|
Журавли.
Чернова А. Е. Фольклорные истоки в стихотворениях Н. М. Рубцова о родине. «Родная деревня» и «Журавли» / А. Е. Чернова // Литература в школе. – 2012. – № 12. – С. 15-18 : ил. – (Наши духовные ценности). – Библиогр. в конце ст. Аннотация. На примере стихотворений Н. М. Рубцова «Родная деревня» и «Журавли» через категорию фольклорного сознания выявляются системообразующие основания его лирики, связанные с особенностями русского фольклора. Тема родины – одна из важнейших в поэзии. И по тому, через какие образы она раскрывается, можно судить о художественном направлении творчества того или иного поэта в целом. При этом важны, как известно, события и переживания, выпавшие на долю поэта, окружающие его реалии; но одновременно нельзя забывать о влиянии литературной традиции и фольклора, традиционных художественных образов, присущих национальному сознанию. Исследуя поэзию Николая Рубцова, мы обнаружим, что в своей основе она связана с устным народным творчеством. Так, во многих стихотворениях проявляются особенности русской народной волшебной сказки, утверждающей моральные ценности, устремления к идеалу. Лирический герой стихотворений Рубцова похож на героя волшебной сказки: встречая на своём пути препятствия, он переступает через них и оказывается в ином мире, в царстве мёртвых, где «приобретает <...> чудесные свойства, а затем возрождается в новом качестве» [5, с. 150]. Однако свойства волшебной сказки в конкретных лирических ситуациях преломляются по-разному. Рассмотрим это на примере двух стихотворений Рубцова: «Родная деревня» и «Журавли». Напомним первое из них:
В.Н. Корбаков. Мост через реку Толшму в селе Никольском. 2006. Стихотворение «Родная деревня» во многом отражает жизнь самого Рубцова, что, впрочем, закономерно, ведь «настоящая биография поэта и его время достаточно полно выражены именно в его творчестве» [9, с. 62]. В Никольском детском доме Тотемского района Вологодской области он окончил семь классов школы. Николай Михайлович с любовью рассказывал о родном селе в письме к поэту В.Ф. Бокову: «Село это совсем небольшое, как деревня, и расположено в очень живописной местности: дорога из леса неожиданно выходит к реке, а там, за рекой, плавно изогнувшись, поднимается в пологую гору, на горе разрушенная церковь (мне ужасно жаль её), возле церкви старые берёзы, под берёзами какой-то одинокий крест, а вправо от этой великолепно-печальной развалины по бугристому зелёному холму и расположено Никольское (здесь его называют коротко – Николой). Вокруг села – леса, всё леса и через леса видны на далёких старинных холмах ещё деревни. Простор, дай Бог! Небо видно всё полностью, от горизонта до горизонта, не то что в городе...» [11]. Сама школа была деревянная, двухэтажная. Учёба в начальных классах пришлась на годы Великой Отечественной войны, вот что вспоминают одноклассники Рубцова: «Стояли лютые морозы. В детском доме нам было голодно и холодно. Валенок на всех не хватало. Казалось, ноги примерзали к ботинкам. <...> В спальнях тоже было холодно, дети сдвигали 2-3 кровати, ложились поперёк кроватей, а оставшимся матрасом укрывались сверху. Возле печки при свете лучины собирались каждый вечер и читали книги. <...> В первом классе писали буквы между газетных строк. Отличникам выдавали небольшие книжки, между строк в них писать было легче. Иногда чернила замерзали в непроливайке, отогревали своим дыханием и руками. За отличную учёбу выдавали небольшую кучку изюма» [8, с. 180]. Несмотря на бытовые трудности, голод и сильный холод, маленький Коля Рубцов не унывал, напротив, «с ним было легко и весело. Он никого никогда не обижал, его все любили, он был простой, не хвалился знаниями. Был общительный, всем помогал. Сидел на первой парте, внимательно слушал учителей. Старался хорошо учиться. Девочки считали, что он самый красивый у них в классе. Волосы тёмно-русые, глаза тёмно-карие, всегда улыбчивые. Был деликатным в обращении с товарищами. Сочинения писал очень хорошо» [8, с. 187–188]. Отзывчивым, добрым и весёлым запомнился Коля Рубцов своим одноклассникам. Можно предположить, что сюжетной основой стихотворения «Родная деревня» стал реальный случай. Как-то раз в Никольский детский дом приехали выступать артисты. «Концерт всем очень понравился. <...> Утром артисты пошли в магазин, воспитанники детского дома провожали их до калитки. Коля Рубцов, открывая им калитку, говорил, что он тоже уедет отсюда, когда вырастет» [8, с. 185]. Сравним:
Повзрослев, Николай Рубцов действительно уехал. Он жил, учился и работал в самых разных городах России: в Тотьме, Архангельске, Кировске, Ленинграде, в Москве и Вологде. Мы видим, что стихотворение наполнено биографическими событиями, отображёнными в поэтической форме. В «Родной деревне» явны сказочные мотивы. Так, например, для фольклорного мировосприятия характерна двойственность окружающего мира: разделение пространства на своё и чужое, на мир повседневной жизни и мир запредельный (тридевятое царство за огненной рекой). «Возможно, первоначальным источником подобных представлений явилась замкнутость и топографическая обособленность родовой общины» [12, с. 147]. Из родной деревни – Николы – лирический герой, подобно сказочному герою, стремится в неизвестность, в столицу – то есть в «мир иной». Там он проходит через преграды, трудности и «становится внутренне богаче, возвращаясь после перенесённых испытаний в привычную обстановку» [12, с. 150].
В.У. Едемский (род. 1939). Журавли Мотив «иного мира» звучит и в стихотворении Рубцова «Журавли», но воплощается иначе.
Внешне стихотворение, на первый взгляд, просто и обычно. Наступила осень. Природа увядает, и стаи журавлей пролетают над городами и сёлами. Если лето в народном сознании – время зрелости, расцвета природы, время полноты и завершения развития, то осень – пора увядания, и связана она с темой утраты и смерти. Выражения «забытость болот», «утрата знобящих полей» настраивают на печальное предощущение конца. Пространство «Журавлей» включает две сферы: землю и небо. Причём если земля описывается подробно, в конкретных деталях, то небесное пространство – скупо, но от этого оно не менее представимо и ощутимо. В небольшом стихотворении из 84 слов слово «болото» повторяется 3 раза: «болотные стволы», «болото, забытое вдали», «забытость болот». «Забытость болот» означает у Рубцова обездоленность, оставленность, тленность, оторванность от «небесной сферы». «Забытость» – это и забытьё, беспамятие. Кроме болота, земное пространство в стихотворении представляют «знобящее поле» («утрата знобящих полей») и чердак. Слово «утрата» близко по значению «забытости» болота. Чердак – единственное место пространства, связанное с человеком, чердак – мой; он высится над «утратами» полей и над «забытостью» болот, под небом, по которому летят журавли. Чердак расположен на границе двух миров и является местом их пересечения. Он выполняет функцию границы (граница всегда есть и в русской волшебной сказке), той границы, что отделяет реальное царство, мир людей от тридевятого царства, тридесятого государства, которое есть не что иное, как мифическое царство мёртвых. Тяжёлый камень, столб с надписью о трёх дорогах, высокая крутая гора, огненная река, избушка бабы Яги и сама баба Яга как проводник в загробное царство – всё это пространственные ориентиры сказочного мира. В стихотворении Рубцова иное царство являет себя через образ летящих, рыдающих журавлей. Журавлиный клич опускается на сиротливые поля и на забытые болота, он будит, зовёт, тревожит душу, разглашает небесные звуки – и в душе лирического героя происходит постепенное преображение. Небесное пространство не беззвучно, оно многоголосо. И не случайно в первом варианте стихотворения журавлиные крики сравниваются с сигналом. «И разбудят меня, как сигнал, журавлиные крики». Так, именно через звуки, небесное пространство связывается с земным. Если земля, болото характеризуются «утратой» и «забытостью», то небо, напротив, обретением и памятью. Тема памяти передаётся через фольклорный символ перелётных птиц – журавлей. А.