Заканчивая заочное отделение Литинститута, Рубцов не имел своего угла. Так жил поэт на творческом взлёте конца 60-х и 70-го года. Посмотрим, что же в стихах этих лет? «Светит лампа в избе укромной, //Освещая осенний мрак... // Ночеваю! Глухим покоем //Сумрак душу врачует мне, //Только маятник с тихим боем //Всё качается на стене» («На ночлеге», 1968). Здесь ещё есть то, что мы, нынешние, окончательно потеряли: врачующий покой русского дома в сумраке глухой осенней деревни. Даже суровость шофёрского бытия вдруг оборачивается добротой для поэта: «Шофёры уносятся с матом, //Начальству от них не уйти! //Но словно с беспомощным братом, //Со мной обошлись по пути...» Куда уж там современному автостопу! Однако, кроме повсюду согревающего его тепла добрых людей он остро чувствовал, что «все мы почти над кюветом //Несёмся куда-то стрелой, //И есть соответствие в этом //С характером жизни самой!» («На автотрассе», 1968).

Каждое стихотворение поэта в последние годы жизни – пророчество. в том числе высказанное в конце 1968 года в письме к В. И. Другову: «...вряд ли я ошибусь, если скажу, что жизнь зовёт к действию». И в стихах: «Но и в мёртвых песках без движенья,// Как под гнётом неведомых дум, // Зреет жгучая жажда сраженья...». Рубцов, как Есенин в своё время «жил тогда в предчувствии осеннем уж далеко не лучших перемен». Вот уже и «церковь под грозой молчала набожно и свято», а поэт прозрел нынешнюю смуту в России: «Молчал, задумавшись, и я, // Привычным взглядом созерцая // Зловещий праздник бытия, //Смятенный вид родного края...» («Во время грозы», 1968).