|
Першин С. / С. Першин //Автограф : лит.-худож. журн. / Рубцов. центр г. Вологды. – Вологда, 2010. – [Вып.] 57. – С. 28-37. – (В мире Рубцова). – Библиогр. в подстроч. примеч.
Главная суть творчества Сергея Есенина заключена в народности его поэзии, а не в том, что было «много пива и вина», как некоторые до недавнего времени представляли, да и представляют жизнь поэта. Немногие задумывались над истинной сущностью таланта Сергея Есенина при его беспокойной жизни. Однако, поэтический и идейный антипод, «глашатай революции» В. В. Маяковский несмотря на видимую всем взаимную непримиримость двух поэтов сразу же после трагической гибели Есенина, в известном стихотворении «Сергею Есенину» сформулировал значение поэта –
Позднее в статье «Как делать стихи?» искренне написал: «Конец Есенина огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески...»[3] В сегодняшнем XXI веке, всем безоговорочно ясно – имя Есенина, с момента его смерти в памяти народной хранилось всегда, как имена Пушкина, Лермонтова... Ан нет, по воле большевиков, выдумавших «есенинщину», он был незаслуженно обижен режимом тридцатилетним забвением. Его творчество оказалось недоступным народу, оно хранилось от народа. Есенин был запрещён, и всё же рухнули оковы... 55 лет прошло (более полувека!) как был, наконец-то, снят тридцатилетний «запрет на Есенина», наложенный большевиками, вероятно, «ради светлого будущего». В 1955 году «позволили» издать двухтомник поэта.[4] В светло-сиреневом переплёте с зеленым пятном пейзажа. Его зачитывали в библиотеках, создавались очереди на чтение, а счастливые владельцы под «честное слово» одалживали на денёк-другой друзьям-товарищам (у автора – «зачитали»). Среди читателей, в общем-то уникального издания, был и начинающий поэт, военный моряк Северного флота Николай Михайлович Рубцов, чья судьба во многом схожа с судьбой старшего поэтического собрата. Он двадцатилетним был покорён пленительной лирикой великого поэта. Вчитывался в её глубинный смысл, познавал поэтическое мастерство и был таким вдумчиво-старательным, что спустя три года написал бывшему сослуживцу и коллеге по литературному объединению при флотской газете «На страже Заполярья» Валентину Сафонову: «... невозможно забыть мне ничего, что касается Есенина. О нём всегда я думаю больше, чем о ком-либо. И всегда поражаюсь необыкновенной силе его стихов. Многие поэты, когда берут не фальшивые ноты, способны вызвать резонанс, соответствующей душевной струны у читателя. А он, Сергей Есенин, вызывает звучание целого оркестра чувств, музыка которого, очевидно, может сопровождать человека в течение всей жизни».[5] Раньше или позже, но поэт не мог не побывать на малой Родине своего кумира – в Константиново. О приезде на Рязанщину подробно написал Валентин Сафонов в «Повести памяти. Николай Рубцов». Он пишет: «Вспоминаю Колин приезд в Рязань, вовсе неожиданный и затеянный им ради Есенина – в Константиново поездки ради. Было это в марте 1968 года. Таял снег, дули пронзительные ветры. Подняв воротник пальто и кутая шею в шарф, Рубцов ходил по сырым улицам и сокрушался, что не сохранилось прямых примет пребывания Есенина в городе. <...>. Так получилось, что поехать в Константиново я не мог. <...>. Позвонил ребятам в редакцию рыбновской районной газеты, попросил, чтобы встретили самым достойным образом. [Константиново расположено на территории Рыбновского района - С.П.]. А поехал с ним мой брат Эрнст, в то время ответственный секретарь областной писательской организации».