Рубцовский сборник. Вып. 1 : материалы науч. конф., [27-28 апр. 2006 г.», посвящ. 70-летию со дня рождения поэта]

/ Федер. агентство по образованию, ГОУ ВПО «Череповец. гос. ун-т». – Череповец : ЧГУ, 2008. – 164, [1] с. : ил., портр. – Библиогр. в примеч. в конце ст.

Из содерж.:
Лексические и грамматические повторы в поэтических текстах Николая Рубцова / Н. Т. Бушенев. – С. 40-50;

Даже при беглом знакомстве с творчеством Рубцова обращает на себя внимание то, что в его поэзии часто встречаются повторы. Повторяются как отдельные слова, так и сочетания слов, вплоть до фрагментов текста.
Пожалуй, нельзя привести хотя бы одно стихотворение Николая Рубцова, в котором не было хотя бы одного случая повторов. Многие же его поэтические тексты чрезвычайно насыщены повторами. Так, по нашим подсчетам, в стихотворении «В горнице» поэт использует 7 повторов, в стихотворении «Журавли» — 16, в стихотворении «Видения на холме» — 20, в стихотворении «Старая дорога» — 23 и т. д.
Причем повторы у Рубцова чрезвычайно разнообразны по самым разным основаниям: по количеству воспроизводимости в тексте одного и того же элемента (2-, 3-, 4... n-элементные), по позиции, занимаемой повторяющимися единицами в тексте (чаще всего они дистантные, с разной степенью удаленности в тексте повторяющихся единиц; но у Рубцова не так уж редко встречаются и контактные повторы: скорей, скорей; плывут, плывут; вот летят, вот летят [*] [Здесь и далее выделено мною. — Н. Б.] и т. п.), по лексической, морфологической, синтаксической характеристике этих единиц, по их функциям в тексте и др.
Возникает как минимум два основных вопроса в отношении повторов в поэзии Рубцова: 1) насколько эти повторы оправданны (аспект нормативной стилистики и культуры речи) и 2) какова роль повторов в создании идиостиля поэта (аспект стилистики художественной речи).
Повторы как лингвистические и стилистические явления понимаются по-разному.
В «Литературном энциклопедическом словаре» под ред. В. М. Кожевникова и П. А. Николаева, например, повтор определяется как «основная разновидность стилистических фигур прибавления» [1] [Литературный энциклопедический словарь / Под ред. В. М. Кожевникова и П. А. Николаева. М: Советская энциклопедия. 1987. С. 283.] [**] [Здесь и далее курсив автора словарной статьи.], куда помимо повторов разных видов (словесных и несловесных) включают «подкрепление» с синонимическими перечислениями разного рода и «многосоюзие» [2] [Там же. С. 466.].
В. П. Москвин указывает, что «повторы традиционно подразделяются на стилистически оправданные и стилистически неоправданные (тавтологические)», и при этом замечает, что «тавтологический повтор считается речевой ошибкой» [3] [Москвин В. П. Стилистика русского языка: Теоретический курс. Изд. 4-е перераб. и доп. Ростов н/Д: Феникс. 2006. С. 404.]. Стилистически оправданные повторы В. П. Москвин относит к фигурам «нарочито однообразной речи» (курсив наш. — Н. Б.) и дает развернутые классификации повторов: уровневую, позиционную, количественную и др. [4] [Там же. С. 404–436.]
При широком [*] [Здесь и далее курсив наш. — Н. Б.] понимании к повторам относят плеоназм — «скрытый повтор» («повтор смысла»), включая сюда текстовую синонимию. В соответствии с такой точкой зрения «повторение делается двумя способами: либо произнесением тех же слов, либо употреблением тех же явлений с помощью других слов» [5] [Лами Б. Риторика, или искусство речи. С. 140. Цитируется по: Москвин В. П. Стилистика русского языка: Теоретический курс... С. 405.].
В настоящей статье принято узкое понимание повторов и, следовательно, «смысловые повторы» не являются объектом нашего анализа.
Соглашаясь в основном с уровневой классификацией повторов, представленной в исследовании В. П. Москвина, выскажем свои соображения по поводу объема включаемого в состав повторов языкового материала, а также по поводу распределения этого материала по классификационным группам. В уровневой классификации В. П. Москвин все повторы делит на звуковые, морфемные, лексические и синтаксические и, кроме того, рассматривает случаи морфологических повторов и совмещения лексического и синтаксического повторов — при лексико-синтаксическом параллелизме. В наш анализ (в соответствии с заявленной темой статьи) не включены фонетические повторы, а все остальные, на наш взгляд, более логично разделить на лексические и грамматические, имея в виду также промежуточные зоны и зоны совмещения. К лексическим повторам отнесем неоднократное текстовое воспроизведение тех или иных слов знаменательных частей речи в одной и той же форме и с тем же самым значением. Омонимическую рифму, а также каламбуры, основанные на использовании слов-омонимов и разных значений одного и того же слова, считаем целесообразным вынести за пределы собственно лексических повторов.
