титульная страница

Сочинения Николая Рубцова
Николай Рубцов – человек и поэт
Творчество Рубцова
Об отдельных произведениях и сборниках
Жизнь поэта
Память
Преподавание творчества Николая Рубцова в школе
Творчество Н. Рубцова в культурно-просветительской работе
Николай Рубцов в искусстве
Библиография
Николай Рубцов на кинопленке
Песни на стихи Н. М. Рубцова
Нотные сборники песен на стихи Н. М. Рубцова
Николай Рубцов в художественной литературе
Фотографии


 

 

Пономарев Ю. Л.
«Я буду помнить сквозь туман…»

/ Ю. Л. Пономарев ; публ. и коммент. С. Ананьевой // Русский Север. – 2001. – 27 янв.–2 февр. – С. 18-19 : фот. – (Публикуется впервые).

 

Признание Юрия Пономарева в том, что он хорошо знал и общался с поэтом Николаем Рубцовым, у меня сначала вызвало усмешку: мол, у нас как талант погибает, все норовят к нему в наилучшие друзья записаться. Но Юрий Леонидович развеял мои сомнения: «Дружить особо не дружили, а встречались часто; выпивали вместе, праздники отмечали...»

Очень жалеет Юрий Пономарев, что не вел тогда дневника, не записывал бесед с дружеских попоек, не придавал значения тому, с КЕМ(!) сидит и спорит, КОГО(!) слушает. Теперь Юрий Леонидович простить себе этого не может: «Надо было каждое его слово стенографировать, каждый шаг отмечать!»

Лишь через двадцать четыре года после гибели Рубцова Юрий Пономарёв спохватился и решил перенести на бумагу все, что помнил о нем. Но из пелены памяти выплывают лишь размытые образы…

Светлана АНАНЬЕВА.

 

«...Прошел пешком через замерзшую реку Вологду. Набережная VI армии, дом 209, квартира 43. Это было напротив ресторана «Чайка». Здесь Коля снимал комнату с семьей. «Живу вблизи полупустого храма...» В другой комнате жили Сидоренковы. Коля частенько поддавал, напивался до тошноты, и жена Сидоренкова утром кинет ему тряпку – убирай. А Коля ей: «Не ругайтесь, вы еще потом будете гордиться, что жили вместе со мной...»
...Подоконники в комнате очень широкие, там он и писал. Мебели нет: стол, раскладушка. Крепкий бардак. На стене легкая мазня – картина. И очень боялся соседку: «Юра, тихо!»
...Он раз пятьдесят ночевал у меня дома на Урицкого, 91. Ночью поднимался, ему было плохо... Он был в каком-то полубредовом состоянии. Мы с моей мамой за ним ухаживали, поили чаем...

...Мама, когда уходил Николай, говорила мне: «Юра, у Коли плохо совсем со здоровьем, ему бы как-то нужно поберечься».
...Как-то спросил у своей жены: «Хорошо помнишь Колю?» – «Помню, что все вы: Рубцов, Шилов и ты – все были пьяницы, и я старалась вас домой не пускать». Справедливости ради: Шилов – мужичок хитрый, и по домам в присутствии жен старался не ходить...
...Зимой ходил в поношенном, крепко поношенном демисезонном пальто, давно вышедшем из моды, в высокой шапке, всегда – в знаменитом шарфе. На фотографиях шарф смотрится, а на самом деле, да простит меня Бог, – очень старый, его стирать и стирать нужно. На счет костюма, он мне просто не запомнился, больше были свитера, а то еще и в валенках, или а мороз наденет рукавицы, которые я рассматривал и думал: «Ну где же он взял такие?»

...Идем в ресторан «Север» пообедать. Я прохожу, Колю останавливают, не пускают. Я говорю швейцару: «Любезнейший, это же вологодский поэт Николай Рубцов, будущее светило». -«Знаем мы таких поэтов, тем более светил...» Стоило немалых трудностей с Колей пройти...

...В один из дней, выпив с ним накоротке бутылочку красненького, нам, что немудрено, захотелось обоим добавить. Я – в одно место, в другое, третье, везде, по закону подлости, нет. «Пошли, – говорю, – Коля, я зайду в трест «Вологдалесстрой» к Шилову. Правда, у него сегодня партийное собрание, ему. нельзя, но у кого-то перехвачу денег». Коля, недовольно вздохнув: «Юра, мне надоело это попрошайничество. Я пошел в свою братию (то есть к литераторам). А вообще нужно добиваться, чтобы тебе несли, упрашивали выпить...» И медленно подался в другую сторону...

...Тепло ужинаем в ресторане «Поплавок». Коля грустный. Я рассказываю ему о своей поездке на юга, о своем увлечении молодой грузинкой из Тбилиси – Этери. Я (от выпитого вина и нагрянувших на меня приятных чувств от воспоминаний об Этери) выпалил ему: «Ах, Коля, тебе этого не понять, какие были дни! Как чиста, лучезарна Этери!» – «Ну расскажи, Юр, расскажи... Может, я и пойму...» Только позже я понял, насколько был бестактен в своем невежестве. Я не знал тогда, как и все мы, что со мной сидит ПОЭТ! Мы были молоды и хватили вина...

