Рубцовский сборник. Вып. 1 : материалы науч. конф., [27-28 апр. 2006 г.», посвящ. 70-летию со дня рождения поэта]

 / Федер. агентство по образованию, ГОУ ВПО «Череповец. гос. ун-т». – Череповец : ЧГУ, 2008. – 164, [1] с. : ил., портр. – Библиогр. в примеч. в конце ст.

Из содерж.: В Красковском и Никольском детских домах вместе с Колей Рубцовым / Е. П. Буняк (Романова). – С. 75-80;

Для меня великий поэт Николай Михайлович Рубцов остался в памяти просто Колей Рубцовым, как одноклассник, как брат. Мы с ним воспитывались с пяти лет сначала в одном детском доме — Красковском (это рядом с Вологдой), а затем, с семи до четырнадцати лет, в другом — Никольском, что под Тотьмой.
Почему я попала в детский дом? Мой отец на войне пропал без вести, два брата (годовалые) и мать умерли с голоду. Я была в четырех детских домах.
Никольский детский дом находился недалеко от Тотьмы, на берегу реки Толшмы. Заливные луга, красивые леса, клюквенные болота... Все это потом Николай Рубцов воспел в своих стихах. Талант сочинительства у него проявился еще в детском доме. Не помню его стихов, но сочинения его читали часто вслух на уроках. |Учился он отлично. Был любимчиком у воспитателей, это видно даже по фотографиям: везде он рядышком со взрослыми.
Мальчик он был красивый, невысокого роста, кареглазый, и даже носик у него был аккуратный.
Я была очень бойкой — заводилой среди девочек. Я уводила девчонок куда-нибудь в лес или на речку, иногда — на колхозное поле за горохом [*] [Было голодно, хотя кормили нас по тем временам неплохо. Помню, сильно худеньким на ужин давали стакан молока. Список «худеньких» висел на раздаче у окошечка кухни. Меня в этом списочке никогда не было, поэтому до сих пор не люблю молоко. Иногда повар тетя Шура выглядывала и звала меня: «Тебе, Романова, выписана луковица». У меня болели десны]. Воспитатели часто нас разыскивали, и мне попадало.
Коля Рубцов тоже был заводилой среди мальчишек. Но это был тихий, скромный, я бы сказала даже, умный заводила. Он так умудрялся с ребятами исчезнуть из детдома, что их отсутствия никто и не замечал; так же хитро и появлялся. Мы с Колей ходили в любимчиках у воспитателей. Ну ладно Коля. Красивый, умный, учился на одни пятерки, играл на гармошке, много читал. А за что меня любили — не знаю, но воспитатели часто брали меня к себе домой, особенно Клавдия Васильевна Игошева в деревню Пузовка.
Мы жили в двухэтажном доме, спальни девочек были на втором этаже, а спальни мальчишек — на первом. В праздники писали друг другу поздравления, иногда стихами. Стихи писала я и еще одна девочка, Валя Межакова, которая еще и рисовала отлично. К праздникам готовили концерты, был хор, на гармошке играл Коля Рубцов, под Колин аккомпанемент девочки исполняли физкультурные номера; ставили разные шутки, приглашали учителей из школы. (В детском доме был хоровой кружок, мы разучивали различные песни, в основном военные (шла война), а Коля нам подыгрывал на гармошке. Часто с концертами ездили по деревням, пели песни, читали стихи; я выступала с акробатическими номерами, а Рубцов мне аккомпанировал — играл «Раскинулось море широко».)
Нас с Колей объединяла любовь к животным, природе. При детском доме было подсобное хозяйство, огород, была лошадь со странной кличкой Охочая, собака Розка, которая лаяла на чужих, и ее привязывали на цепь. Мы с Колей часто крутились около животных, подкармливая. А Розку отвязывали, чтобы она побегала, за что нас ругали.
В детдоме нас было около ста человек, в основном дети войны; были даже немцы — Крюгеры, Касперы и другие, но жили мы дружно, малышей не обижали, а, наоборот, за ними ухаживали, играли, как в настоящей семье. Взрослые, как могли, оберегали наше сиротское детство.