[6] В 1997 – начале 1998 года, разрабатывая и оформляя экспозицию готовившегося к открытию Муниципального Литературного музея поэта Николая Рубцова на Черноречье, возникла идея – подробнее разработать тему: «Н. Рубцов на родине С. Есенина». Музей создавался на основе библиофильского собрания Дмитрия Александровича Ширяева. Однако в нем, кроме сафоновской «Повести памяти», отсутствовали какие-либо материалы по этой теме. Пришлось ограничиться единственным источником. В 2000 году предпринял попытку обратиться за разъяснениями к братьям Сафоновым, но..., из ответа узнал – они оба «ушли в нездешние края»[7]: Эрнст – главный редактор еженедельника «Литературная Россия» скончался в конце 1990-х годов, а Валентин – спустя несколько месяцев. Основных свидетелей приезда Рубцова на родину Есенина не стало... Подспудно созрела мысль: «А не оставил ли сам поэт каких-либо сведений о посещении Константинова?». В имевшихся у меня и Д. Ширяева рубцовских сборниках ничего не обнаружил. Вскоре я стал обладателем биобиблиографического указателя «Русские писатели. Поэты.» Т.21. Изучая раздел «Николай Михайлович Рубцов» обнаружил запись, что газета «Вологодский комсомолец» в 1986 году опубликовала текст магнитофонной записи чтения Н. Рубцовым трёх статей, включая «В Костантиново».[8] Поддерживая обширную переписку с собирателями миниатюрных изданий, обратился к тем, кто интересовался творчеством Рубцова, и кому презентовал изданный мной «Нижегородский венок Рубцову».[9] Вскоре мне прислали ксерокопию публикации. Чтение статьи «В Константиново»[10] вызвало двоякое чувство. Во-первых, это произнёс в микрофон сам Н. Рубцов. Как считать им сказанное: литературное произведение или воспоминание? Если литературное, то автор волен на любой вымысел, а ежели воспоминание – автор обязан вспоминать правдиво о свершившемся событии (поездки в Константиново). Прошло-то не более двух лет. Во-вторых, обстоятельства поездки в рассказе Рубцова расходятся со сведениями, изложенными Валентином Сазоновым в «Повести памяти». Рубцов: «Всё рязанское писательское сообщество решило ехать со мной. <...>. Нас было одиннадцать человек». Сафонов: «... поехал с ним мой брат Эрнст...».[11] Рубцов: «Искали машину, но нам никто её не давал. Тогда достали какую-то машину с открытым верхом». [12] И далее говорит, что ехали от Рязани до Константинова два часа. Сафонов излагает маршрут поездки иначе: «Позвонил ребятам в редакцию рыбновской районной газеты, попросил, чтобы ВСТРЕТИЛИ [Выделено С. П.] самым достойным образом».[13] Редакция – посредник, так как от города Рыбное до Константинова ещё (в ту пору) чуть больше 20 километров. Выходит, что первоначально Николай и Эрнст ехали от Рязани до Рыбного, а затем с помощью редакции как-то добирались до музея-заповедника. В 2000 году статья «В Константиново» составителем В. Зинченко включена в рубцовский трёхтомник.[14] В начале 2001 года петербуржец, земляк Н. Рубцова по Николе, собиратель и исследователь творчества и жизни поэта, организатор «Уголка Рубцова» (1990) в библиотеке (теперь носящей имя поэта), позднее послужившего основой нынешнего музея, Алексей Васильевич Антуфьев (1945-2007) прислал мне номер «Морской газеты» со статьёй Владимира Исаевича Астахова, первого директора Государственного музея-заповедника С.А. Есенина «Клубит и пляшет дым болотный...».[15] Несколько позднее от Валентины Евгеньевны Кузнецовой, основателя и руководителя музея С. Есенина на Мурмане, получил статью B. И. Астахова «Ни грамма водки»[16] [Сокращенный вариант предыдущей статьи. – С.П.]. Чтение обеих статей вызвало изумление и замешательство! Автор – свидетель пишет: «Как-то в один из мглистых безветренных дней середины октября 1968 года мне позвонили в мемориальный Дом-музей С. А. Есенина из редакции рыбновской районной газеты «Приокская новь» с сообщением, что на родину С.А. Есенина выехали рязанский писатель Сафонов В. И. с поэтом Н. Рубцовым. Эта неожиданная новость наполнила меня радостью: в Константиново наконец-то пожалует один из лучших поэтов страны. <...>. Ждать пришлось недолго, не успел я проникнуться до конца очарованием этого по-осеннему прохладного дня <...> как (перед входом в музей) появился «уазик» редакции районной газеты. <...>. Прежде чем войти в дом C.А. Есенина мы втроём несколько минут постояли на высоком окском берегу».[17] Вот те раз! Н. Рубцов: «Все рязанское писательское сообщество <...> одинадцать человек . <...