...Коля жил за рекой возле пустынной церкви. Он меня приглашал к себе и рассказал об условном сигнале (как к нему звонить). Худо, видимо, он жил с соседкой, боялся. Взяв пару бутылок шампанского (любил в то время: легко, дешево – 2.87 – и долго), направился к Коле. Позвонил. Жду. После хорошего промежутка времени открывает. Сначала – щелка... смотрит... «А, Юра, ты. Ну тебя еще могу впустить. Заходи...»

Одна комната. Как говорит, мой друг, первый исполнитель песен на стихи Рубцова, еще при жизни Николая понявший его величие, Леша Шилов: «Художественный беспорядок». На мой взгляд, беспорядок более чем художественный. После того как мы «приняли на грудь», воодушевленные подолгу, с интервалами рассматривали «картину» (репродукцию из «Огонька»), одиноко висевшую на стене. Николай подходил, хвалил: «Смотри, Юра, вглядись. Вот если закрыть, убрать этот куст – картина значительно выиграет». И закрывал куст рукой.

…Однажды просматривал его фотографии, и когда наткнулся на снимок Коли, сидящего на раскладушке в окружении пустых бутылок, и попросил подарить мне его. «Нет, Юр, извини, не могу. Это меня компрометирует. Мне стыдно…» Когда он вышел, я положил фото в карман своего пиджака. Грешен. Каюсь всю жизнь. Стыдно. Да простит меня Коля. Видит Бог, я никогда не компрометировал его, а если кому и показывал это фото, то только таким людям, которые понимают Рубцова. На мой взгляд эта фотография дает большее представление о его жизни...

…Пообедав в одном невзрачном ресторанчике, решили зайти ко мне на Урицкого, 91. Проходя мимо магазина, взяли две бутылки «красного». Пришли ко мне, сели в большой комнате за круглый стол, покрытый белой скатертью (так мама любила). Я приготовил закусить. Сидим. Выпили по паре стопок, и я вдруг завелся: «Коля, я не могу понять, неужели со мной сидит большой поэт? Вот докажи мне. На, возьми и что-нибудь напиши мне, не сходя с места». Я подал ему первую попавшую в руки книгу. Это был «Узбекистан» из серии «Советский Союз» в белой обложке. Коля, ни слова не говоря, достал из кармана ручку, совсем не думая, просто выпалил: «Юре Пономареву. Я буду помнить сквозь туман тебя, вино, Узбекистан». Поставил число и расписался…»

* * *

В 1968 году Юрий Леонидович, тогда еще просто Юра или Юрка, купил себе фотоаппарат и, распираемый гордостью, принес его седьмого ноября похвастаться перед дружками и заодно попробовать в деле. Они бродили по праздничным улицам Вологды с гитарой, заходили к знакомым и позировали перед объективом, пока не кончилась пленка. Слава Богу, у неопытного фотолюбителя все получилось! Сегодня мы впервые публикуем эти старые пожелтевшие фотокарточки. До этого их могли видеть лишь немногие знакомые Юрия Пономаренко. Теперь «такой вот Рубцов» будет у каждого читателя «Русского Севера»

 

Николай РУБЦОВ

Да, умру я!
Да! Умру я!
И что ж такого?
Хоть сейчас из нагана в лоб!
Может быть,
гробовщик толковый
смастерит мне хороший гроб...
А на что мне
хороший гроб-то?
Зарывайте меня хоть как!
Жалкий след мой
будет затоптан
башмаками других бродяг.
И останется все,
как было – 
на Земле,
не для всех родной...
Будет так же
светить Светило
на заплеванный шар земной!..

 

* * *

Над вечным покоем
Рукой раздвинув темные кусты,
Я не нашел и запаха малины,
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины...
Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те – 
Как существа уже иного мира.
И так в тумане смутной воды
Стояло тихо кладбище глухое,
Таким все было смертным и святым,
Что до конца не будет мне покоя.
И эту грусть, и святость прежних лет
Я так любил во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть,
И обнимать ромашки, умирая...
Пускай меня за тысячу земель
Уносит жизнь! Пускай меня проносит
По всей земле надежда и метель,
Какую кто-то больше не выносит!
Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный
свято погребен
В такой же белой горестной
рубашке...
                             1966г.

 

* * *

Доволен я буквально всем!
На животе лежу и ем
Бруснику, спелую бруснику!
Пугаю ящериц на пне,
Потом валяюсь на спине,
Внимая жалобному крику
Болотной птицы...
Надо мной
Между березой и сосной
В своей печали бесконечной
Плывут, как мысли, облака,
Внизу волнуется река,
Как чувство радости беспечной...
Я так люблю осенний лес,
Над ним – сияние небес,
Что я хотел бы превратиться
Или в багряный тихий лист,
Иль в дождевой веселый свист,
Но, превратившись, возродиться
И возвратиться в отчий дом,
Чтобы однажды в доме том
Перед дорогою большою
Сказать: – Я был в лесу листом!
Сказать: – Я был в лесу дождем!
Поверьте мне: я чист душою...
                                   1967 г.

 

ОДНАЖДЫ

Однажды Гоголь вышел из кареты
На свежий воздух. Думать было лень.
Но он во мгле увидел силуэты
Полузабытых тощих деревень.
Он пожалел безрадостное племя,
Оплакал детства светлые года,
Не смог представить
будущее время
И произнес: «Как скучно, господа!»
                                             1965г.