Липина М. Вологодская губерния в старых фотографиях : [отрывки из дневника П. И. Гусева] // Русский Север. – 1996. – 23 января
Наверное, самой большой наградой за журналистский труд является внимание к твоему творчеству. Приятно вдвойне, когда читатели откликаются на твои просьбы. В декабрьском «Круге жизни», рассказывая о старых снимках, найденных на чердаке одного из вологодских домов, я предложила вам, уважаемые читатели, вместе со мной воссоздать историю Вологодчины по старым семейным альбомам и фотографиям. И моя просьба к вам поделиться с читателями «Русского Севера» документами, фотоснимками, воспоминаниями ваших предков о жизни старой Вологды (а может быть, и ее районов и окрестностей), к счастью, не осталась безответной. А первым откликнулся на нее вологжанин Юрий Павлович Гусев. Он принес в редакцию не только старые фотографии, запечатлевшие его родных, но и семейную реликвию: личный дневник отца – Павла Ивановича Гусева, датированный 1933 годом. Находясь при смерти (Павел Иванович был болен туберкулезом), он решил исповедоваться перед своими детьми – Юрием и Ритой, поведав в дневнике не только семейную родословную, но и правдиво рассказав на страницах тетради о своей жизни и о жизни Вологды на протяжении двух десятилетий. Возможно, кому-то опубликованные отрывки из дневника Павла Гусева покажутся не вполне объективными, возможно, что кто-то сочтет их наивными и несерьезными; вполне допускаю и то, что с трактовкой тех или иных событий, повествующих о дореволюционной и довоенной Вологде, не согласятся местные краеведы и историки, вполне возможно... Но я уверена, что каждый из вас прочтет их с огромным интересом. При подготовке материала к публикации я по возможности старалась сохранить стиль письма Павла Гусева, внося в него лишь незначительные изменения.
«Помню, в момент революции 1905 года (мне тогда было года три) мы с отцом и матерью поехали в Вологду. Мы с мамой возвращались из больницы, и вдруг на Бестужевской улице, где жила моя тетка, у дома терпимости разыгралась борьба. Рабочие-крюковщики с товарного двора били стекла в окнах этого дома и выбрасывали на улицу женщин. Трех-четырех человек ранили. Мы вышли на Дворянскую (ныне Октябрьскую) улицу. Около дома Карауловой стояло человек 40 грузчиков, которых какая-то женщина поила вином. Тут же стояли и люди с черными повязками (черная сотня), кричавшие: «Бей смутьянов! Не давай пощады!» Очевидно, это относилось к революционно настроенным рабочим. Напившись, пьяная толпа направилась по бульвару к Пушкинскому дому... Мы с мамой вернулись к тетке, а через час пришел возмущенный отец: «Сволочи черносотенцы рабочих избивают!» Мы стали собираться домой. Только вышли за город, к д. Копрецово, как я, оглянувшись, увидел черный дым над Вологдой. Отец, обращаясь к матери, проронил: «Пушкинский дом сожгли, гады».
«В деревне отец начал вести агитационную работу среди крестьян: агитировал за свержение самодержавия, раздавал крестьянам книги. А осенью 1906 года в нашу убогую избушку прибыли становой пристав, урядник Петров из д. Новое и человек шесть стражников. Закатившись, эта шайка начала обыск: перерыли весь дом, кричали на отца, угрожали револьвером матери и... ничего нашли. Увезли только газету «Северная земля» и картинку «Забастовка шенкурских мужиков». А книги, надо сказать, у отца действительно были, только спрятал он их в лесу за д. Юрьево. Отца стражники увезли с собой и посадили в тюрьму. Просидел он полтора месяца, а затем его отпустили».
«О революции 17-го года я помню вот что. Идя из школы, мы с ребятами заметили, что по городу ездит подвода с пестерем, и снимает с постов городовых. А когда на другой день мы пришли на занятия, то Владимир Семенович Баландин, учитель по русскому языку, сказал нам: «Династия пала. Царь свергнут». После занятий мы побежали по городу и видели, что у городской Думы собирается народ. Люди ходили с красными бантиками на груди. Потом с красными флагами подошли и рабочие литейного завода. Начался митинг. А поздно вечером рабочие вместе с солдатами пошли освобождать политкаторжан, заключенных в тюрьме на Архангельской улице. Я каторжан не видел, но по рассказам отца они даже не были похожи на людей, до того были худы и бледны. Некоторые из них, как потом выяснилось, сидели в одиночках по пять – десять лет, и не верили, что когда-нибудь окажутся на свободе. Кстати, один из них был закован в цепи только за то, что проронил однажды неосторожную фразу: «Наковала матушка-царица цепей на рабочих».