> машина с открытым верхом».[18] В. Сафонов: «поехал с ним мой брат Эрнст». В. Астахов: «уазик» редакции... <...> мы втроём».[19] Выходит приехали на «уазике» из Рыбного двое: Рубцов и еще кто-то. Невольно возникли вопросы: «Когда и кто сопровождал поэта?» Но нет худа без добра. В. Астахов в своих статьях назвал ещё одного свидетеля: «В городе Рыбном [При возвращении из Константинова. – С.П.] ответственный секретарь районной газеты Владимир Мордасов, писавший стихи, пригласил нас в свою квартирку-комнатёнку, в которой было тепло, уютно даже».[20] Осенью 2003 года, после Есенинского праздника, я поехал в Рыбное. Теплилась надежда встретится с В. Мордасовым. К тому же, коль был Н. Рубцов в редакции «районки», так, может быть какие-то его стихи напечатали в газете? В редакции газеты «Приокская новь» с пониманием отнеслись к цели моего визита, но... В. Мордасов давно не живёт в Рыбном. Редактор газеты Е. А. Штольвина и литсотрудник Е. И. Семёнова любезно разрешили просмотреть редакционные комплекты за 1967–1970 годы и сообщили адрес жительства В. Мордасова. Открыв сразу же подшивку за1968 год, в весенних номерах я ничего не обнаружил. Листаю дальше и в номере за 28 сентября вижу напечатанное стихотворение Н. Рубцова «Шумит Катунь». Больше стихотворений не было, зато одновременно с рубцовской «Катунью» напечатан рассказ В. Сафонова «Чудак-человек». Как попало рубцовское стихотворение в газету? Или Сафонов одновременно со своим рассказом принёс в редакцию, или сам поэт? Написал письмо и получил ответ от В. И. Мордасова, аж на восьми страницах. «Во-первых, – пишет автор, – когда, в каком месяце побывал Н. М. Рубцов на родине С. А. Есенина? Произошло это в конце марта 1968 года. Снег был, как помню, уже рыхлым, на улице (на припёке) кое-где были лужицы. Осенью этого же года я не смог бы встретиться хотя бы потому, что в августе, пройдя собеседование, был зачислен на первый курс высшей партийной школы. Кстати, учился в Горьком».[21] Далее он сообщил, что в период учёбы 1968–1972 годов в Горьком, некоторое время работая на телевидении, на радио, он был знаком с горьковскими известными поэтами Ю. Адриановым и Б. Пильняком и другими, несколько раз бывал в Дзержинске, публиковался в областных газетах. При исследовании обстоятельств пребывания Н. Рубцова на Рязаньщине, необходимых для отражения в «Летописи жизни и творчества», выявлены дополнительные сведения посещения есенинских мест, расширен и уточнён круг лиц, с коими он общался. Валентин Сафонов в своей повести, описывая посещение Рязанского кремля, привёл эпизод, случившийся у ночного костра: «Поздним вечером, точнее, в ночи даже, пришли мы, несколько человек, на территорию Кремля – к могиле Я. Полонского. И долго стояли у хлипкой решётки, отгородившей от нас мраморную глыбу надгробья. А потом, отвалив в сторону от заповедника, наткнулись на груду ящиков. <...>. Колина душа исстрадалась по живому пламени, по теплу, достал из кармана спички. – Запалим костёр, мужики. Нам было весело, хорошо было, и мы читали стихи. Весна пьянила. Впрочем, не обошлось и, строго говоря, без эксцессов. Стихотворец С-н, всегда не в меру суетливый и хмельной, кажется, с рождения, желая понравиться Рубцову, затеял читать что-то несусветно нудное, выматывающее душу. Читал он с подвывом, замогильным голосом. Коля, вежливо прослушав одну или две строфы, резко взмахнул рукой: – Хватит, уймись. Ты безнадёжный графоман!»[22] Реакция Н. Рубцова, столь эмоционально описанная автором, похоже, стала хрестоматийной у многих «вспоминателей», она даже в словах, будто бы произнесённых поэтом в различных жизненных ситуациях, не отличается одна от другой. Хотя он, тончайший лирик, наделённый Божьим помыслом, как свидетельствует его окружение, всегда бескомпромиссно стоял за чистоту и высокое предназначение русской поэтической мысли, и был резок в оценке стихотворцев, называвших себя поэтами без достаточных на то оснований. Эпизод, столь красочно преподнесённый В. Сафоновым, у разных участников ночного бдения выглядит по-разному, и мне захотелось выяснить, что же реально произошло среди поэтов при свете ночного костра. Всегда представляют интерес люди, сопричастные к тому или иному неординарному лицу, в частности к Рубцову. На заданный в письме вопрос В.