После войны все ждали возвращения своих отцов, но у большинства они погибли или пропали без вести. И однажды в детдоме появился солдат, на груди — медали. Это был отец рыженькой Нади Новиковой. Мы все провожали их на пристань. И как мы завидовали рыжей, и как радовались за нее, даря свои немудреные сувениры. Колю Рубцова мы считали круглым сиротой. Многие получали письма от родственников. Коле никто не писал. Это уже позднее, выяснилось, как много у него родни.
Коля родился 3 января, а я — 2 января. Когда январских именинников поздравляли с днем рождения, мы с ним сидели рядом за столом, в зале стояла украшенная елка. После поздравлений виновникам торжества давали угощение: 10 цветных горошин драже. Как на чудо смотрели мы на эти шарики, любовались ими, пересчитывали, лизали, отдаляя минуты, когда эти горошинки попадут в рот. Нет, мы их не жевали, мы их сосали очень медленно, растягивая удовольствие. Вкус этих конфет я помню до сих пор.
Пролетело детство. После окончания семилетки детдомовцев отправляли в различные города в ремесленные училища (РУ), фабрично-заводские училища (ФЗУ) получать специальности токарей, фрезеровщиков, ткачих и т. д. Николай Рубцов поехал в Тотьму поступать в лесной техникум, а я — в Грязовец, в физкультурный техникум (был такой). Выдали нам деревянные чемоданчики, паек. Отлично помню этот набор продуктов: несколько булочек, кусковой сахар, три рыбины холодного копчения, кусочек масла. Поехали мы не в один день. До пристани 25 километров. Я шла, шла, устала, села под кустик, съела зараз весь паек и, счастливая, зашагала дальше. В техникум я не поступила (из-за своего характера), и нас с Тоней Шевелевой отправили в другой детдом, в Тотьму, учиться, в восьмой класс. Коля учился в это время в Тотьме в техникуме, мы с ним не раз там встречались. Потом наши жизненные пути больше не пересекались. Только однажды, когда прошло уже много лет, я по телевизору увидела Николая Рубцова, читающего свои стихи. Он был совсем не похож на того Колю Рубцова, из моего детства...
Кстати, почти все Колины подруги, женщины (их у него и было-то немного), каким-то образом соприкасались со мной. Первой подругой у Николая была Тоня Шевелева, скромная, тихая, незаметная девочка, ничего в ней особенного не было, а вот Рубцов выделил ее из всех девчонок. Они часто уединялись и вели свои разборы, а мы их дразнили: «Жених да невеста!» У Тони до сих пор хранится Колина фотография с его дарственной надписью, у одной-единственной. Многие фотографии детдомовской поры она отдала в различные музеи, а эту бережет. Вот с этой Тоней мы были вместе в трех детских домах. Затем Тоня окончила медицинский техникум, а я педучилище, и мы снова встретились в Череповце. И до сих пор дружим, вот уже 65 лет.
Дальше идет Гета Меньшикова — жена Рубцова. Одно время она была в нашем детдоме, мы тоже с ней дружили, занимались спортом, ездили на различные спартакиады, соревнования, часто выступали с акробатическими номерами, а Коля нам играл на гармошке. В течение многих лет мы с ней поддерживали связь, переписывались, я бывала несколько раз в Николе у Геты дома.
Затем тетя Шура, мама Геты, будущая теща, которая «возьмет ведро, молча принесет воды» (I, 189). Тетя Шура работала у нас в детдоме завхозом. Коля часто просил у нее сырую картошку, она ему никогда не отказывала, а он с ребятами убегал в лес или на речку, и они там пекли картошку на костре. Узнав про это, я прибегала на кухню и просила у тети Шуры картошки. Обычно она мне отказывала. Я возмущалась: «А Коле дали! И мне дайте!», а в ответ — тишина. Я была вредная, бойкая, меня тетя Шура звала бойкушей. Ах так! Я садилась на скамейку напротив кухни и заводила песню: «Вот умру я, умру, / Похоронят меня, / И родные не узнают, / Где могилка моя...»
Сердце у тети Шуры не выдерживало такого, и она звала меня за картошкой, при этом приговаривала: «В последний раз».
