Попов Н. В.
Николай Рубцов в воспоминаниях друзей : ранее не опубл. стихотворения и материалы

/ Н. Попов ; [худож.: И. А. Озеров]. – М. : Центрполиграф, 2008. – 252, [2] с.

Из содерж.:
О Николае Рубцове / А. Михайлов. – С. 161-163.

Я познакомился с ним осенью 1965 года при обстоятельствах не совсем приятных для нас обоих. Как поэт он тогда еще почти не был известен за кругом своих товарищей, учился в Литературном институте имени A.M. Горького, куда я пришел на должность проректора по научной и учебной работе. Николай был студентом-заочником, в чем-то провинился, и ректор, Владимир Федорович Пименов, поручил мне побеседовать с ним.

Думаю, каждый легко представит, какой характер может носить беседа между проректором и провинившимся студентом. Во всяком случае, задушевных нот в ней не звучало, хотя и взаимного недоброжелательства тоже не возникло. Я об этом говорю с уверенностью потому, что имею две книги – «Звезда полей» и «Душа хранит» – с дарственными надписями. А ведь первая встреча была не единственной трудной.

Теперь некоторые «биографы» Рубцова намекают на то, что поэт, мол, терпел обиды от администрации института. Демагогический прием.

Николай был труден в общении. Это хорошо знают бывшие студенты, учившиеся с ним. И его товарищи-вологжане. Он сам страдал от этого, искренне раскаивался в своих проступках, снова срывался. И надо было много терпения и такта, чтобы помочь ему хотя бы удержаться в институте, не попасть в какую-нибудь скандальную историю.

Уже после защиты дипломной работы, то ли во время государственных экзаменов, то ли перед их началом, я встретил Николая во дворе института и зазвал к себе в кабинет. Поспрашивал насчет работы, публикаций и прочих дел. Отвечал Николай как-то односложно, будто чего-то стеснялся. Разговор явно не клеился.

Мы попрощались за руку, и Рубцов, как-то неловко потоптавшись на месте, словно не зная, что делать дальше, направился к выходу. У самой двери остановился и, глядя куда-то в окно, глуховато сказал:

– Вы уж меня простите за художества... Много я вам хлопот доставил... А институт всегда добром вспоминать буду...

Потоптался еще, словно чего-то не договорил, слабо махнул рукой, досадуя на себя, и вышел.

Последние наши встречи состоялись в Архангельске и Вологде, в октябре 1970 года, незадолго до его трагической гибели. Тогда в Архангельске проходило выездное заседание секретариата правления Союза писателей России, а в Вологде, как продолжение, состоялись встречи писателей с читателями.

В архангельской гостинице «Двина» Рубцов зашел ко мне в номер и подал книжку «Душа хранит», изданную в «Советской России». Здесь же сделал надпись: «Александру Михайлову по-прежнему с уважением к его творчеству, с любовью, на добрую память. Г. Архангельск, 12/Х – 70 г. Н. Рубцов».

На этот раз разговор был беглым. Мы оба куда-то спешили. Но помню, что на мой вопрос – не собирается ли заехать в Емецк, на свою родину, Николай ответил: «На этот раз – нет. Но поеду туда непременно. Тянет, как птицу к своему гнездовью. Вологда мне дала приют, согрела мое сиротство, а тут я появился на свет, первый раз на землю ступил...» Видно было, что вопрос мой хоть и взволновал его, но не застал врасплох.

А вот встреча в Вологде через несколько дней была грустной. Рубцов опять оказался замешанным в неприятной истории (еще в Архангельске), тяжело переживал. Говорили мы долго. Несколько раз я пытался перевести разговор на книжку «Душа хранит», которую к тому времени успел прочесть, считая, что Рубцов обогатил ее, по сравнению со «Звездой полей», несколькими значительными стихотворениями, но все же для новой книги этого маловато. Он согласно кивал, повторяя, что собирается подготовить книгу только из новых стихотворений, уже кое-что для нее есть...

Говорили мы очень откровенно, даже доверительно, не как учитель с учеником. Видно было, как Николай казнил себя за содеянное, но в словах его, в жестах, во взгляде уже проглядывало что-то безнадежное, горькое... Задним числом кажется, что он жил в предощущении трагической развязки. Может быть, это лишь кажется...

Писать воспоминания о младшем современнике сложно. Гораздо сложнее, чем о сверстниках или людях старше тебя. Писать воспоминания о Николае Рубцове, человеке редкого дара, ярче и органичнее других сверстников выразившего некоторые существенные стороны нашего бытия, но оставившего царапины в душах хорошо знавших его людей, сложно еще потому, что неизбежны в этих воспоминаниях горькие строки. Поэтому, сохраняя добрую память о Николае Михайловиче Рубцове, тем не менее с большим душевным подъемом пишется о его стихах, о его замечательном поэтическом даре.