И. Мордасову: «Кто такой стихотворец С-н?», он любезно ответил: «... под выражением «стихотворец С-н» скрыт конечно же Толя Сенин. Он окончил пединститут двумя годами позже меня. Толя был из многодетной семьи, одно время воспитывался в детдоме. Выпустил несколько сборников стихов, стал членом СП. <...>. Кстати, далеко не все одобряли то, что написал в своей повести В. Сафонов о А. Сенине. Мне известно, что после опубликования повести В. Сафонова, отношения между ним и А. Сениным испортились. Впрочем, что об этом говорить? Года два-три назад Толя умер...».[23] В. Астахов в статьях рассказал о гостевании у В.И. Мордасова: «Володя Мордасов разогрел уху. На столе оказались картошка, огурцы, помидоры. Хозяин из уголка между столиком и стеной нащупал бутылку, наполненную только наполовину. Понюхал, развёл руками. «Не то. Забыл закрыть пробкой. Выдохлась полностью. Вода, а не водка», – пояснил он это движение рук. А когда выходили из-за стола, перед отъездом в Рязань, Н. Рубцов произнёс: «Этот день ещё будет памятен и тем, что не было вылито ни грамма. Кто хочет поверить в это, пусть поверит. Но вряд ли такой человек найдётся».[24] Я не мог не поверить уважаемому автору статей, однако, в письме задал вопрос Владимиру Ивановичу: «Как же он принимал гостей, и кто из рязанцев сопровождал Рубцова?». На что получил ответ: «Мне утром редактор «Приокской нови» С.И. Шкурлатов сообщил, что звонили из Рязани братья Сафоновы. Они едут с Н.М. Рубцовым в Константиново и на обратном пути заедут ко мне. Ну, заедут так заедут... Экспромтом что-то сообразим, а бутылку купить, полагал, не проблема. Ближе к обеду прибыли ребята В.И. Астахов, Н.М. Рубцов и Э.И. Сафонов (с ним я три года учился в Рязанском пединституте). Н.М. Рубцов, насколько помню, был молчалив. Эрик представил меня, как рязанского поэта. В издательстве «Московский рабочий» (1966) вышел поэтический сборник поэтов трех областей – Калининской, Рязанской и Смоленской, где были напечатаны полтора десятка моих стихов и подборка Толи Сенина. Н. Рубцов был одет в довольно потёртое пальто, на шее – шарф. В общем, и разглядывать его было некогда. Эрик сказал, что у них до электрички на Рязань времени осталось лишь час. Я сунул ему ключ от квартиры и побежал в магазин, оказавшийся закрытым. На ступеньках несколько человек. Вижу, из кармана одного торчит бутылка. Спрашиваю, водка? Да, говорит, купил перед закрытием. Умолил его продать, переплатив, конечно. Бегу обратно. Ребята сидят за столом. Разливаем. И тут оказывается – в стаканах простая вода! Я от стыда и досады чуть не сгорел, а Коля Рубцов, чтобы, видимо разрядить ситуацию, сказал, что этот день ему запомнится и потому, что не было выпито не грамма. Кстати, ухи на столе, о чём пишет Володя Астахов, не было. Рыбалкой я тогда не промышлял. Время поджимало, и я проводил ребят на электричку. Уныния, в общем-то, не было. Этот случай, скорее, нас как-то даже развеселил... А сколько стихов Н. Рубцова было прислано осенью в редакцию, этого я не знаю, поскольку из Рыбного уехал».[25] Свидетельства В. Астахова, В. Мордасова и В. Сафонова позволили определить реальный маршрут поездки Н. Рубцова совместно с Э. Сафоновым: Рязань – Рыбное (и обратно) на пригородной электричке; Рыбное – Константиново (и обратно) на «уазике» редакции районной газеты «Приокская новь». В 1968 году шоссе от Рыбного до Константинова представляло обычную российскую расхлябанную дорогу и весной – осенью «уазик» был самым надёжным транспортом, не считая, лошади. Это сейчас – «президентское» шоссе... С магнитофонной ленты воспроизведены слова Рубцова: «... нам подали книгу посетителей. Первым эту книгу взял я и написал: «Приходил поклонится родине Есенина». А им сказал: «Что хотите, то и пишите». И тогда весь рязанский Союз писателей подписался под моими словами. И никто ни слова не добавил».