Однажды, уже будучи взрослыми, мы списались с бывшими детдомовцами и приехали в Николу на очередные Рубцовские чтения. Тетя Шура еще была жива. Мы встали перед ней: «Узнай, тетя Шура, кто есть кто». Она вглядывалась в нас, никого не узнавала; когда дошла до меня очередь, она засмеялась: «Ой, бойкушка приехала! Ты, Женя, совсем не изменилась».
Жизнь идет дальше. К Николаю Рубцову пришла первая любовь. Он в это время учился в лесном техникуме, а Таня Агафонова — в педучилище. С Таней мы не были подругами, но учились вместе в педучилище, она — на курс старше. Несколько лет назад я садилась в Вологде в автобус, в котором ехали гости в Тотьму на Рубцовские дни. Женщина, сидевшая на втором сиденье, улыбнулась мне, и я узнала Таню.
Несколько слов хочу сказать еще об одной женщине из Колиной жизни — это о сестре, Галине Михайловне Шведовой. На одном из литературных вечеров вологодский писатель и друг Николая Рубцова Сергей Багров попросил меня поискать в Череповце сестру Рубцова, Галину. Я, конечно, удивилась: какая сестра, ведь Коля — сирота. Но искать начала. Поиски увенчались успехом: Галину Михайловну я нашла в квартире по Московскому проспекту. Мы с ней познакомились, подружились, бывали друг у друга в гостях, ходили на вечера, посвященные ее брату, ездили в Вологду, где и познакомились с дочерью Николая Михайловича — Леной.
С тех пор я поддерживаю связь с Леной. Она подарила мне фотографии своих детей, внуков Рубцова. Встречаясь в Тотьме, в селе Никола, мы всегда фотографируемся на память.
Была в жизни поэта еще одна женщина, последняя — это Людмила Дербина. Наши пути с ней ни разу не пересеклись, я об этом нисколько не сожалею...
О детском доме и Николае Рубцове можно вспоминать бесконечно — все стоит перед глазами наше детство...
Прошли годы. Воспитанники Никольского детского дома разлетелись по всей стране — это врачи и учителя, трактористы и ткачихи, люди различных профессий. Со многими мы поддерживаем связь до сих пор. Что интересно — никто из нас не сбился с пути, все стали настоящими людьми. И мы, конечно, гордимся, что из нашей семьи вышел Великий поэт России — Николай Михайлович Рубцов.
P.S. Еще хочу рассказать о том, как Николай Рубцов как-то косвенно помог в налаживании быта в моей деревеньке Калиновке, которая расположена у черта на куличках, но очень красивая, стоит на горушке у самого синего озера. Все, что можем, мы делаем сами, хотя живут в деревне только пенсионеры. Но вот дорогу зимой от снега вычистить нам не под силу. Я, как депутат, обращалась и в сельсовет, и в администрацию, выходила на большую дорогу ловить трактор: встану, руки в стороны перед трактором, как Матросов, только без гранаты в руках. Умоляю трактористов (кругом лес заготовляют предприниматели) — ни в какую. Как скажу; «Бутылку дам!», сразу вычистят. А пенсия нищенская, да и водка дорогая. Что делать? Подала телеграмму губернатору, потом письмо написала: живем, мол, дети войны, родители воевали, многие погибли, другие пришли инвалидами и умерли. За что нам такая доля? Деревни разорены, молодежь уехала в города, нет здесь работы. В конце напомнила слова поэта Николая Рубцова: «Россия, Русь! Храни себя, храни!» (I, 204). А деревни и старики никому не нужны.
Прошло две недели. Вдруг в деревне появился трактор, вычистил дорогу, у моего дома аж до земли. Что-то новенькое! Через час у моего дома остановились два джипа, вылезают важные мужики, в белых рубашках, при галстуках, и ко мне:
— Буняк Евгения Павловна здесь живет?
— Да.
— Мы к Вам от губернатора, по Вашему письму.
— Да неужели? — удивилась я.
— Да, да, Вы такое письмо написали, даже Рубцова вспомнили. Ваше письмо на правительстве зачитывали. Может, какая помощь нужна?
Поговорили, пообещали дорогу чистить. И слово свое сдержали. Прошло пять лет, дорога всегда вычищена.
Я попросила для деревни сотовый телефон. Через неделю телефон появился в моем доме.
Вот так имя поэта Николая Михайловича Рубцова помогло пенсионерам небольшой белозерской деревушки Калиновка.