Рубцовский сборник. Вып. 1 : материалы науч. конф., [27-28 апр. 2006 г.», посвящ. 70-летию со дня рождения поэта]

 / Федер. агентство по образованию, ГОУ ВПО «Череповец. гос. ун-т». – Череповец : ЧГУ, 2008. – 164, [1] с. : ил., портр. – Библиогр. в примеч. в конце ст.

Из содерж.: «Тихая родина» Н. Рубцова / А. А. Чумеева (Серкова). – С. 96-99;

Стихи Рубцова воскрешают в памяти удивительные картины детских лет, пробуждают еще большую любовь и молитвенное отношение к моей «тихой родине», как называл Н. Рубцов село Никольское.
Вот в валенках скользишь по чистому речному льду и, как в аквариуме, любуешься подводным царством. Под зеркальным льдом освещенные солнечными лучами серебристые рыбки мелькают меж камней, и ты замираешь, околдованный красотой. А вот босиком бежишь по весенним лужам, подернутым утренним заморозком, и испытываешь такую жгучую радость жизни, слияния с природой, что дух захватывает...
Троица — это самый любимый весенний праздник в деревне. Он связан с пробуждением природы. Деревенские жители высыпали на улицу в самых лучших нарядах. На зеленом лужке устанавливались деревянные лотки. По ним катали разноцветные яйца, которые хранились в подвалах от Пасхи до Троицы. Катали по очереди. Если яйцо, скатившись, ударялось о другое яйцо, то оно перекочевывало в корзину счастливчика. Некоторые уносили домой по целой корзинке разноцветных яиц, на зависть другим. Яйца были, конечно, с «душком», но казались очень вкусными. Праздник был красочным. Под гармошку плясали, пели и гуляли по деревне.

И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме 
На звуки гармошки, на пенье и смех на лужке. 
А мимо неслись в торопливом немолкнущем шуме 
Весенние воды, и бревна неслись по реке... (I, 201)

— писал Н. Рубцов в стихотворении «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны...»
Весной, в половодье, по реке Толшме сплавляли лес. Для нас, детей, это было целым событием после долгой морозной зимы. Как и все дети, зимой мы тоже находили свои радости.
Но вот пришли июльские деньки, нагрелись берега нашей любимой речки, и ивы, кланяясь «серебряной воде», зовут к себе погреться на песке. И, не чувствуя под ногами земли, несешься, как «ласточка», меж высокой душистой травы к речке, чтобы окунуться в прозрачную прохладу, упиваясь и блаженствуя, а потом играть на желтом горячем песке под ивами, как в сказочном детском лесу.
А Круглица — это святое место! Здесь никогда не стоптана трава, а березы особенно кудрявы и шумят по-особому. Это холм, окруженный небольшим озерцом. В то время в нем водились рыбки. А по склонам росла земляника. На Круглице когда-то давно стояла часовенка. На этом месте остались только развалины. Местные жители, проходя мимо, крестились на это святое место, а ночью, сказывали, там на березах горели огоньки. Душа невольно просится побывать здесь, ощутить тепло земли, глядя в высокое небо, послушать шум берез, вдохнуть ароматы трав и земляники.
Николай Рубцов тоже любил это святое место. В 1964 году, как рассказывал Иван Серков, мой брат и друг Н. Рубцова по детскому дому, они навестили Круглицу. Коля упал в траву, закрыв лицо ладонями, и произнес: «Взбегу на холм и упаду в траву...» Может быть, здесь и родилось стихотворение Рубцова «Видения на холме».
Осень, «в деревне празднуют дожинки, и на гармонь летят снежинки» (I, 57), — писал Рубцов. Вдоль деревни накрывали длинные столы, на которые ставили нехитрую деревенскую еду: кисели, дежень, пироги и деревенское сладкое пиво, которое изготовлялось из ржаного сусла. И тоже гуляли весело, плясали и пели под гармонь.
«До слез теперь любимые места! (II, 15)», — напишет поэт о Николе. Этот уголок земли он считал своей малой родиной. Рубцов прикипел всей душой к ее простым пейзажам. Вдали от нее он тосковал по родным местам. Эта тоска звучит во многих его стихотворениях. Ступая на Никольскую землю, он испытывал светлую радость от встречи с ней, отдыхая

От важных дел,
От шумных путешествий!
(«Давай, земля, немножко отдохнем»; II, 87).

Погружаясь в сказочную глушь, наедине с природой он находил успокоение своей метущейся душе, которая обретала здесь «светлый покой» (I, 200).
На родине Рубцов чаще смотрел на небо. Оно казалось ему выше и чище, а звезды — «ярче и полней» (I, 254). И небо дарило ему вдохновение. Рождались удивительные строки:

«Чудный месяц плывет над рекою», —
Где-то голос поет молодой. 
И над родиной, полной покоя. 
Опускается сон золотой!
(«Чудный месяц плывет над рекою»; I, 188).

Радость общения с родиной, с ее избушками, любимой речкой, ивами, соловьями, с «журавлями в холодной дали» (II, 18) он пронес через всю свою короткую жизнь.
В стихах его постоянно звучит признание в любви к своей милой сердцу земле. Вся жизнь поэта, по его признанию, «вращается незримо»

Вокруг любви моей
Непобедимой
К моим лугам,
Где травы я косил... (II, 87).

А осень поэт любил во всех ее проявлениях. На родине Рубцову было хорошо в любую погоду. «Самая ненастная погода никогда не портит мне здесь настроение. Наоборот, она мне особенно нравится. Я слушаю ее, как могучую печальную музыку...», — писал он А. Яшину из Николы 25 сентября 1964 г. (Ш, 320). Осенний лес щедро дарил Рубцову все свои богатства. Душа его «перекликалась со всей звенящей солнечной листвой». Вслушиваясь в звуки природы, он слышал ее голоса.

И пенья нет, но ясно слышу я 
Незримых певчих пенье хоровое... 
(«Привет, Россия...»; I, 291).

В лесу ему хотелось превратиться:

Или в багряный тихий лист. 
Иль в дождевой веселый свист. 
Но, превратившись, возродиться...

Чтоб

Перед дорогою большою 
Сказать: — Я был в лесу листом! 
Сказать: — Я был в лесу дождем! 
Поверьте мне: я чист душою...
(«Доволен я буквально всем!»; I, 223).

Ветер странствий снова срывал Рубцова с места. Он с тоской покидал свою святую обитель. Прощался, как навсегда, с «тихой родиной», с которой он чувствовал такую «жгучую и смертную связь»; со всем, что было ему здесь близко и дорого. А «речка туманная» снова провожала его в дальний путь.
В стихотворении «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны» Рубцов изобразил себя всадником, который скачет и будет скакать по всей нашей необъятной земле, неся светлую радость людям и пробуждая их сердца к прекрасному... А главное желание поэта исполнилось: звезда его полей, «звезда труда, поэзии, покоя» («Осенние этюды»; I, 273) горит и торжествует над нами.