[26] Н. Рубцов, наговаривая текст на магнитофонную ленту, во всю бравирует перед компанией товарищей-приятелей и не смотря на то, что прошло не более двух лет, явно не придерживается фактов. С ним ведь был не «весь рязанский Союз писателей», а лишь один представитель – Эрнст Сафонов. И всё же, он упоминает книгу отзывов. Надо было попытаться выяснить в фонде музея-заповедника, сохранилась ли эта книга, а по записи определить месяц и дату посещения. В 2004 году побывал в Константинове, благо летом обитал верстах в восьми, в бывшем на 170-180 дворов селе Чешуево, ставшего «неперспективной», умирающей деревней при 22-х домах, населённых, в основном, «варягами» в летнее время. В есенинские времена священник сельской церкви (давным-давно «раскатанной» на дрова) Орлов приходился крёстным отцом Сергею Есенину. Иногда дед поэта при поездках в Дивово или обратно, заезжал с внуком к его крёстному. По рассказу престарелого уроженца села В. Т. Филимонова (в 2004 году житель Рязани), со слов своего дяди Е. Т. Филимонова: «Сергей Есенин изредка приходил с константиновскими парнями-девками на вечеринки». Главный хранитель фондов музея-заповедника Валентина Ивановна Панкратова приняла меня радушно и с искренним вниманием отнеслась к моей просьбе – разрешить просмотреть книги: отзывов посетителей, учета экскурсий, записей почётных посетителей за 1967-1969 годы, на предмет возможного обнаружения записи Н.М. Рубцова о посещении Дома-музея или отметки о проведении экскурсии [Её проводил первый директор В. И. Астахов. – С.П.] и установления реальной даты пребывания поэта. Валентина Ивановна решила просматривать книги вместе со мной. На случай возможной идентификации принадлежности какого-либо текста поэту я захватил копию дарственного автографа Н. Рубцова (с факсимиле подписи) Валентину Николаеву на странице с его стихами в журнале «Наш современник».[27] Валентина Ивановна, прочитав автограф, словно угадывая мою потаённую мысль, задумчиво, с предвкушением ожидаемого чуда произнесла: «А вдруг найдём автограф Николая Михайловича?». Увы... Чудеса случаются лишь в сказках... К тому же обнаружили, что все три книги за январь – апрель 1968 года отсутствуют. Повторный поиск в хранилище, предпринятый Валентиной Ивановной, ничего не дал. Выявили ещё одну странность: листы с отзывами посетителей за период 2–11 января 1968 года, вопреки делопроизводству и музейным правилам, обнаружили в конце книги отзывов за 1967 год. У нас возникли предположения – или книги утеряны, или в вышеуказанный период книги не заполнялись по банальной причине – музей не принимал посетителей. На последнее косвенно указывает фраза Н. Рубцова: «Вообще-то он [Музей. – С.П.] был закрыт».[28] Следующая книга отзывов посетителей начиналась с 1 мая 1968 года. Просматривая её, под одним из отзывов группы экскурсантов от 21 мая, среди подписантов обнаружили подпись «Рубцов». На всякий случай сверили текст отзыва и подпись с текстом автографа: всё написанное никакого отношения не имело к почерку Н. Рубцова. Оставалась надежда на последнего, основного свидетеля – В. И. Астахова. Случай представился в преддверие 39-го Всероссийского праздника Есенинской поэзии 1 октября 2004 года. Беседа с В.