 1900 г. Из запроса, последовавшего от губернского правления о почтовых операциях при волостных правлениях, следующее: из 28 волостных правлений, составляющих уезд, семнадцать находится или в тех селениях, где есть и почтовые учреждения, или вблизи оных не далее 10 верст. Итак, дело уездной управы – сторона: она не знает про другие правления!.. Отчего в Сиземском правлении учителя получают жалованье чуть не на месяц позже, чем следует? Отчего мужик, пославший из Вологды в мае 1902 г. деньги жене, получает их сам неделю спустя после своего прихода домой? Во сколько же раз ходит мужик быстрее сиземской почты, когда он и после отсылки денег еще оставался в Вологде? Отчего, наконец, одни №№ «Северного Края» идут в чаромское, а другие в сиземское правление, хотя и одному адресату? Кто-то, очевидно, обмерился в верстах…

* * *

Удивительно крепкая натура русской бабы! Где только не проявляет она своей силы-удали! Закаленный организм ее не позволяет себе развинтиться даже там, где это вполне извинительно – именно в родинах…

Была баба «на сносях». Мужа ее свекор увез в Вологду на операцию. Горько было бабе оставаться с малыми ребятишками одной, да что поделаешь… Затопила она печку на другой день и… взяла, да родила…

Мальчишка, сын ее, побежал к соседям. Те пришли, и нашли, что все обстоит благополучно… Печка весело освещает избу, баба и ребенок лежали на соломе, а потому над последним были совершены должные обряды.

Гонец получил выговор за напрасный переполох.

Еще картинка.

Пишущий эти строки вечером зашел посидеть к одному мужику. Баба мужика тоже была «на сносях». Она весело разговаривала, обряжала скотину, носила ей пойло, и вдруг на следующий день ко мне приходят с предложением идти в «божатки», т.е. в крестные отцы…

Счастливы такие матери, много их рассеяно по нашим захолустьям и вдвойне они счастливы, что им не приходится прибегать к акушерскому искусству деревенских повитух… Каждый ведь слыхал, что это за практикантки, что за помощницы роженицам!

Удивительно умирает русский мужик, сказал Тургенев; не менее удивительно он и родится, добавим мы.