Незадолго до своей кончины Владимир Федорович Тендряков принял корреспондента «ЛГ» С. Тарощину, готовил с ней материал для рубрики «Беседы за рабочим столом». Потом ему было сообщено, что материал намечено печатать в номере газеты за 8 августа. Редакция выполняет данное писателю обещание.
Представим себе: светлый град Китеж не потонул в водах озера Светлояра, не исчез из отечественной истории. Китеж, обычный областной город, жители его работают, отдыхают, по вечерам смотрят телевизионные программы, читают местную газету, на страницах которой поднимаются важные – в масштабах города – проблемы. Одна из главных – чистота вод града Китежа, которые уже порядком загрязнены. Новая повесть Владимира Тендрякова так и называется «Чистые воды Китежа». В общем, будничная наша жизнь, где ежедневно приходится решать самые разные экономические, социальные, нравственные вопросы. Но вещь написана в сатирическом ключе, что отнюдь не свойственно прозе писателя.
Однако об этой работе он говорит неохотно – мол, выйдет в свет, найдет своего читателя, тогда и посмотрим. Тендряков вообще не относится к писателям, которые много и охотно рассказывали о себе. В начале беседы он слегка рассеян, даже как бы раздражен тем, что приходится отрываться от дел. Затем постепенно увлекается, начинает говорить громко, взволнованно – не о себе, а о том, что в центре внимания сегодня нас всех. Спектр этих проблем очень широк – от вечных философских категорий добра и зла, любви и ненависти, совести и этики до конкретных вопросов современной социологии, экономики, науки, воспитания молодого поколения, литературы и искусства. И в его словах, размышлениях ощущаются те же поучительные, напряженные поиски истины, которые отличают его произведения. («Художник должен быть более правдивым, чем сам факт. Он обязан не просто показывать то, что характерно для жизни, а, преувеличивая характерное, доводить его до исключительности».)
Видимо, именно это стремление привело писателя к такой не совсем обычной в нашей литературе форме, выбранной им для своих последних произведений, как повесть-диспут, при которой автор дает возможность высказать свои точки зрения на происходящие события героям самым полярным.
Более тридцати лет работает в советской литературе писатель Владимир Тендряков. Вот как он сам определяет свои основные творческие принципы: «Художник творит, исходя из требований только своего времени. «Если художник не считается со своим временем, не улавливает и не отражает его интересов, то. скорее всего, он будет неинтересен и далеким потомкам, которые не смогут уже по его произведениям достоверно судить о минувшем...»
Каждая новая вещь писатели, всегда затрагивающая в том или ином аспекте острейшие вопросы нашего общества, неизменно вызывает горячие споры, дискуссии, обсуждения в прессе. Так, одни критики считают Тендрякова излишне прямолинейным, дидактичным, другие с такой же страстью (и, самое, интересное, оперируя теми же работами, что и их оппоненты) обвиняют его в недостаточно отчетливой авторской позиции, свидетельство чему, по их мнению, столь излюбленный автором открытый финал.
– Я и сам не один раз думал о таком «разночтении», – говорит Владимир Федорович.
– Видимо, здесь дело в том, что каждый критик, как и читатель, понимает писателя по-своему. И тут ничего не поделаешь. Как-то мне пришло письмо от одной женщины, преподавателя литературы в исправительно-трудовой колонии. Она там провела конференцию по моей повести «Расплата». Удивляет неожиданная реакция читателей, кривые жизненные дороги которых привели их в колонию. В повести один из героев беспокоится за судьбу своей дочери. «Хочу, – говорит, – чтоб Сонька моя счастливой была, приспособленной, чтоб загодя знала, что и горы крутые, и пропасти в жизни встречаются. огибай их постоянно. Ежели можно быть честной, то будь, а коль нельзя – ловчи... Хочу, чтоб поняла для всех добра и люба не станешь и от других того не жди. Хочу, чтоб не кидалась на тех, кто сильней, хребет сломать может, а осторожничала, иной раз от нужды большой и поклониться могла...» Эти слова были приняты многими читателями без всякого осуждения, напротив, с полным одобрением: «Правильно говорит мужик, самую середку колупнул!» Не то ли зачастую происходит и с критиками?