И. Астаховым продолжалась свыше двух часов. Он рассказал об истории создания музея-заповедника, о людях, содействовавших его становлению и развитию, в частности, о М. С. Соломенцеве, Председателе Совета Министров РСФСР, решавшего, казалось бы, неразрешимые проблемы и всячески поддерживавшего своей властью благие начинания в ходе развития музея-заповедника, об именитых посетителях, для которых он проводил экскурсии, в том числе – Трижды Герое Советского Союза А. И. Покрышкине, о своей встрече в 1967 году в Ереване с Шаганэ Нарсесовной Тальян («Шаганэ, ты моя Шаганэ...»), и её посещении Константинова в 1974 году. Слушая Владимира Исаевича с трудом воспринимал, что в 1965 году на месте сегодняшней прекрасно оформленной территории располагался скотный двор. У церкви, где в 1895 году был крещён младенец, наречённый Сергеем, находилась мастерская по ремонту сельхозтехники, а в доме с мезонином Л. И. Кашиной – комбинат бытового обслуживания, и где, по воле районных партийных «деятелей», чуть не разместили молокозавод. Далее, разговор сам собой перешёл к обстоятельствам посещения Н. М. Рубцовым родины С. А. Есенина. В. И. Астахов вкратце поведал, как он проводил экскурсию с Н. Рубцовым и своих впечатлениях о нём. Они повторяли почти дословно, с небольшими вариациями, то, что он изложил в своих статьях. В свою очередь я ознакомил его о совместном с В. И. Панкратовой исследовании хранящихся в музейном фонде книг отзыва и учёта. И, естественно, задал основной вопрос: «Оставлял ли Н. Рубцов запись в книге отзывов?». Этот вопрос его смутил, он задумался и как-то смущённо, с определённой долей вины (так мне показалось), честно изрёк: «Нет. Не пришло на ум... Да и кто в те давние времена мог предвидеть, что Николай станет гордостью русской классической поэзии? Теперь-то сильно сожалею... К тому же, мы всего-то были вдвоём, а дел невпроворот. Музейным работником была Елена Васильевна Воробьёва – соседка Есениных, много раз видевшая Сергея во время его приездов в Константиново, следила за порядком в доме. Помню, что Николай Михайлович, осмотрев обстановку дома, бесценные реликвии вещи поэта, задал единственный вопрос: «Это всё было при Есенине?». Что ж до книг отзывов, так это оттого их недостаёт – Дом-музей был филиалом областного краеведческого музея. Книги ежегодно передавались туда, а они, в свою очередь, в областной архив. Вот и затерялись. И уже когда передавали на вечное хранение в музей-заповедник, некоторых книг не досчитались: у семи нянек – дитя без глазу...». Информация об отзывах посетителей за первые 10 дней 1968 года, помещённых в конец книги отзывов за 1967 год, поставила его в тупик. Он развел руками: «Не знаю отчего так получилось...». Я всё же задал наводящий вопрос: «Не связано ли отсутствие книг отзывов за три с половиной месяца и подшивка отзывов за начало 1968 года в книгу за 1967 год с какой-то возможной приостановкой приёма посетителей Домом-музеем?». В.И. Астахов вразумительного ответа не дал: «Не помню, хотя и могло быть. Надо смотреть архивные документы». Разговор перешёл на месяц и дату приезда Н. Рубцова. Я сообщил, что разыскал В. И. Мордасова и он ответил: «... Вас, Н. Рубцова и Э. Сафонова принимал в своей комнатёнке в марте 1968 года», подтвердив убедительными аргументами из своей жизни. Да и В. Сафонов в повести сообщил, что приехал поэт в марте. «Почему же Вы назвали октябрь?». Владимир Исаевич был удивлён моей информацией и, чистосердечно ответил: «Я и сам сомневался, в октябре ли был в Константинове Николай Михайлович? Память подвела, а записей я не делал. И опять – кто мог предвидеть в то время сегодняшнюю всероссийскую славу Рубцова? О дате что говорить, если месяца не помнишь. Вряд ли её возможно установить...». На всякий случай я спросил: «Что вам известно о ночном бдении в саду Рязанского кремля местных литераторов и Н. Рубцова?». Он живо и знающе ответил: «Так я же там был!». И сообщил: «К могиле поэта Якова Полонского мы подошли вшестером – братья Сафоновы, Н. Рубцов, А. Н. Архипов (самый значительных рязанский поэт, ныне покойный), Е.Ф. Маркин (большой интересный лирик; его нет в живых) и я. А Сенина с нами не было. И описанный эпизод Н. Рубцова со «стихотворцем С-н» на совести В. Сафонова... [К сожалению, В. И. Астахов запамятовал: ещё присутствовал Б.Шишаев, подтвердивший факт участия А. Сенина и случившегося «инцидента». – С.П.]