Весь оставшийся материал отнесем к грамматическим повторам. Среди этих повторов выделим морфологические и синтаксические. В свою очередь среди морфологических повторов — морфемные и формообразовательные. Однако морфемные повторы являются собственно морфологическими только тогда, когда в тексте неоднократно воспроизводятся одни и те же служебные морфемы (префиксы, суффиксы, флексии). При неоднократном воспроизведении в тексте корневых морфем следовало бы, очевидно, говорить о совмещенном грамматико-лексическом (точнее, морфолого-лексическом или даже морфемно-лексическом) повторе, который также именуют «частичным».
Формообразовательные повторы могут быть одноформными и неодноформными. Одноформные повторы В. П. Москвин и называет морфологическими; в таких повторах воспроизводится морфологическая структура слова, но корни обычно бывают разные (с востока... с заката... [*] [Курсив наш. — Н. Б.]); собственно такие повторы сводятся к морфемным, флексийным повторам. Неодноформные повторы по сути своей являются совмещенными — лексико-морфологическими. К ним, в частности, относят такую стилистическую фигуру, как полиптот (повторение слова в разных грамматических формах), так же, как и его разновидность — анноминацию (повтор слова в разных падежных формах) [6] [Москвин В. П. Указ. работа. С. 423–424.].
К совмещенным лексико-грамматическим (а не собственно лексическим повторам) следовало бы относить неоднократное воспроизведение в тексте одних и тех же слов служебных частей речи, в частности, формирующее такую стилистическую фигуру, как многосоюзие (полисиндетон). Но хорошо известно, что регулярно встречается в текстах и такое явление, как повтор в однородном ряду предлогов («многопредложие») и частиц.
Более значимыми для отображения творческой манеры Н. Рубцова нам представляются собственно лексические и совмещенные лексико-грамматические повторы (лексико-морфологические, лексико-синтаксические, морфемно-лексические и др.), на которые будет обращено особое внимание в нашей статье.
Далее считаем необходимым разграничить в нашем анализе °6щеязыковые и стилистические функции повторов, с тем чтобы отделить факты порождения речи вообще, речи в целом, без ее функционально-стилистической и жанровой дифференциации, и факты речи художественно-ориентированной. Если факты первого рода отображают естественную речь, предопределены структурными возможностями и общими грамматическими правилами того или иного языка, в частности русского (при отсутствии повторов в речи обычно возникают сбои коммуникативного характера), то факты второго рода призваны создавать выразительность речи, усиливать ее действенность. Так, естественны в функционально-смысловом типе речи «описание» повторы существительных и местоимений в позициях подлежащего с целью передать единство темы — как в рамках одного и того же сложного (сложносочиненного и бессоюзного сложного) предложения, так и в разных предложениях в пределах сложного синтаксического целого: Кто-то [*] [Здесь и далее выделено много. — Н. Б.] стонет на темном кладбище, / Кто-то глухо стучится ко мне, / Кто-то пристально смотрит в жилище, / Показавшись в полночном окне (Зимняя ночь; I, 293).
Неизбежны, предопределены структурой однородных рядов и повторы некоторых союзов, союзных слов в составе простого осложненного, сложносочиненного и сложноподчиненного предложений: Светлеет грусть, когда цветут цветы, / Когда брожу я многоцветным лугом... (Зеленые цветы; II, 8).
Трудно назвать виды лексических и грамматических (а также совмещенных в отношении лексики и грамматики) повторов, не встречающиеся в поэзии Рубцова. Поражает и разнообразие частных фигур речи, основанных на повторе, использовавшихся поэтом. Создается впечатление, что он настолько свободно владел всеми богатствами русского языка, что мог даже в «однообразном», в повторах, находить бесчисленное разнообразие, повторять — не повторяясь. Непосвященного читателя чарует магия, необъяснимое, казалось бы, волшебство рубцовских стихов, а «посвященный» читатель — лингвист, литературовед, критик, стихотворец — не может не задуматься, с помощью каких средств мастер слова достигал эффекта поэтического волшебства.
Рассмотрим некоторые примеры использования Н. Рубцовым повторов в поэтических текстах, стараясь проникнуть в творческую лабораторию поэта. Например, в стихотворении «В глуши»:

