Рубцова Е. Н.
Не такой, как все: [воспоминания]

/ Е. Н. Рубцова // Рубцов : материалы уголов. дела, неизвест. фотографии, новые свидетельства / М. В. Суров. – Вологда, 2006. – С. 706-707, 713-716.

Когда я была маленькая, я не знала, что мой отец не такой, как все. Для меня он был просто отцом. И то, что я помню, это не очень много. Может быть, и не важно для кого-то, но для меня это сокровенно. И дорого.
Вот то, что я помню из своей жизни. О своем отце: всегда его ждала. Как себя помню.
Жили мы с матерью и бабушкой в селе Никольском Вологодской области. Сначала у нас был свой дом. Тогда я еще была совсем мала, поэтому приезды его не запоминала, но только одно, наверно, самое первое, даже не воспоминание, а ощущение: что есть родители. И все.
А потом помню, как летит рама из оконного проема и падает на стол (стол возле окна стоял) и летят осколки стекла по столу, по полу. Почему-то я все вижу и слышу, но ничего не понимаю.
Это уже потом, спустя много лет, мать моя рассказала, что приезжал тогда мой батюшка из Москвы, да выпили они с моим дядюшкой по материнской линии, да дядюшка разбушевался, да сгоряча и высадил раму – среди ночи. Но все обошлось. Помирились они. Дядюшка Саша добрый был. Потом уже, лет через пять, мы с ним в Москву звонили по телефону (играли так). Он знал, что плохо мне без отца-то. Жалел меня.
Ну, а потом я уже постарше была, года четыре. Приехал он, отец. Дождалась-таки. Баловались мы, не помню как, помню радость только, смех. Все бы хорошо, да заболела я. Корью. Высокая температура. Бредила. Помню, нес он меня на руках по лестнице. Мне плохо.
Потом его не стало. Уехал, после болезни уехал. Опять жду его, тоскую. Мать терзаю, бабушку: когда приедет. Велено ждать: «Скоро уже. Не плачь».
Приехал-таки нас навестить. Мать рада, а я больше. Играем, балуемся. Он читает стихи. Наверно, тогда он про меня стихи написал. Помню:

Родилась у Геты Ленка 
Веселей пошло житье. 
Сядет Ленка на коленку 
И посмотрит на нее.