. Разожгли костёр. Как в сказке из ночной тьмы выплыли два белых «привидения» в образах стражей порядка в белых полушубках. От одного из них строгим, с претензией на важность, голосом последовал сакраментальный вопрос: «Почему костёр? С чьёго позволения?». Как можно спокойнее и убедительнее (всё-таки власть!) объяснили: «Рязанские писатели привели знаменитого поэта Николая Рубцова поклонится праху русского поэта Якова Полонского. К тому же Рубцов приехал повидать родину С. Есенина». «Привидения» вроде бы слушали, но услышанное на них не произвело никакого впечатления. Слышали как-будто впервые, а их физиономии явно говорили: «Какой Рубцов? Какой Полонский? Какой Есенин? Забирать-то кого?». Пошло в ход традиционное «остаканивание» и «привидения», с достоинством своего величия удалились в ночь... А мы долго-долго жались к костру и до самозабвения читали стихи». На следующий день 2 октября 2004 года на Есенинском празднике довелось познакомиться с Борисом Михайловичем Шишаевым. С эстрады выступали рязанские поэты. Голос ведущего вещает: «Слово предоставляется Борису Шишаеву». Мелькнула мысль: «Уж не тот ли это Борис Шишаев, с коим наш нижегородец, в ту пору студент Литинститута, А. Сизов и Б. Примеров ездили на похороны Н. Рубцова?». После завершения выступлений подошёл к нему и спросил: «Это вы ездили с Сизовым на похороны Рубцова?». Он ответил утвердительно, мы познакомились. Писательское сообщество его «тянуло» за собой. Он сообщил свой адрес (г. Сынтул Рязанской области.). Написал ему письмо с массой вопросов, в том числе: «Располагаете ли вы какими-либо сведениями о пребывании Н. Рубцова на Рязанщине?». Получил доброжелательный обстоятельный ответ. «Что касается посещения Рубцовым Рязани, то я встречался с ним в это время. Было это так. В Туле прошёл Зональный семинар молодых поэтов, на котором Рубцова и нашего Евгения Маркина рекомендовали в Союз писателей – то есть, практически уже приняли. И Маркин оттуда «уволок» Колю в Рязань. Тут мы встретились и много веселились, вспоминая прошедшие студенческие годы. В Константинове я с ним не был, но был с ним в общежитии пединститута, и в ночном Кремлёвском саду, где мы разожгли костёр из ящиков из-под бутылок и, выпивая, закусывали поломанной на куски варёной колбасой, читали стихи «по кругу». Коля, хорошо помнится, читал: «В кругу лесов, полей, озёр мы про свои забыли годы...». «Инцидент» с Сениным, кажется, был, но, по-моему, Валентин Сафонов слишком уж «разрисовал» это. К тому же, помню, что там, у костра, был Эрик Сафонов, а брата Валентина, кажется, и не было. Возможно это он с чьих-то слов (вероятно со слов Эрика) так красочно «разрисовал». И что абсолютно точно – было это весной, поскольку помню снег в Кремлёвском саду с ещё размякшим, утренним настом. Мы утром опохмелялись...». [29] Вкратце о «виновнике» посещения Н. Рубцовым есенинской «страны берёзового ситца», талантливом поэте Евгении Фёдоровиче Маркине (1938–1979). Галина Зайцева в статье «Позови меня, Есенин, позови...» написала: «Для Евгения Маркина Сергей Есенин был родным человеком: есть такое особое, родство, не по крови, по духу. Однажды Маркин написал:
Есенин позвал его, деревенского мальчишку». Личная и творческая жизнь его, родившегося в рязанской глубинке, сложилась драматично, и во многом напоминала рубцовскую. Талантливый, дерзко-неуправляемый, он не подходил и не мог вписаться в серость времени, а по сему пришлось сполна испить горькую чашу несправедливости, «за всё в чём был и не был виноват». «Соратники» – рязанские писатели услужливо исключили из Союза, предприняли всё, чтобы не позволить ему печататься, и, лишив минимума свободы, заключили в лагерь, правда, лечебно-трудовой. Однако он исступлённо работал, много, самозабвенно и, как всегда, талантливо до самого своего смертного часа, прожив лишь 41 год. Николай Рубцов в 1962 году написал стихотворение «Сергей Есенин». При его жизни оно не публиковалось. Впервые увидело «свет» в 1973 году в «Вологодском комсомольце»,[30] с рисунками вологжанки Генриетты Бурмагиной. Впервые включено в сборник лирики Рубцова «Подорожники».[31]
С. Першин
Примечания: |
 |