Писем Тендряков получает много (все некогда ими заняться, жалуется он, разобраться, систематизировать). На письменном столе, наверное, полученное совсем недавно, лежит письмо от земляка, который сейчас живет в Ростове-на-Дону. В прошлом он специалист по сельскохозяйственному машиностроению, вспоминает деревенскую кличку Тендряковых – Котичи («Наша кличка, – рассказывает Владимир Федорович, – вошла даже в местную топологию. Когда-то на горке мой дед жег новину, выжег поле, снимал там хлеб. С тех пор она так и зовется – Котичева горка! И когда я приезжал в деревню, то за спиной слышал: это, мол, Федьки Котича сынок...»). Земляк пишет, что мальчишкой видел убитого кулаками Андрея Тендрякова – дядю писателя, высказывает свои соображения по поводу повести «Кончина», затрагивающей большой период в колхозной жизни – от первых коммун до конца пятидесятых годов. А вот и еще одно письмо, от человека, с которым Тендряков сорок лет тому назад лежал после ранения в военном госпитале («Мы с ним оба мечтали стать художниками. Он стал, а вот у меня не получилось»).
Начинаю оглядываться, блуждаю взглядом по стенам – ведь Владимир Федорович учился на художественном факультете ВГИКа. Ищу его работы. Увидев несколько небольших полотен, решаю, что это вещи Тендрякова.
– Ну что вы, – писатель крайне смущен. – Я бы никогда не посмел вывесить свои творения. Требования у мена весьма большие, а возможности – забывшего свое дело первокурсника, потому мне остается только жалеть, ничего более. Да и проучился я во ВГИКе : всего год, затем поступил в Литинститут.
Владимир Федорович вспоминает свою войну – ведь она у каждого была своя. Эта тема его волнует, бередит сознание, мысль, память. Но почему же в таком случае Тендряков, участник обороны Сталинграда, о войне почти не, писал? Как бы угадав мой невысказанный вопрос, он говорит:
– Хочу написать, наконец. Это будет связанный цикл повестей и рассказов. Первая повесть – мой первый день на фронте, почти буквально, фотографически. День, который вытеснил всю прошлую жизнь. А таких дней было много, и каждый раз, встречая их; видя восход солнца, я не ведал, доживу ли до конца дня, увижу ли закат? Книга будет состоять из небольших эпизодов о буднях войны.
Вспоминая молодые годы, Владимир Федорович не без иронии рассказывает о своей работе – после армии пришел трудиться в школу, преподавал военное дело. «В общем, был ненастоящим учителем», – говорит писатель. Учитель для него – это всегда Человек с большой буквы. «Ночь после бала» – речь, казалось бы, идет об учениках, стоящих на пороге большой жизни и мучительно ищущих свой путь, но на самом деле для писателя гораздо важнее то, что происходит сейчас в учительской. Эта ночь стала, быть может, даже в большей степени жизненным экзаменом для учителей, чем для учеников. «Расплата» – подросток Коля Корякин убивает своего отца-алкоголика. В центре повести – преподаватель истории, учитель Коли Памятнов; это его, духовного наставника Коли, в первую очередь настигает расплата. И, наконец, «Шестьдесят свечей» – здесь как бы сфокусированы все основные мысли о назначении учителя, о его высокой миссии на земле.
– Нет, нет, мне дорога не просто профессия учителя как таковая, – продолжает разговор Тендряков. – Дорога будущая жизнь, дорого идущее за нами поколение. Ведь и нельзя говорить о будущем, игнорируя школу.
В нашей беседе этот предмет для Тендрякова, пожалуй, самый интересный. С большим энтузиазмом он рассказывает о том, как писал статью для «Учительской газеты» – она напечатана в одном из мартовских номеров за этот год и называется «Школа и самопознание». Многое здесь беспокоит писателя: и растущая перегрузка учеников в эпоху информационного взрыва, и КПД нашей сегодняшней школы, и конкретные методы, приемы обучения. В общем, на пяти страничках изложены чрезвычайно важные для писателя соображения, которые теперь, в свете реформы школы, переросли частные проблемы педагогики и стали вопросом номер один для всех нас – какими будут сегодняшние школьники через 10-15 лет?
– Мир сейчас с тревогой вглядывается в будущее, – размышляет писатель. – Атомная угроза, промышленное загрязнение обжитой планеты.»
Мы все не можем не думать о будущем. О наших потомках. Но порой мы не замечаем благодатных перемен, происходящих в истории, остаемся прежними. Отсюда и наши трудности. А при трудностях всегда хочется обвинить кого-то. Обвиняем друг друга – не себя. Да и не только это пугает. Люди – сытые, одетые, обутые, грамотные – все чаще стали не понимать друг друга. А уровень нравственности? Вспомните многочисленные статьи в периодике о засилье «вещизма», о беспочвенной жестокости, о равнодушии, за которое иной раз приходится расплачиваться жизнью. Вот тут-то литература и может помочь нам оглянуться на себя, освободиться от собственной косности: она обязана быть обнадеживающей, показывать все хорошее в жизни. Сейчас, как никогда прежде, важен уровень социально-нравственных отношений между людьми. Именно этим, мне кажется, должна сегодня заниматься литература.