Слово, вокал (народный артист РФ Борис Плотников) и инструментальная музыка (гитарист, лауреат международных конкурсов Владимир Маркушевич) соединяются в этом необычном спектакле, смыслом которого становится сама поэтическая вселенная Николая Рубцова, её таинственная и глубокая жизнь.

Уже первые стихотворения в исполнении актёра уводят в даль вологодских земель, в их величественную, тревожную красоту, в особенный, то светящийся, то мрачный, наполненный грозой воздух: «Как далеко дороги пролегли... Как высоко над зыбким половодьем без остановки мчатся журавли!» От мгновения к мгновению произносимое слово Рубцова обретает всё большую, почти материальную осязаемость, несмотря на то что часто в стихах говорится о бесплотном: «Светлый покой Опустился с небес И посетил мою душу! Светлый покой, Простираясь окрест, Воды объемлет и сушу...» Светом не быта, а бытия наполнены леса, травы, цветы, растения. В созданных поэтом стихотворных сюжетах всё окружающее излучает сосредоточенную скрытую жизнь, и, поднимаясь вверх, эта мысль полно раскрывается в стихотворении «Ферапонтово», соединённом в концерте с древним знаменным распевом «Жертва вечерняя».

Музыкальная часть концерта в превосходном исполнении Владимира Маркушевича включает русские народные песни и романсы в обработке композиторов XIX века. Звуки семиструнной гитары создают ритм спектакля, его ёмкую форму, то «заземляя», то иллюстрируя и продлевая поэзию.

Так же, как созерцателен и стремителен одновременно многоцветный мир поэзии Николая Рубцова, гибок и богат оттенками стиль исполнения Бориса Плотникова. То сливаясь с лирическим героем стихов, то отстраняясь от него, артист раздвигает пространство стихотворной формы, как будто рассматривает её со всех сторон, словно любуется образом мира, таящемся в слове.

Как персонажи крохотных театральных сюжетов, с душевной любовью и юмором сыграны молчун Филя («Добрый Филя»), беспредельно кроткий и нетребовательный к жизни; чудный Жеребёнок, переживший восторг существования на чистом солнечном лужке («Жеребёнок»); чуткий Заяц, внезапно застигнутый думой о своём одиноком житье-бытье («Заяц»).

Оттого что так беззащитны и трогательны в стихах Рубцова совсем пожилые люди и животные, оттого что так огромен, «богоподобен», опасен, но беззлобен мир природы, постепенно всё сильнее, определённее проступает облик мира повседневно-житейского, обычного. Он горек, лишён теплоты и почти безлюден.