Когда душе моей
Сойдет успокоенье
С высоких, после гроз.
Немеркнущих небес.
Когда душе моей
Внушая поклоненье.
Идут стада дремать
Под ивовый навес.
Когда душе моей
Земная веет святость,
И полная река
Несет небесный свет, —
Мне грустно оттого,
Что знаю эту радость
Лишь только я один:
Друзей со мною нет... (I, 197).

Текст стихотворения представляет собой период, по структуре являющийся сложноподчиненным предложением с однородными придаточными частями. Повтор используется в первой части периода, в повышении (до запятой и тире), и предопределен структурными особенностями периода как особой синтаксической конструкции, активно встречающейся в художественной и публицистической речи. На примере приведенного стихотворения видно, что Рубцов хорошо освоил особенности данной конструкции и блестяще использовал их в целях придания выразительности стихотворной речи. В анализируемом тексте лишь один случай повтора. По степени воспроизводимости повторяющейся единицы повтор 3-элементный {когда... когда... когда). Повтор является совмещенным, лексико-грамматическим. В лексическом аспекте повтор 3-лексемный (повторяющиеся слова образуют блок из 3 единиц). Но поскольку первое слово в блоке представляет собой союз, то повтор одновременно является грамматическим (слово когда с позиции морфологии определяется как союз, а с позиции синтаксиса — как средство связи частей сложноподчиненного предложения). Весь блок в синтаксическом аспекте может быть рассмотрен как фрагмент («осколок») придаточной части сложноподчиненного предложения со значением времени. Попутно заметим, что блок повторяющихся слов занимает при каждом своем воспроизведении начальную, анафорическую позицию и, с одной стороны, выводит повторяющиеся слова на уровень ключевых слов текста, а с другой стороны, участвует в звуковой организации стиха (создается своего рода тавтологическая внутренняя рифма).
В стихотворении «Промчалась твоя пора!» встречается семь случаев повторов, весьма разнообразных по своим языковым характеристикам и функциям:

Пасха
под синим небом, 
С колоколами и сладким хлебом. 
С гульбой посреди двора. 
Промчалась твоя пора! 
Садились ласточки на карниз. 
Взвивались ласточки в высоту... 
Но твой отвергнутый фанатизм 
Увлек с собою
и красоту. 
О чем рыдают, о чем поют 
Твои последние колокола? 
Тому, что было, не воздают 
И не горюют, что ты была. 
Пасха
под синим небом, 
С колоколами и сладким хлебом, 
С гульбой посреди двора. 
Промчалась твоя пора!.. (I, 260).

1-й случай повтора — повторяются четыре первые и четыре последние строчки стихотворения — представляет собой 2-элементный лексико-синтаксический повтор. Повтор организован по принципу кольца и представляет собой не что иное, как рефрен. Не удивительно поэтому, что стихотворный текст воспринимается как песня, в нем явно слышится мелодия, текст просится на музыку (может, с перспективой песенного воплощения данный текст и создавался?).
2-й случай повтора встречается в составе первого, уже проанализированного словесного блока: с колоколами... хлебом, с гульбой… [*] [Здесь и далее курсив наш. — Н. Б.] Повтор 3-элементный, морфологический — воспроизводится морфологическая форма существительных (творительный падеж), функция повтора не стилистическая, а общеязыковая: он используется как средство организации однородного ряда (следовательно, среди общеязыковых функций он выполняет функцию синтаксическую).
3-й случай повтора вычленяется из только что проанализированного нами морфологического повтора: с... с. Повтор 2-элементный, лексико-грамматический, так как повторяющиеся слова являются предлогами, а предлоги в морфологическом отношении характеризуются как особая часть речи, повтор же их выполняет синтаксическую функцию, являясь средством выражения однородности членов предложения.
4-й случай повтора {промчалась твоя пора!) представляет собой соотношение текста и заголовка: одна из строчек текста, кстати, также повторяющаяся (дважды встречающаяся в тексте), выносится в заголовок и воспринимается в этом случае как ключевая фраза; повтор в целом оказывается 3-элементным, лексико-синтаксическим. Заголовок и последняя строчка текста образуют к тому же кольцо, что, несомненно, усиливает восприятие анализируемых слов, составляющих повтор, как ключевых.
5-й случай повтора (твоя... твоя... твои... твои... твоя) следует отнести к повторам лексико-морфологическим. Повтор 5-злементный, значимость притяжательного местоимения 2-го лица «твой», использованного в различных морфологических формах, создающего персонификацию тем неодушевленным предметам, которые определяет анализируемое местоимение-прилагательное, подчеркивается многократным повтором.
6-й случай повтора — двукратное использование существительного ласточки в составе предикативных частей бессоюзного сложного предложения, построенных по принципу синтаксического параллелизма, — не только участвует в звуковой организации стихотворения, но и помогает более наглядно представить описываемые автором ситуации как отдельные кадры поэтической «съемки».
7-й случай повтора — двукратное использование местоименно-падежной формы о чем — усиливает значимость вопросительных слов в составе риторического вопроса, содержит стремление передать читателю мучительность авторских раздумий об утрате народных христианских и народных праздничных традиций.
Совершенно иное назначение многократного лексического повтора в одном из ранних стихотворений Н. Рубцова «Разлад»:

