Сушинов А.
Скитания Николая Рубцова

/ А. Сушинов // Русский Север. – 1997. – 18 февр. – С. 5 : фот. – (Далекое – близкое).

Тропа воспоминаний о Николае Рубцове уводит меня в начало шестидесятых годов, когда однажды в мартовский день пришел ко мне на квартиру сосед по дому, поэт и однокашник по молодежной газете Александр Романов.
- Интересный поэт у меня в гостях, заходи на рюмку чая, - сказал Саша, улыбаясь.
И я пришел к Романовым. За столом сидел невысокий, кареглазый, сильно лысеющий молодой парень. Я подал ему руку, ответом были крепкое рукопожатие и застенчивая улыбка. «Рубцов», - сказал мне гость.
Застолье развязало языки, сблизив всех сидящих за столом. Николай рассказывал о своем детдомовском детстве, о службе на Северном флоте, о скитаниях по стране, говорил, что желает жить и работать на вологодской земле. В тот вечер Николай много читал своих стихов. И веселых, и грустных, и озорных.

Вдруг такой повеяло с полей
Тоской любви,
Тоской свиданий кратких,
Уплывал… все дальше, без оглядки,
Мглистый берег юности моей.

Таких стихов в ту хрущевскую пору не печатали. И когда на одном из собраний вологодской писательской организации Рубцов прочитал несколько своих новых стихов, один из редакторов местного книжного издательства упрекнул поэта за эпигонство, за есенинщину, за подражательство:
- Такие стихи никому не нужны. Рубцов очерняет нашу действительность своим упадничеством и тоской. Я против издания этих стихов.
Николай Михайлович, слушая это, темнел лицом, на тонких губах его появилась презрительная усмешка. Поэт встал и с вызовом сказал:
- А вот эти строчки напечатаете?

Стукну по карману – не звенит,
Стукну по другому – не слыхать.
В коммунизм – таинственный зенит – 
Полетели мысли отдыхать.

Собрание грохнуло смехом. Но Рубцову было не до веселья. Жилось Рубцову в Вологде и тотемском селе Никольское трудно. Он не имел в областном центре жилья, ночевал часто у друзей, неизвестно чем питался. Как-то зимой в свирепую стужу мы нашли Николая в неотапливаемой комнате деревянного дома по улице Гоголя. Поэт лежал на старой кровати в своем неизменном демисезонном пальто. В серых солдатских валенках, в нахлобученной потертой шапке. Окно в комнате было разбито, на подушке искрился снег.
Мы с приятелем отогрели Николая в ближайшем «Голубом Дунае». Поэт повеселел, взбодрился после стакана кадуйского вина, воспетого им в стихах позже. Сейчас многие воспоминатели, «друзья» и плакальщики обвиняют поэта в хроническом алкоголизме. Но я не видел его в расхристанном виде, грязным, неухоженным. Поэт не валялся по канавам. Конечно, он выпивал, ибо выпивка была единственным громоотводом от действительности, от неустроенности быта, от одиночества. Он душевно страдал от своей изломанной судьбы, полной лишений и невзгод, становился мрачным, дерзким, куражливым, несносным. За это ему, конечно, нередко перепадало, я сам тому свидетель.
Первая тоненькая книжечка стихов «Лирика» не принесла Рубцову ни денег, ни славы. А надо было жить дальше. И Николай уплывал на пароходе по Сухоне в свою Николу, «где кончил начальную школу», ходил по грибы и ягоды, сдавал лесное добро в магазин, чем и кормился в осеннюю пору. И писал стихи, пронизанные печалью и горечью:

Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю,
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.

Поэт неделями жил у Александра Рачкова и Гурия Прусакова в Соколе, у знакомых в Бабаеве, Липином Бору, Вологодском районе, Великом Устюге, Череповце. Часто исчезал из Вологды на длительное время. До нас доходили слухи, что он то на Алтае, то в Ленинграде, то в Москве, где уже учился в Литературном институте. Поэт любил дороги, дальние поездки и странствия и был рад, когда в какой-нибудь вологодской газете ему давали командировки. Все-таки какой-то прожиточный минимум. 
Я не раз бывал с Рубцовым в поездках по Вологодчине. Помню, как два дня мы сидели в старом вологодском аэропорту. Полеты на Тотьму отменялись: шли бесконечные дожди. На душе у нас было тягостно. Буфет не веселил. Николай невесело шутил:
Надоело ходить, надоело сидеть,
А может, повисеть?
К сидящему поэту подошла пьяненькая, развязная девица, увидевшая в его руке стакан с «бормотушкой».
- Угости, мужик, - сказала вокзальная шлюха.
Наглость девицы поразила Рубцова. Он долго смотрел на нее глаза в глаза и выдал экспромт, на которые был большой мастак:
Я не буду тебя оскор-блять,
Я не буду тебя влю-блять…
Цену своему таланту Рубцов, конечно же, знал. В Никольске на поэтическом празднике Александра Яшина уже после всех дней торжества собрались в гостинице вологодские писатели за отвальной рюмкой. Николай Михайлович очень быстро захмелел и стал искать «жертву», чтобы покуражиться. Но жертвы не нашлось. Тогда он на всю комнату крикнул:
- Я – гений, а вы – бездари…
Я видел, как побледнело после этих слов лицо Виктора Петровича Астафьева, который любил Рубцова отеческой любовью, помогал ему в житейских делах. Виктор Петрович встал из-за стола, взял со спинки кровати гостиничное полотенце и стал охаживать Николая со словами:
- Среди нас нет гениев, Николай, нет. Вот тебе, вот тебе, знай в беседе меру.
Рубцов встал и, ни слова не говоря, ушел в свою комнату. А утром про инцидент забыли, и Николай дружески беседовал со своим старшим товарищем Виктором Астафьевым – большим русским писателем.
В те годы я работал в газете «Красный Север» в отделе информации. Веселый был отдел! Кто только у нас не бывал. Нередко заходил и Николай Михайлович. Садился на старый, дворянских времен диван и молча наблюдал, как через «перекаленные» телефоны мы, газетчики, добываем новости. Это поэту было забавно и необычно. Попросив лист бумаги, Николай иногда писал мне такие записки: «Саша! Одолжи полтинник на обед. Николай». Я отвечал тоже запиской: «Коля! Я дам тебе рупь, а две копейки найдешь». Прочитав это, Николай весело хохотал, мол, намек понял. Тогда плодово-ягодное вино стоило рубль и две копейки за бутылку.
В один из приходов Николая в редакцию, а было это перед Новым годом, мы, сотрудники отдела, попросили поэта написать новогодние стихи.
- По заданию стихи не пишу, - ответил Рубцов. – Не умею.
- Попробуй, Николай, - настаивали мы, уверяя, что все получится.
Уломали. Через несколько дней Рубцов принес стихи под названием «Январское». Их напечатали на первой полосе. Это стихотворение печатается сейчас во всех посмертных книгах поэта.
Не все почитатели Рубцова знают, что первые песни на его стихи написал вологжанин, инженер-экономист Алексей Сергеевич Шилов – прекрасный гитарист, обладающий сильным красивым голосом. Я познакомил Алексея с поэтом, и они сразу подружились; дом Шиловых стал родным для Рубцова. Особенно понравилась поэту мелодия на стихи «Морошка».
- Спасибо, Алексей, - говорил Рубцов, - ты здорово уловил грусть этих стихов.