Н. Афанасьев в книге «Поэтические воззрения славян на природу» отмечает, что славяне «сохранили много трогательных рассказов о превращении усопших в легкокрылых птиц, в виде которых навещают своих родичей. Как скоро душа покидает тело, она, смотря по характеру земной жизни, принимает образ той или иной птицы, преимущественно белого голубя или чёрного ворона» [5, с. 112]. Подобное значение образа птицы подтверждают и многие славянские предания. Например, «кашубы твёрдо убеждены, что души усопших до погребения оставленных ими тел сидят в образе птиц на дымовых трубах и что детские души бывают одеты нежным пухом. В уездах Мосальском и Жиздринском в течение шести недель после чьей-либо смерти стелют на окно белое полотенце, выпуская один конец на улицу, а на полотенце кладут хлеб и верят, что душа покойника есть та самая птица, которая станет прилетать к окну и клевать положенный хлеб» [5, с. 112]. Николай Рубцов жил и творил в то время, когда память военных лет была ещё особенно острой, когда боль утраты ощущалась каждой семьей, постоянно напоминала о себе не только через письма и фотографии, но и через свидетельства и воспоминания участников войны. Сам Рубцов стал сиротой в раннем детстве. В начале войны умерла мать, Александра Михайловна. Отец, Михаил Андрианович, в это время был на фронте и к детям уже не вернулся. Эта тема – тема смерти, войны – и тема жизни, что ищет себе смысла и опоры, постоянно будут развиваться, обретая всё новые образы и смыслы в его творчестве. «Журавль – душа усопшего, его прощальный зов», – такое восприятие птицы свойственно не только древнему мифологическому сознанию славянских народов, но и сознанию современного человека, что свидетельствует о целостности «фольклорной матрицы». Но теперь полёт журавлей воспринимается как событие, и как событие необычное. Вот что рассказывает основатель московского музея Н. Рубцова М.А. Полётова: «Это произошло 27 марта 2006 года. Жена Николая Васильевича Попова – Ольга Николаевна – с сыном шли в военкомат по улице Вавилова. <...> Ольга Николаевна подняла голову и увидела в небе над этим зданием (музеем Н. Рубцова) журавлиный клин. Одна линия клина была короче другой. Известно, что журавли над Москвой почти никогда не летают. Будто сама душа Поэта ликовала в этот юбилейный год, пролетая журавлиным клином над Рубцовским музеем» [8, с. 335]. Журавли появляются в середине осени, в период увядания природы. Какова же их роль? Журавли зовут, будят и возвещают «предназначенный срок увяданья». Их весть подобна древним библейским сказаниям. В первом варианте сохранилась отсылка к библейской истории: «сказанье библейских страниц». Позже эпитет «библейских» был замещён эпитетом «древних»; «срок увядания» летящие журавли возвещают подобно «древним страницам». Можно предположить, что замена «библейских» страниц на «древние» была вынужденной: редакторами правились и другие стихи поэта; слова, несущие в себе христианский смысл, вычеркивались и заменялись словами нейтрального значения: «крест», «Пасха», как правило, опускались, а «Бог» заменялся словом «жизнь», как, например, в стихотворении «Выпал снег». Н.