«В сентябре 1919 года правлением вологодского Кредитсоюза я был направлен в Москву на шестимесячные курсы по подготовке мастеров и мастериц по технической переработке плодов и овощей. Нас учили варить патоку, готовить морсы, работать на сушилке. С питанием дело обстояло скверно. Приходилось ходить на базар в Охотный ряд и покупать на керенки хлеб по 70 рублей за фунт и пшенную кашу. Пробовали варить суп из капусты, но вышло очень неважно: один с этого супа отравился. Помню, решили как-то с товарищем сходить в ресторан в Гостиный ряд, но и там кормили лишь капустой с воблой.
Москва на меня тогда произвела хорошее впечатление. Очень понравился Северный (ныне Ярославский) вокзал с его причудливой формой архитектуры. Дома в четыре-пять-шесть этажей мне, прибывшему из провинции, казались огромными. Шум от трамваев и пробегающих мимо автомобилей наводил на меня страх. Боясь быть раздавленным, я опасался переходить через улицы. Да и большое количество людей, двигающихся по улицам взад-вперед, тоже было для меня в диковинку. Проезжая один раз в трамвае мимо Кремля, мне удалось увидеть в окно, как ехал в автомобиле Владимир Ильич Ленин. На вид это человек средних лет. Но разглядел я только его лицо. Не помню точно, в каком месяце, но было в Москве покушение на Московский губком РКП (б). Контрреволюция тогда еще поднимала голову, и в здание губкома была брошена бомба. Кто бросил бомбу, неизвестно, но погибло, кажется, человек десять-двенадцать. Это возмутило рабочие массы, и на похороны рабочие пришли с лозунгами: «На белый террор ответим красным террором». Хоронили жертвы на Красной площади. Я наблюдал за происходящим с лесов церкви Василия Блаженного, а вокруг, стояли войска. После этого пошли по Москве аресты и обыски. В нашем общежитии тоже была проверка документов.»
«Помню, в 1921 году мы решили поставить в школе спектакль. Это был первый спектакль, устроенный крестьянской молодежью. Играли его в Рождество в школе, а для премьеры выбрали пьесу «Русалочка» Пушкина. Спектакль прошел очень удачно, и этот успех послужил толчком к созданию Тошненского культпросветкружка. В кружок вошло до 20 человек молодежи. В бывшем барском доме д. Водогино мы сделали сцену, оборудовали скамейками зал, и на Богослов (9 мая) поставили «Скупого». Публика осталась довольна нашей игрой, а мы сами стали пользоваться большим авторитетом среди земляков. По составу кружок наш был исключительно из бедняков и середняков».
«В 1922 году мы впервые организовали Тошненскую ячейку РЛКСМ. Секретарем ее избрали Ивана Зульского, я же состоял членом бюро. Издавали мы и свою газету «Искра», в которой я был старшим редактором. Газета была довольно интересной, и создавали мы ее с комсомольским задором. Прохватили однажды попа Глубоковского (благовещенского), а также освещали неполадки и достижения по волости.
В этом же году мой отец организовал и возглавил Зуевскую кружевную артель, а я был избран членом правления и счетоводом. Работали кружевницы справно, и артель почти сразу же заняла 2-е место по Вологодскому уезду».
«Осенью 1923 года я был в составе вологодской делегации, направленной в Москву на Всероссийскую выставку. Было нас человек 20 – 25, и все – представители низовья кустарных артелей. На Ярославском вокзале нас встретил представитель от краснопресненских рабочих и проводил к общежитию, где мы должны были остановиться. На другой день вместе с руководителем группы отправились мы осматривать выставку. Больше всего мне понравился иностранный отдел с его машинами и автомобилями. Все блестело. Дальше я осмотрел Кавказ с его саклями и горцами, крестьянские избы Вологодской, Архангельской губерний как новою, так и старого образца. Отметил для себя и отдел полеводства, садоводства, лесоводства. Эта выставка навсегда осталась в моей памяти».
«В 1930 году Крайкомитетом Союза СХЛР я был назначен инструктором крайкома по Грязовецкому району, затем работал инструктором-пропагандистом РК ВКП(б), инспектором труда, был мобилизован по призыву. После чего был переведен в РайКК РКИ инспектором, где и работаю по сей день».
|