Мы встретились 
У мельничной запруды. 
И я ей сразу
Прямо все сказал! [*] [Здесь и далее курсив наш. — Н. Б.]
— Кому, — сказал, — 
Нужны твои причуды? 
Зачем, — сказал, —
Ходила на вокзал?

Она сказала:
— Я не виновата.
— Ответь, — сказал я. —
Кто же виноват?
Она сказала:
— Я встречала брата.
— Ха-ха, — сказал я. —
Разве это брат?

В моих мозгах 
Чего-то не хватало: 
Махнув на все, 
Я начал хохотать. 
Я хохотал. 
И эхо хохотало. 
И грохотала 
Мельничная гать.

Она сказала:
— Ты чего хохочешь?
— Хочу, — сказал я. — 
Вот и хохочу! — 
Она сказала: 
— Мало ли что хочешь! 
Я это слушать 
Больше не хочу!

Конечно, я ничуть 
Не напугался. 
Как всякий.
Кто ни в чем не виноват, 
И зря в ту ночь 
Пылал и трепыхался 
В конце безлюдной улицы 
Закат... (I, 153–154).

В этом сравнительно небольшом стихотворении 10 (!) раз используется глагол речи сказать, причем лишь в двух формах прошедшего времени — мужского и женского рода (соответственно 7 раз и 3 раза).
Совершенно ясно, что столь намеренно частое повторение указанного слова служит в первую очередь созданию речевого портрета героя этого сюжетного стихотворения, от лица которого — простоватого и, очевидно, малообразованного деревенского парня — и ведется повествование. С помощью весьма незамысловатой стилизации под народную речь (далеко не лучших его представителей) автор старается показать крайнюю бедность лексического запаса своего незадачливого персонажа. Создается впечатление, что из глаголов, вводящих чужую речь, парень знает только один — сказать, самый примитивный по своему содержанию. В одном лишь случае вместо по инерции ожидаемого скажи появляется ответь, и то, может быть, из-за авторского желания избежать неблагозвучия («скажи, — сказал я»).
Кроме повтора глагола сказать, в стихотворении встречается еще несколько случаев повторов, выполняющих, впрочем, ту же функцию речевой характеристики героя и героини, также простой деревенской девушки. Это следующие повторы: я (используется 10 раз), она (4 раза), виновата... виноват... виноват (3 раза), брата… брат (2 раза), хохотать... хохотал... хохотало... хохочешь... хохочу (5 раз), хочу... хочешь... не хочу (3 раза). В стихотворении имеется также контактный повтор (редупликация) в составе междометия ха-ха. Это междометие входит в сферу разговорной речи, а кроме того, в словообразовательном плане соотносится с глаголом хохотать, вследствие чего усиливает значимость повтора этого глагола.
Подводя пока еще предварительные итоги анализа повторов в стихотворных текстах Н. Рубцова, можно сказать, что поэт был и старательным учеником, глубоко проникшим в сущность родного языка, освоившим его разнообразные средства; учеником, опирающимся и на народные поэтические традиции, и на образцы многих мастеров русского поэтического слова, и вдохновенным, но не бездумным экспериментатором, тонко чувствующим язык, в высокой степени обладающим чувством меры, умеющим координировать языковые средства для создания гармоничных художественных образов в составе поэтических текстов, различных по тематике и жанровой направленности.