А. Старичкова вспоминает, как Рубцов однажды процитировал строки из опубликованного стихотворения «Выпал снег...»: «Жизнь порой врачует душу... Ну и ладно! И добро». «Жизнь! Это не то, – сказал Рубцов. – У меня здесь – Бог. "Бог порой врачует душу". Но я заменил: так ведь не напечатают. Пусть будет – жизнь» [7, с. 17]. Весть журавлей – «срок увядания» – подобна древнему библейскому сказанию: они несут, сохраняют историю, всё, что было в прошлом и что не может быть забыто, не может исчезнуть. Память взаимосвязана с историей и определяет национальную картину мира. Ведь хотя историческое и подвержено разрушению, «во времени оно вечно», а сама история «есть то происходящее, которое, пересекая время, уничтожая его, соприкасается с вечным» [13, с. 242]. Вестников из «иного царства», из вечности – журавлей – на земле ждут и принимают с ликованием. «Отворите скорее ворота! Выходите скорей, чтоб взглянуть на любимцев своих!» Если сравнить первый вариант стихотворения с последним, мы увидим, как меняется отношение земного и небесного: жители земли, которых разбудил журавлиный зов, теперь не «наблюдатели», как в первом варианте, а «участники». «Прощально» поднятые руки заменяются в окончательном варианте на «согласные», строка «Широко по Руси машут птицам прощальные руки» на «Широко по Руси машут птицам согласные руки»; строка «Выходите скорей, чтоб взглянуть на любимцев своих» на «Выходите скорей, чтоб взглянуть на высоких своих». Внесённые изменения позволили поэту подчеркнуть мысль о стремлении к неразрывности, к соединению земного, смертного с высшим и вечным, а подобное соединение, «согласие» – свидетельство «соборности» и характеризует народное сознание. «Соборность» в стихотворении Рубцова раскрывается через такой композиционный приём фольклорной лирики, как психологический параллелизм. Психологический параллелизм, как определил Веселовский, – это «искание созвучий, искание человека в природе» [2, с. 199]. Поиск такого созвучия становится ключевой творческой установкой автора. Журавли не только символ исторической памяти, они выражают собой, своим прощальным криком что-то важное в нашей жизни, и в этом основная художественная роль этого образа. Ведь душа и природа сливаются и оказываются нераздельными и цельными. Журавлей ждут и встречают, потому что они пробуждают души, напоминают о высоком и, значит, возрождают земной мир, наполняют его смыслом.
Прощальное курлыканье, плач журавлей вызывают одновременно и волнение, и боль души. Эти «небесные звуки» отражают всё лучшее в ней:
Выражение, раскрытие окружающего мира, будь то природа или душа человека, есть творчество. Можно сказать, что это стихотворение о смысле творчества и высоком его предназначении.
Вспомним, что главное для Рубцова, как заметил он в письме к Яшину, – это богатство переживаний и настроений. Вдохновение скорее подобно журавлям, которые появляются в определённый срок и которых надо с радостью встречать, пока ещё летят они над забытыми полями и болотами. Встречать, вслушиваться, принимать душой. И молчать, когда такого знака свыше, небесного указания, нет.
Таким образом, в стихотворении «Журавли» мы видим пространство земное, исполненное забытостью и помрачением, и пространство небесное, которое сохраняет память и вечное время. Поля, болота – природу можно отнести к пространству земли; а душа – как явление иного, духовного порядка – принадлежит небу, вечности. То, что было противостоящим, становится единым и цельным. И это – Русь. Возникает она в тесном соединении забытости и памяти, потери и обретения. В поэзии Рубцова Русь выражают не столько конкретные места, города и деревни со своим особым, традиционным бытом, сколько само стремление к «цельности», к единству земного и небесного.
Русь – широкая, бескрайняя, вмещает в себя не только настоящее, но и прошлое. В письме к А.Я. Яшину за 1964 год (25 сентября) Рубцов рассказывает, как живёт в селе Никольском. Кажется, реалии «Журавлей» взяты из жизни, из окружающей поэта родной природы. «А ещё потому нахожусь именно здесь (в селе Никольском), что здесь мне легче дышится, легче пишется, легче ходится по земле. Много раз ходил на болото» [11]. За всем этим кроется глубокий смысл, раскрывая который мы познаём особенности народного мышления, народного сознания. ЛИТЕРАТУРА 1. АФАНАСЬЕВ А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. – М.:
Современный писатель, 1995. |
 |