Подбрасывал вверх конфетки, коричневые, круглые. Говорит: «Поймай ртом». У меня не получалось, и я сердилась. Потом – наоборот. Я бросала, он ловил. Было весело, смешно.
Вскоре он уехал.
Опять грустно. Я в садик тогда ходила, немного забывалась, а дома вечером сядем есть, а бабушка ворчит: «Вот опять на стол накапала, от тарелки "дорога". Вся в батюшку». А мне обидно было.
Однажды осенью мать уехала в Вологду и оттуда нам пришла посылка. Они тогда с ним вместе мне посылку послали. До сих пор помню, как разбирала: это от папы. Пальто, рыжее платье, кофта, книжечка В. Белова «Катюшин дождик» с автографом автора и с его подписью. Книжечку-то потом в Тотемский музей отдала. Отдала, а самой жаль. Я не знаю, где она сейчас, надеюсь, в хорошие руки попала. Там два автографа – В. Белова и Н. Рубцова.
Не помню, сколько времени прошло, но маму я донимала, чтобы к отцу в Вологду съездить. Вот и собрались мы. Благо, он квартиру получил. Может быть, он тогда и писал нам, звал, я не помню. Но поехали мы. Я первый раз так далеко от дома отправилась.
Приплыли мы на пароходе. Тогда пароходы пассажирские по Сухоне ходили. Для меня все в диковинку было. Вышла на пристань, вдоль реки пошли на улицу Яшина. Обе волновались. Я еще и оттого, что город большой вижу.
Поднялись на пятый этаж. Постучали в дверь. Слышим из-за двери странный звук. Топот какой-то, то ли стук. Открывает дверь. Папа наш. Растерялся и в то же время обрадовался. Что-то говорил. Проходите, наверно. Прошли. У него, оказывается травма ноги, прыгает на одной ноге, вторая забинтована. Сзади него, из комнаты, вижу, женщина выходит. Странно, почему-то в сорочке. Смутилась. Он говорит: это Люда. Может, еще что сказал. Только смотрю: матери моей не по себе. Молчит. А та женщина быстро одела платье (по-моему, она его гладила), сказала что-то и ушла. Мне она показалась слишком высокой, крупной против него. Он-то какой-то маленький, неуклюжий со сломанной ногой.
Она ушла, а они сели с матерью на диван, стали разговаривать. Он меня все спрашивал: как я, читаю ли, чем занимаюсь, как-то внимательно на меня смотрел.
Потом я решила осмотреть квартиру. Сначала стол письменный обследовала. Книги, бумаги, еще что-то, уже не помню. По-моему, иконы на столе стояли.
Он мне тогда подарил книжку Некрасова, стихи. Мне кажется, что она там и осталась, потому что я вела себя непредсказуемо. Пошла на кухню, в ванную заглянула.
На кухне было не убрано. Беспорядок какой-то. На столе стоял треугольный пакет с молоком. Я его взяла в руки, и нечаянно молоко выплеснулось на пол из маленькой дырочки. Я испугалась, начала искать тряпку, заглянула под ванну. И тут я не знаю, что со мной случилось. Я остановилась, услышала разговор из комнаты, что-то мне не понравилось.
Я зашла туда, они сидели какие-то странные, наверное, они выясняли отношения. Я сказала матери, что нам пора уходить. Она вроде как не хотела. Но я подбежала к выходной двери и пыталась ее открыть. Дверь не открывалась. Тогда я стала плакать, все сильней и сильней. Они уже забеспокоились. Мать подбежала, отец прыгал на одной ноге. Внезапно меня охватило какое-то непонятное чувство. И страх, и еще что-то. Я только знала одно, что отсюда надо уйти. Стала колотить кулачками по двери. Мать кричит ему: «Открой дверь!» Он начал плакать и кричать: «Не уходите! Лена, Гета, не уходите!» А я все билась и билась, пока он не открыл дверь. И все трое рыдали. И прыгали. Он, когда я бросилась по лестнице вниз, а мать за мной, кричал: «Не уходите! Я погибну, погибну!..»
А мы бежали, как сумасшедшие, по этой лестнице.
Когда мы выскочили из квартиры, из соседней квартиры вышла женщина-соседка, она видела эту сцену расставания.
Мать моя почему-то не помнит, как он кричал «не уходите, я погибну», а у меня эта фраза в голове до сих пор.
Так он и остался один там стоять. Не знаю, что с ним было тогда. Мне было стыдно за свою выходку. Почему, неужели нельзя было по-хорошему уйти? Ведь мне тогда его жалко было. И любила я его. И сама же убежала. Не знаю. Уже потом, через несколько месяцев, на Новый год ему открытку писала, опять ждала встречи с ним, мне уже тогда восьмой год шел, в первый класс ходила. Просилась к нему зимой на каникулы.
Хотели мы поехать с мамой. Да, видно, не судьба. Метель началась, мело несколько дней. Замело все дороги, не выехать с нашей деревни. Так и не поехали в Вологду. А уже тогда предчувствие было, что не увидимся больше.
А через несколько дней пришла из Вологды та телеграмма...
На этом мои воспоминания кончаются.
Только до сих пор лежит у меня открытка недописанная: «Папа, поздр...». И – все.
Дальше было другое.

P.S. Не хочу, чтобы было тринадцать страниц. Когда мне был один год, отец приезжал из Москвы. Они сидели с матерью и бабушкой за столом, пили чай, а я ушла в горницу (про которую стих «В горнице»), залезла на подоконник и вместе с горшками цветов благополучно вывалилась на свежий воздух прямо в крапиву. Они за столом слышат, что я на улице. Наверно, испугались. Как я шею себе не свернула? Потом уже смешно было, ведь там высота метра три, может и больше.
Но это воспоминания матери, а не мои. Я не помню этого.

Елена Рубцова 25 марта 1998 г.